Глава 4.2 (1/2)

***

Она стояла в дверях, неподвижно глядя в одну точку, и только губы шевелились.

Беззвучно складывали слоги: хо-зя-ин.

Бризу хотелось развернуться и лететь прочь. А Лир стоял и смотрел на нее с брезгливым интересом, и ему совсем не было страшно.

Первым, что она сказала — вслух, неожиданно громко и четко — было:

— Хозяин, я тебя звала. Так долго звала тебя, Хозяин. Дай мне знак.

Лир склонил голову набок, оглядел женщину с ног до головы:

— Любопытно.

На уродливом трикотажном свитере грязно-розового цвета был бейджик.

«Джанин».

— Думаешь, она знает, что мы здесь? — почему-то шепотом спросил Бриз. Она смотрела не на них, мимо, и светлые глаза были будто у слепой.

— Она что-то чувствует, — спокойно отозвался Лир. — Но не знает что.

Он отступил на пару шагов, и Джанин пошла за ним, будто привязанная, подалась вперед:

— Пожалуйста, ты так мне нужен. Дай мне знак.

Лир отпустил Бриза, прошел мимо и хлопнул дверью у Джанин за спиной.

Она вздрогнула, резко обернулась, и Бриз вздрогнул вместе с ней, и почувствовал, как уколовший изнутри страх стал сильнее, а потом отступил волной — перетек к Лиру. Тот довольно улыбнулся, открыл дверь снова и зашел внутрь, протянул Бризу руку:

— Идем. Поговорим с ней. Кажется, ей есть, что рассказать.

***

В архиве пахло старыми книгами, приятно и уютно, и Бриз невольно выдохнул — стало легче.

Лир сменил форму на человеческую снова, отодвинул себе кресло возле низкого журнального столика, прямо напротив регистрационной стойки, и сел — эффектно, небрежно.

Даже забавно — он часто пытался казаться внушительнее, значимее. С этой его лопатой и косой, с его высокомерными взглядами, его короной и идеально прямой спиной.

Но именно когда он забывался, когда делал самые простые, банальные вещи — он выглядел, как настоящий король.

Бриз вдруг захотел увидеть его с книгой, представил его в кресле, задумчиво перелистывающим страницы на фоне высокого окна в его доме.

Сейчас книги не было, зато был какой-то осколок, который заставлял людей убивать друг друга, безумная женщина и старый архив.

Бриз подлетел к Лиру и опустился на подлокотник, положил руку на спинку кресла и украдкой коснулся кончиков серебристых волос.

— Хозяин? — Джанин приближалась к ним медленно, жадно разглядывала Лира, будто пыталась впитать, поглотить все, что видела.

— Ты же просила знак, — спокойно и холодно отозвался тот. — И вот я здесь.

— Вряд ли она об этом просила, — осторожно заметил Бриз, поежился под ответным взглядом Лира. — Но так тоже неплохо.

Джанин подошла близко, замерла на расстоянии вытянутой руки, и сразу захотелось отодвинуться. Она подавляла, эта немолодая женщина, которая даже видеть Бриза не могла. Но она его пугала.

— Я знала, что ты придешь. Так долго приносила тебе жертвы, надеялась, верила. И вот ты здесь.

Лир спокойно развел руки, демонстрируя себя, спросил равнодушно:

— Скольких ты убила?

Она нахмурилась, потерла пальцами лоб, будто не могла сразу сосредоточиться — суетливо, старчески:

— Разве ты не знаешь? Я звала тебя каждый раз.

— Я не считал, — сказал Лир, холодно и безразлично. — Ты не единственная, кто меня зовет.

И она закивала, быстро-быстро, как игрушка в салоне машины:

— Да, да, я знаю. Но никто из них не звал тебя сам. Они боятся, все тебя боятся. Только я вижу, вижу настоящее. Ты наказание, наказание для них всех.

Она говорила сбивчиво и одержимо.

— Я задал вопрос, — голос Лира, спокойный и бесстрастный, был как каменная стена, о которую разбивались ее слова.

— Да, да, твой вопрос. Я могу ответить, конечно, могу. Их было пятеро. Я принесла тебе в жертву пятерых, хозяин! — она вдруг замолчала, будто кто-то поставил ее слова на паузу. И когда заговорила, Бризу захотелось отвернуться, уткнуться лицом в мантию Лира, вдохнуть поглубже запах старых книг, и сделать вид, что он ничего не слышал.

Потому что она сказала:

— Но важен ведь только один. Мой Эван, мой милый мальчик… мой послушный, славный мальчик.

Она говорила и в глазах ее стояли слезы:

— Он так старался мне помогать. Так хотел искупить вину.

— Твой сын, — сказал Лир, и его слова были как приговор.

Она будто не услышала, говорила прерывисто, взволнованно:

— Он хотел быть мне сыном. Так старался, всегда старался для мамы. Но он был не мой, он был их — их грехом, их отродьем. Глаза, как у отца, эти проклятые карие глаза. Такие честные, такие красивые, — она выдохнула это с ненавистью. — Я им поверила. Поверила проклятому Говарду. Я его любила. А он посмеялся надо мной, отдал меня своим дружкам. Они были пьяные, как свиньи, проклятые свиньи! Передавали меня как вещь, и смеялись, они все время смеялись.

Она вдруг подалась к Лиру, глаза в глаза, близко, слишком близко, и Бриз невольно отпрянул, чтобы не коснуться ее даже случайно.

— Я была чиста! Я хранила себя, хранила себя для единственного… они сделали меня грязной, заставили жить с позором. Сломали мне жизнь…

Бриз зажмурился, но не мог не слышать — ее сбивчивое дыхание, надрывное с присвистом. Так было еще хуже, и он открыл глаза.

— И ты хочешь, чтобы я убил их, — спокойно сказал Лир.

Она отступила на шаг, поклонилась низко, как люди больше не делали — старомодно и нелепо, но Бризу совсем не хотелось смеяться, тошнота подкатывала к горлу.

— Пять жертв, хозяин. И мой прекрасный, мой славный Эван. Помоги мне, отомсти за меня.

Лир склонил голову, оглядел Джанин с равнодушным интересом, и Бризу хотелось сказать: ты же не такой, ты же не можешь согласиться.

Смешно, что ему хотелось говорить такое Королю Ужаса.

— Принеси мне карту и записи о смерти Томми Льюиса. Он утонул.

Она растянула губы в улыбке — широкой, безумной:

— Твоя первая жертва. Ты выбрал его, я помню, я все помню. Ты приходил к нам в снах, и все тебя боялись, только я, я уже тогда знала правду. Ты пришел, чтобы наказать виновных. Ты ангел, ангел которого послали сжечь скверну.

— Я не ангел, — резко отозвался Лир. — И я жду. Карту. И записи.

Джанин рассмеялась, визгливо, громко:

— Я принесу. Принесу-принесу-принесу. Все, что ты хочешь. Все для тебя, хозяин.

Когда она ушла, Бриз не выдержал и все же уткнулся в Лира лицом.

И тот вдруг сказал:

— Мне жаль.

— Что я такой слабый? — тихо спросил Бриз.

— Что ты это видел.

Бриз вдохнул его запах, обернулся им, как невидимым одеялом и признал:

— Я всегда видел в людях хорошее. Улетал от плохого, от ссор, от войн. Никогда не был частью их мира, не страдал, как они. Только подглядывал, урывками. Что-то сумел узнать, а что-то упустил. Но даже я знаю, что есть и плохое.

Он сжал мантию Лира в пальцах и спросил:

— Почему так больно это увидеть?

Лир положил ладонь ему на затылок, зарылся пальцами в волосы:

— Люди распространяют боль, как заразу. Долгое время я ненавидел их за это.

— Почему перестал? — тихо спросил Бриз.

— Потому что их ужасы не отменяют остального. Ты видел в них хорошее. Оно такое же настоящее, как и плохое.

Бриз содрогнулся, подумал о мальчике, сыне Джанин — и увидел его как наяву. Увидел его радость и надежду, и любовь к матери. Годы, долгие годы, что он рос, робкие улыбки, доверие.

И момент, когда это доверие разбилось, как зеркало.

О чем он думал, этот Эван, когда умирал? Когда смотрел в лицо матери, и знал, что это она его убивает?

Плохое и хорошее, хорошее и плохое.

А все вместе оно было невыносимое.

— Шш, — шепнул ему Лир. — Мы получим карту и адрес, и я заберу тебя домой. Хочешь?

— Хочу ни о чем не думать, — честно отозвался Бриз. Мысли кипели в голове, рвались наружу глупыми беспомощными словами. — Я представляю, как ему было страшно. Перед смертью. Как он надеялся, что это все неправда, что Джанин его любит, я…

Лир поцеловал его, жестко и не позволяя отстраниться, будто ел не страх, а слова — отравленные, больные слова.

И Бриз ответил на поцелуй, спрятался в нем от мыслей и от боли.

— Мы вернемся домой. И я помогу тебе не думать.

***

Джанин пришла с ворохом бумаг, двумя папками и картой свернутой в несколько раз.

— Я все для тебя отметила, хозяин.

Лир протянул руку за бумагами, и Бриз отодвинулся, чтобы женщина не задела его даже случайно.

— Что во второй папке?

Она улыбнулась, неестественно широко, губы растянулись как края раны:

— Говард. Говард и его друзья. Ты ведь поможешь мне, хозяин? Ты должен, должен мне помочь. Я столько тебе отдала! Моего мальчика, я отдала тебе моего Эвана.

Лир молчал, и Бризу казалось — он слышал, как тот принимает решение.

И наконец Лир сказал:

— Этого мало. Мне нужна другая плата.

Джанин попятилась, словно он ее ударил.

— Ты знаешь какая, — спокойно продолжил Лир. — Месть нужна тебе. Расплата нужна тебе. За нее нельзя заплатить чужими жизнями. Даже жизнью сына.

У Джанин дрожали губы, и выражение лица было жалким, беспомощным. И Бриз все равно ее боялся — не того, что она могла ему сделать, а того, что уже сделала.

— Тебе придется заплатить собой, — сказал Лир. — Твоя жизнь за их. Если ты готова это сделать.

Она смотрела на него не отрываясь, словно он резал ее словами, и она не могла этого остановить.

— Но… я… же…

И каждый звук ее голоса был похож на предсмертный хрип.

— Что ты? — спросил Лир. Бесстрастно и холодно. — Мечтала жить счастливо? Мечтала жить после них?

Ей не нужно было отвечать, Бриз по глазам видел: нет, нет для нее не было никакого «после», и теперь она это понимала.

— Я умерла тогда, — сказала она. — Меня убил Говард и его друзья. Они меня убили. Убили меня, убили, убили…

Ее голос прервался, она закрыла лицо руками, и Бриз услышал тихий скулеж.

Хотелось зажать себе уши и забыть обо всем.

— Я даю тебе время до утра, — сказал Лир, поднялся, держа папки в руках.

И пошел прочь, оставляя Джанин за спиной.

Бриз полетел следом, полетел не оборачиваясь.

И ни секунды не сомневался, что она заплатит.

***

Лир не стал садиться в машину, прижал Бриза к себе, поцеловал мягко и бережно в лоб — волна ужаса накатила и схлынула, вымывая все остальное — и перенесся.

В старом доме было тихо, только свистел сквозь щели в стенах ветер, и загнанное дыхание Бриза ему самому казалось оглушительным.

Лир прижимал его к себе, гладил по волосам, успокаивая, и сдерживался. Страха больше не было, и дыхание приходило в норму, замедлялся пульс.

Бриз закрыл глаза, уткнулся лбом Лиру в грудь и застыл. Сам не знал, чего ждет, просто не хотелось никуда идти. Хотелось остановиться, и чтобы темнота обернула их обоих мягким облаком.

Будто не было ничего снаружи, никакого другого осколка, и Джанин, и города, пропитавшегося смертями.

— Ты и правда их убьешь? — спросил Бриз, опустил взгляд. В левой руке Лир все еще держал бумаги.

Когда он отстранился, сразу стало холодно, захотелось вернуть его, прижаться всем телом и впитать тепло.

— А как ты думаешь? — спокойно сказал Лир.

Бриз пожал плечами:

— Не знаю. Наверное… я просто думаю, что это неправильно.

— Да, — легко согласился Лир. — Неправильно. Но оставить как есть нельзя, а исправить больше некому.

Бриз зябко потер руки — замерзли пальцы, сказал:

— Это ведь незаконно. Убивать людей. Ламмар тебя не накажет?

Хотя, наверное, Владыка бы смирился, просто закрыл бы глаза, как закрывал глаза на многое другое. На то, как больно Бризу было умирать у Сферы Истины.

— Сильно сомневаюсь. Ламмару плевать на людей. И даже если бы не было, я убью в человеческой форме, это не преступление.

Бриз промолчал, поежился, и Лир продолжил. Каждое слово было как приговор.

— Я избавлюсь от осколка, который держит город в ужасе. Больше не будет никаких жертв Хозяину, никаких пропадающих туристов. Но это не отменит прошлого. Жители стали убийцами, этого не исправить.

Лир прошелся вперед, опустился в кресло, откинулся на спинку и положил ладони на подлокотники, Бриз обратил внимание — на кончиках пальцев снова удлинились когти.

— Ты не станешь их трогать? Жителей, в смысле, — Бриз помялся и все же подлетел поближе, скользнул по воздуху к Лиру на колени. Мгновение, не больше, боялся, что тот его сбросит, но Лир только приобнял — так удобнее было сидеть.

— Не стану. Остальных нет. Они будут жить. Но та женщина убила своего сына. Говард и его друзья стали причиной — косвенной, но причиной. Они убийцы не из-за осколка. Их я не оставлю в живых.

Он судил, как Король Ужаса. Как глава своего маленького государства, и Бриз только тогда подумал — короли ведь и правда имели право выносить приговор.

Он и сам не мог понять, от чего так тяжело внутри. Словно в грудь положили камней, и ветер не мог их поднять.

Бриз вздохнул, уткнулся носом в шею Лира — тот напрягся на мгновение и расслабился. Показалось, что они сидели так уже много-много раз, изо дня в день и год за годом.

Лир провел пальцами по его волосам, мягко и приятно, и неожиданно сказал:

— Щедрый маленький дух.

— Кто? — невпопад спросил Бриз. Прикосновения отвлекали, будто стирали все лишние, тяжелые мысли, вытесняли их собой.

Смех Лира был совсем не обидным, низким и не злым. Если бы Бриза раньше спросили, как смеется Король Ужаса, он бы сказал — как злодей, как всякие маньяки в фильмах.

— У тебя красивый смех, — сказал ему Бриз, потерся носом о шершавую мантию.

— У меня красивый доброволец, — отозвался Лир, и в голосе его звучала усмешка. — Я обещал тебя отвлечь. Можем начать прямо на кресле.

— Ты просто любишь кресла, да? — спросил его Бриз, поерзал, удобнее устраиваясь на коленях. Жесткие и костлявые, но сидеть на них все равно казалось удивительно правильным. — Я не должен о таком просить, правда? Ну, забыться. Наверное, нужно принять какое-то решение. Или что-то сделать. Кажется, так принято? Если сталкиваешься с чем-то страшным.

Он обвил Лира руками за шею. До Лира Бриз никого не трогал, даже не хотел — и прикосновения Ламмара или Калема будто обязывали к чему-то. А с ним получалось само собой.

— Я не могу ничего решить, — тихо признался Бриз. — Я с ними не живу, они меня даже не видят.

В горле стоял ком, и горечь просачивалась в слова. Тяжелая, тянущая к земле горечь:

— Тогда почему? Почему они убивают друг друга, а больно мне?

— Потому что ты хороший, — шепнул ему Лир. — Слишком хороший. Для них. И для меня.

Бриз не чувствовал хорошим и все равно сказал:

— Не для тебя, — он помедлил, прежде, чем спросить. И очень хотел, чтобы Лир согласился. В тот момент это было самым важным. — Эй, можно я тебя покормлю?

И только про себя добавил: покормлю, и забуду обо всем.

***

Лир мягко потянул его назад, пришлось убрать руки. Бриз оперся спиной о воздух, выдохнул.

— Встань. Мне нужно на тебя посмотреть.

Команда была спокойная, и от нее сладко сжималось что-то внутри.

— Ты же и так уже все видел.

Видел Бриза открытым, обнаженным, беспомощным, задыхавшимся от страха и от удовольствия.

— Нет. Но я увижу еще.

Лир держал его за руки, смотрел прямо.

— Я говорил, что выпорю тебя. Ты готов?

Бриз поежился. Он боялся боли, вспоминал как умирал у Сферы Истины, как невыносимо это было.

И как страшно.

Но Лир умел делать боль такой, что ее хотелось терпеть, ее хотелось испытывать. Боль с ним не была просто болью.

И в тот момент, после всего, что случилось за день, Бриз сглотнул, и сказал:

— Да. Да, я готов, если ты этого хочешь.

— Хочу, — отозвался Лир. И это слово, тяжелое, жаркое легло на кожу невидимым прикосновением. — Хочу довести тебя до криков, до слез, услышать как срывается твой голос.Чего хочешь ты? Чего ты ждешь от меня?

Он говорил спокойно, как нечто совершенно естественное, и от любого другого духа Бриз бы сбежал, не оборачиваясь, а Лиру хотелось доверится, прожить, почувствовать все, о чем он говорил.

И ответил он так же честно:

— Хочу чтобы тебе было хорошо.

Хочу быть тебе нужен.

Дать тебе что-то.

Хочу не быть бесполезным.

Хочу думать только о тебе.

Лир встал, не отпуская его рук, наклонился и прижался губами ко лбу Бриза:

— Щедрый маленький дух. Идем в спальню. Проверим, как громко ты будешь кричать.

***

В спальне Лир уложил его на кровать и долго целовал — сладко, неторопливо. И страха не было.

Вообще.

Бриз спросил его, задыхаясь:

— Разве… разве ты не хотел есть? Я думал…

Лир сжал в кулаке его волосы, с силой потянул назад, заставляя выгнуться и замолчать.

— Ты не думаешь за меня, Бриз. Ты делаешь, что я говорю.

Он говорил спокойно и жестко, и Бриз сглотнул:

— Да. Ладно. Прости.

— Хороший мальчик.

Обжигающая волна разливалась внутри, горячечный жар возбуждения.

Так приятно было это слушать: хороший мальчик.

Лир раздевал его, неторопливо, так что это казалось частью какого-то ритуала. Вдумчивые прикосновения, скольжение рук — приятные, мягкие. Бриз выгибался им навстречу, стонал, подставлялся и без слов просил еще.

И боялся только, что Лир будет мучить его как в первый раз. Дразнить и отстраняться.

Но тот не останавливался. И отодвинулся только, когда раздел полностью.

— Может… — тяжело дыша начал Бриз, задохнулся, когда пальцы Лира прошлись от ключицы вниз, сжали сосок сильно и больно. Лир смотрел ему в лицо, и глаза у него были темные и жадные. — Может… ограничимся сексом?

— Нет. Не в этот раз, — Лир убрал руку, пересел на край кровати, положил ладонь на колено. — Иди сюда. Животом вниз.

Бриз опасливо подлетел ближе, завис в воздухе на мгновение, а потом выдохнул и опустился к Лиру на колени. Потряхивало от возбуждения, от страха — того самого, который хотелось испытывать, от которого захватывало дух. И хотелось узнать, что дальше.

Лир положил ладонь ему на задницу, сжал сильно, но не больно, тепло его руки просачивалось под кожу, и казалось там разгорается огонь.

— У тебя очень светлая кожа, — как бы между прочим заметил Лир. — Останутся следы моих ладоней.

— Калем наверняка разозлится, — неловко выдохнул Бриз, невольно потерся бедрами о покрывало на кровати. Невозможно было терпеть, и не двигаться тоже было невозможно. — Ну, если увидит.

— Я дам ему веский повод.

Он поглаживал задницу Бриза, скользил пальцами по ложбинке между ягодиц — легко, щекотно, и до боли хотелось большего.

— Очень веский? В смысле, повод, — Бриз жмурился, ерзал на худых коленях Лира, и хотел, чтобы тот уже начал. Не дразнил и не оттягивал. — Думаю, Калему вредно так много злиться. Нет, правда, он…