1. (1/2)
На блевотно-синей стене подъезда отчетливо читается 'славка гандон'. Если приглядеться, можно заметить соседнюю надпись: 'сам ты гандон'.
Антон затягивается и прикрывает на секунду глаза. На лестнице открыто окно, теплый-теплый воздух приносит с собой веселое щебетание птичек и радостные возгласы детишек со двора. Солнечный прямоугольник на полу потихоньку отползает от пыльных кед и втягивается на улицу: близится полдень. Антон стряхивает пепел под ноги и упирается локтями в коленки, опускает голову. Возвращаться не хотелось.
Он бы подольше пожил у Макара, просидел бы на их даче не только все лето, но и оставшийся учебный год, только чтоб не появляться дома. Если бы ебучее собрание для будущих выпускников не назначили на аж 25 августа, а ебучие требования директрисы явиться всем не разрывали бы чаты, Антон бы и не пошевелился. Лежал бы себе где-то в поле, посасывал контрабандное пиво, пожевывал горькие ромашки и смотрел в небо. И целую неделю еще мог не тратить нервы и деньги, запас которых стремительно таял, стоило приехать домой.
В тамбуре первого этажа грохает дверь — не первая железная, а стремная и хлипкая деревянная. Ее вроде привязывают постоянно какой-то веревкой деловые бабки, чтобы проветривалось, но кто-то такой же деловой постоянно ее отвязывает. Антон выводит кончиком сигареты незамысловатые узоры на железных перилах, прислушивается к шагам. Тяжелые, и дыхание такое, как будто на себе кило пятьдесят тянет. А снаружи все еще птички поют.
Антон сползает на ступеньку ниже, вытягивает ноги под солнышко и прикрывает глаза. Прислоняется виском к подрагивающим перилам, зажимает в зубах сигарету. Тепло приятно щекочет щиколотки.
— Прости, можно пройти?
Антон открывает глаза и медленно поднимает голову к невнятной высокой фигуре, отгородившей его от солнца. Щурится пару секунд, а потом различает в темных очертаниях молодого мужчину с огромной спортивной сумкой и еще более огромным чемоданом. Интересно, что это еще за черт? Антон знает всех в этом доме, по шагам еще на подходе различить может, а вот этого первый раз в жизни видит.
— А вы кто? — Подтянув к себе ноги, Антон продолжает разглядывать незнакомца. Тот молча разглядывает в ответ и не двигается. Антон нехотя поднимается с насиженного места, протискивается мимо парня в другой конец площадки и наблюдает, как он подхватывает чемодан и с заметным усилием преодолевает последний пролет. Антон всегда курит между четвертым и пятым, тут никого нет, тут живут только дед в квартире в углу, маразматик старый, и нелюдимая дамочка рядом с лестницей на чердак.
Незнакомый черт возится в сумке какое-то время, а потом открывает дверь последней на этаже квартиры, проталкивает внутрь чемодан и скрывается сам. Антон наблюдает еще какое-то время за молчаливым проемом, шепотом говорит ему 'ну и пошел ты в жопу, вежливый какой', а потом снова усаживается на прохладной ступеньке, вытягивает ноги и выдыхает дым короткой затяжки.
Привычка мерзкая, конечно, бесполезная, так еще и по карману бьет. Но Антон уже не уверен, что протянет без этого обязательного ежедневного ритуала медитации. В подъезде спокойно и тихо, сидишь себе, куришь, наслаждаешься одиночеством. Предаешься мыслям о том, как было бы хорошо съехать отсюда в прекрасное далеко, где жизнь кипит, люди счастливы, а Антона все, конечно, ждут с распростертыми объятиями.
Парень из последней квартиры вдруг хлопает дверью и бодро сбегает по лестнице вниз, чуть не задев ноги расслабленного Антона. Который лениво куксится и мстительно думает, что кто-то активный и нелюдимый мог бы здорово навернуться, споткнувшись. Потом, правда, одергивает себя: это плохо, такие мысли не для хороших людей, одним из которых Антон обязательно когда-нибудь станет. Как только выберется из этой дыры, уедет получать хорошее образование, будет жить в хорошем общежитии и забудет уже о том, что такое курить в одиночестве в подъезде.
И вообще, он не виноват, что ему податься больше некуда, потому что шпыняют его не только дома, но и в школе, и во дворе, и вообще, кажется, все, кому только не лень. Хотя на лбу у него вроде не написано 'лох', и даже в подъезде пишут только про Славку, видимо, он своей унылой рожей несчастья привлекает. А может, этот город — говно, и даже особенным быть не надо, чтобы тебя не любили.
Снова внизу новый сосед громыхает в тамбуре. Антон меняет позу, упирается спиной в блевотно-синий, а ноги после пары попыток закидывает на перила. И преспокойно себе продолжает курить в ожидании.
— Извини, ты не мог бы…
— Ты — хуйло невоспитанное, — заявляет Шастун, даже не дернувшись в ответ на просьбу. Оценивающим взглядом скользит по новому комплекту вещей, упакованных в еще одну сумку и приличный такой пакет, дергает плечами и стряхивает куда-то в сторону незнакомца пепел. — Мог бы и ответить, раз уж каждый раз извиняешься.
Парень стоит молча какое-то время, потом хмыкает и ставит на перила сумку. Антон упирается кроссовкой рядом с ней, пытаясь не подать виду, что отчаянно соскальзывает по гладкой ступеньке и гладкой краске на стене. Сигареты остается на пару затяжек, пальцам тепло.
— Арсений. Прости, что не представился сразу, в голове бардак, — и улыбается, гад, и смотрит так внимательно-внимательно. Антон смотрит в ответ, презрительно поджав губы, и несколько секунд думает.
Скинув ноги с перил, он сначала благополучно шлепается на ступеньку и чертыхается, потом встает и принимается отряхиваться, зажав сигарету в зубах. Сосед наблюдает за ним со снисходительной улыбкой, придерживает сумку и терпеливо ждет.
— Антон. Так и быть, прощаю, — все-таки вставший Шастун разглядывает протянутую ему руку, кривится и с явным нежеланием пожимает ладонь соседа-Арсения. Можно подумать, у них тут мир-дружба-жвачка получится после того, что Антон наговорил. Хорошие люди так не поступают, вообще-то, хорошие люди вежливые, аккуратные и не бросаются лаять на первого встречного. Антон ковыряет носком кроссовки скол на площадке. — Прости тоже, что я тебя, ну… За мат извини, короче.
Арсений вдруг смеется, сжимает ладонь покрепче и несколько раз трясет — Антона потряхивает так, как будто он держится за включенный бур. Потом отпускает, наконец, и кивает. Антон сторонится, а потом поднимается за ним, упирается плечом в косяк и бесцеремонно заглядывает в квартиру. Советский ремонт доживает свое, и все вокруг заставлено вещами. Тоскливая картина, но с намеком на шанс, по крайней мере. Антон докуривает сигарету, тушит о грязную подъездную стену и ровно в этот момент сталкивается взглядами с Арсением.
— Любишь курить? — Кивает парень на окурок, который бедный Антон теперь не может просто на пол бросить. Хорошие люди собирают окурки в пепельницы, которые потом вытряхивают в мусорки, а Антон выкидывает их в окно или топчет прямо здесь, надеясь, что кто-то более сознательный потом подметет и протрет. Они, вроде, за уборщицу платят?
— Ну, как люблю. Привык, — Шастун пожимает плечами, переступает на месте и оглядывается, видимо, слишком очевидно.
— В подъезде? — Арсений скрывается в комнате, а потом выходит к Антону с пустой жестяной банкой. Антон запихивает в нее окурок, отряхивает пальцы и вытирает об джинсы. Арсений хмыкает.
— А где еще. На улице холодно, или жарко, или дети орут, или бабки ругаются. — Антон трет нос и отходит на пару шагов. Арсений наблюдает. — А дома… Родители узнают, пизды вставят.
Казалось бы, прописные истины для Антона. А сосед не понимает, спрашивает, как будто сам никогда не курил и родители его не били. Можно подумать, он приехал из города хороших людей и удивляется несправедливости здешнего мира. Антон уже готов ощетиниться и снова язвить, пока его не начали упрекать.
— Понятно. Открывай окно, ладно? Я не люблю, когда дымом пахнет, — Арсений только пожимает плечами и пару секунд разглядывает банку. Выходит в подъезд, сбегает по лестнице и ставит банку на подоконник, в угол, подальше от сквозняка, чтобы не падала. — И заведи пепельницу, эта на первое время.
Он улыбается и снова уходит к себе. Антон стоит перед распахнутой чужой дверью, прислушивается к копошению хозяина внутри квартиры, оглядывается на окошко и сосредоточенно думает. Его же не прогоняли?
Лавируя между коробками, он крадется через прихожую, заглядывает в предполагаемую кухню и наблюдает, как сосед примеривается к холодильнику. Холодильник стоит посреди комнаты, потеснив сложенный стол в угол, а Арсений вдруг обнимает его и толкает вперед. Антон цепляется пальцами за косяк и восторженно смотрит за борьбой человека и крупногабаритной бытовой техники. Наконец холодильник оказывается побежден и сдвинут к положенной ему стенке, и Антон позволяет себе иронично похлопать.
— Руководишь? — Оглядывается на него Арсений, упершись в холодильник и пытаясь отдышаться. Антон уверенно кивает. — А мог бы помочь. Заняться нечем?