Глава 6.1 (1/2)
От автора: огромное спасибо за поддержку и донат. Надеюсь, новая глава вам понравится))
***
Тихо и мерно капало рядом, будто отсчитывая время, и спертый воздух пах разложением и гнилью.
И в темноте перед глазами шелестело что-то, как крысы, копошащиеся в тряпье.
— Для Хозяина. Еда.
Голос — шипящий, расслаивающийся на разные ноты, прозвучал совсем рядом.
А потом стих и осталось дыхание. Тяжелое жаркое дыхание, которое Бриз чувствовал кожей.
Медленно, будто выступая из темноты, накатывал ужас, касался кожи, заставлял сердце заходиться быстро-быстро, будто пульс пытался пробиться наружу.
— Еда.
Что-то коснулось его шеи, укололо острыми влажными кончиками, и Бриз бездумно дернулся прочь.
Он упал назад в темноту, и под ладонью было что-то липкое и влажное.
— Такая… хорошая еда.
И никак не удавалось осознать — мгновение назад Бриз был рядом с Калемом, падало дерево, и потом накатило то невесомое ощущение. Перемещения.
Кто-то перенес его.
Кто-то совсем рядом.
Бриз сжался, позвал шепотом, и собственный голос показался хриплым и жалким:
— Кто здесь? Я… я не еда…
— Еда, еда, еда, — эхом отозвался голос, Бриз почувствовал боль в плече — острую, рвущую, вскрикнул и дернулся прочь.
Услышал: тихий влажный звук, как-то понял, что существо пробует его кровь на вкус.
— Сладкий. Твоя кровь. Твой запах. Знакомый.
Бриз услышал шорох сбоку, вздрогнул.
Зажмурился изо всех сил, хотя и так ничего не мог видеть, и сказал себе: Лир придет. Обязательно придет, поможет ему, он же обещал…
На пальце не было кольца.
Не было, конечно, Бриз сам его снял. И теперь как наяву видел, как прятал его в доме — в крохотную пустую баночку, которую потом положил под подушку.
Тварь толкнула его назад, и он растянулся на земле, на чем-то отвратительно скользком, пальцы впились в его живот острыми когтями, и он задохнулся, чувствуя, как страх захлестывает с головой — невыносимый ужас, который нельзя было контролировать, от которого нельзя было убежать.
Бриз закричал:
— Пусти!
Изо всех сил ухватился за воздух, и рванулся. Когти оставили огненные полосы на животе, и Бриз ударился обо что-то твердое, полетел прочь.
Что-то шуршало за спиной — звук был все ближе и ближе. Бриз летел, натыкаясь на препятствия в темноте, задыхался.
И вдруг увидел свет — теплый мягкий свет лампы, выхватившей проход в камне — где-то в пещерах.
Бриз помчался туда, плохо соображая от страха, только зная, что нельзя, нельзя оставаться в темноте, что она сожрет, переламывая кости, что…
— Поймал.
На каменном полу стояла керосиновая лампа, чадил крохотный огонек, а руки Бриза сжимала тварь, впивалась когтями в кожу.
— Всегда на свет. Идете на свет.
Изуродованное, искаженное лицо было рядом — черное, будто облитое смолой, острые зубы казались иглами, кожа бугрилась язвами и отставала клочьями, и пахло смертью.
Но Бриз все равно застыл, замер, потому что увидел — это было лицо Лира.
Изувеченное, будто кто-то разбил его и небрежно склеил осколки, слепое — на месте глаз была лишь пузырящаяся черная жижа, и вместо волос — клочья седых прядей.
— Не беги, — сказала тварь. — Нет выхода.
Она вдруг отстранилась, быстро, так, будто кадры вырезали в кино, сложилась вниз. Неестественно вывернулись худые руки и ноги, что-то чавкнуло и в воздухе сильнее запахло гнилью.
Тварь перебежала к стене, запрыгнула на кучу тряпья, щелкнула зубами.
«Ошибка», — говорил Лир про осколки, которые получились случайно.
«Мерзость».
Тварь втянула воздух, зашипела сквозь зубы:
— Вкусная еда… еда… еда…
И вдруг ударила себя — острые когти пропахали длинные раны по щеке, полилась черная густая кровь:
— Нельзя! — голос вдруг стал высокий и плаксивый. — Нельзя-нельзя-нельзя… для Хозяина. Хочу есть. Так хочу есть. Больно!
Бриз судорожно вздохнул, отступил назад, уперся спиной в стену и сполз по ней вниз.
За тварью, там, где в полумраке терялась стена, он видел выцарапанные полосы. Такие же, как в камере Лира. Много-много полосок, как частокол.
— К-кто ты? — голос сбивался, и Бризу пришлось прочистить горло, прежде чем он смог произнести нормально.
Существо склонило голову, будто прислушивалось, и мгновенно оказалось рядом, переместилось, выворачивая длинные конечности.
— Нет имени. Только Хозяин. Никто. Я никто.
Жители города говорили, тварь говорит о себе, как о Хозяине, но они ошибались. Не о себе, о себе это существо говорить не могло.
На нем были ошметки мантии, порванные и жалкие, не скрывавшие уродливое худое тело. В центре груди, в обломках ребер пульсировало черное сердце. Билось, быстро и не ровно.
Бриз сделал судорожный вдох, отклонился назад, насколько мог, существо снова вернулось к куче тряпья, осталось сидеть там, и казалось, что его слепые глаза могут видеть.
— Где мы? — спросил Бриз, нервно сглотнул, не зная, как оно отреагирует. Зажмурился, когда накатил страх, и отступил немного.
— Дом. Дом для Хозяина.
Тварь закивала, быстро-быстро, покачалась взад-вперед на куче тряпья.
— Он придет. Придет-придет-придет…
Голос вдруг оборвался, и прозвучал совсем иначе. Долгим протяжным выдохом:
— Я жду… так долго жду. Он обязательно придет.
«Он обязательно придет».
Много раз Бриз засыпал в облаках, заворачиваясь в них, утыкался лицом и представлял — что где-то есть кто-то, кому он нужен. Этот кто-то ищет его. И обязательно придет.
И когда он шептал это в молочную белизну облака — он говорил точно так же.
С такой же отравленной надеждой, которую слышал в голосе твари.
Лир уже шел, уже искал свой осколок. Чтобы убить.
— Как его зовут? — спросил Бриз. — Твой Хозяин. К-как он выглядит?
Тварь же видела Лира, пусть мельком, в полицейском участке, или не разглядела в темноте?
Потом Бриз понял.
У существа не было глаз. Оно чувствовало иначе, этот слепое, переломанное нечто.
Ошибка. Случайность.
Сердце, которое вырвали и забыли.
— Не знаю, — сказало существо. И голов стал растерянный, слабый. — Не знаю, не знаю, не знаю! Я сломан.
Это последнее упало в темноту, как камень. Тяжелые слова, их не хотел подхватывать ветер. Даже касаться их не хотел.
Бриз столько раз думал — есть кто-то такой же как он, другой осколок. И теперь вдруг увидел.
— Я сломан, — повторило существо, и улыбнулось. — Хозяин найдет. Хозяин исправит. Обязательно меня исправит. Я так долго его жду.
Бриз сглотнул снова, оглянулся по сторонам. Вверху над головой был люк, а из соседней пещеры несло смертью.
Воздух не двигался. Совсем.
Выхода не было.
— Это ты убиваешь людей в городе? — спросил Бриз. Вспомнил все, что там видел. И слова Смита, о том, как у них не было выбора.
— Нет. Не трогаю. Люди. Убивают людей, убивают людей, убивают людей. Нельзя. Мне нельзя.
Оно дышало тяжело, с присвистом:
— Не помню. Не помню почему. Я сломан. Голоден, так голоден.
Оно снова ударило себя:
— Нельзя! Нельзя! Для Хозяина, еда для Хозяина!
Бриз медленно поднялся, сказал:
— Ты тоже ел. Тот страх в городе, ты ведь тоже его…
Лира запечатали двадцать лет назад, осколок не мог ничем не питаться.
Тварь вздрогнула, как от удара, сжалась в комок, и вдруг разрыдалась:
— Не хотел! Не хотел, не хотел, не хотел… Голоден! Так голоден! Больно. Больно-больно-больно, огонь в животе.
Бриз никогда не голодал. Привык к тому, что запахи есть повсюду, даже если не очень вкусные.
И не представлял, как это — голодать много-много лет. Есть украдкой, когда уже не можешь иначе.
— Я оставлял для Хозяина, — сбивчиво, срываясь на всхлипы, размазывая черную жижу из глаз по лицу, говорила тварь. — Все-все-все для него. Я ждал. Но я больше не мог!
Бриз прикрыл глаза, потому что не мог его видеть больше. Не мог видеть лицо Лира таким:
— Тебе не жаль людей?
Тварь всхлипнула снова, склонила голову набок, подалась вперед, будто услышала что-то важное:
— Хозяин ненавидит людей. Ненавидит. Я собираю, собираю страх. Клочок к клочку, для Хозяина. Все для Хозяина. Почему он не приходит?
Бриз столько раз спрашивал у себя то же самое: почему? Почему я один? Почему никто не приходит?
Ответить было некому.
А сейчас ответить мог бы он сам: сказать, что Лир придет. Или как в геройских фильмах, что тварь обречена.
Во рту стояла горечь.
Осколок — этот переломанный, изувеченный осколок — даже не понимал, что делает. Он верил в то, во что Лир верил двадцать лет назад, когда его заперли. Верил, что так правильно.
И ждал, беззаветно и отчаянно.
Собирал страх для того, кого не помнил и даже не смог узнать.
— Ты говоришь, — сказала вдруг тварь. Улыбнулась, обнажая острые зубы-иглы. — Говоришь со мной. Никто не говорит со мной.
— А люди? Ты же приходил во снах.
Страх отступал понемногу, и Бриз едва слышно выдохнул.
— Тяжело. Сложно. Не могу говорить. Только сказать. Сказать важное.
Существо застонало, сжалось в комок снова, выдохнуло тихо: