Глава 3.1 (2/2)

Лир довольно улыбнулся, демонстрируя острые зубы:

— Отлично. Хоть какая-то польза. Они повезут обломки колесницы, и мы посмотрим, куда. Мне так интересно, что же они делают с вещами чужаков.

Бриз помялся:

— Ты уверен? А вдруг там логово этого парва-тету? И он снова на нас нападет.

— Парва мету, — поправил Лир, усмехнулся широко и высокомерно. — И ему же хуже. В следующий раз не уйдет.

— Как скажешь, — нервно отозвался Бриз, а про себя подумал: может, потому Лира и смогли посадить в Бездну, что он всегда недооценивал опасность.

***

Втайне Бриз надеялся, что ничего со слежкой не выйдет, и придется возвращаться домой — ну, просто потому что от машины остались только покореженные обломки на парковке, и следить за Дэнни Лиру было не на чем. Не на собаках же.

Но тот не выглядел расстроенным, бесстрастно смотрел за тем, как грузили куски металла в кузов небольшого потрепанного грузовика и все еще держал Бриза на руках, кажется, даже забыл о нем.

Хотелось привлечь его внимание, и Бриз с шумом прочистил горло.

Дэнни вздрогнул и обернулся, резко обернулся. Задержался на них взглядом и снова вернулся к работе.

Лир фыркнул, кажется ситуация его забавляла.

— Я думаю, ездить в кузове не по-королевски, — неловко сказал Бриз. — Я, конечно, ничего не знаю о королях, но тебе ведь полагается что-то… ну, что-то особенное.

— Да, — ехидно отозвался Лир. — Например, машина вроде той, что только что взорвали.

— Да! Думаю, нужно сначала найти тебе что-то подходящее, а последить за этим Дэнни мы можем и в другой раз.

Лир окинул грузовик задумчивым взглядом, потом вздохнул:

— Возможно, ты прав. При моем статусе ездить в грязных кузовах недостойно.

Бриз не мог поверить, что это сработало, поспешно закивал:

— Вот, вот и я о том же!

— Но я мог бы потерпеть. Ради дела.

— Терпеть это не по-королевски. Я слышал, короли очень нетерпеливые.

— Справедливо, — Лир серьезно кивнул. — А еще ты можешь испачкаться. В кузове грузовика.

На самом деле Бриз не пачкался особо — мылся в основном потому что любил воду, но почти любую грязь мог снять с себя ветром — но Лир ведь об этом не знал:

— Да. Посмотри, я весь такой белый, я точно испачкаюсь.

— Этого нельзя допустить, — а потом Лир одним неуловимым движением оттолкнулся от земли, и в следующее мгновение уже стоял на крыше кабины грузовика, царственный и самодовольный, ни на секунду не выпустил Бриза из рук. — Здесь мы в безопасности. Поедем очень торжественно, я буду стоять как истинный король и держать тебя на руках, чтобы твоя белизна сияла в ночи.

— Ну и ладно, — буркнул Бриз. — Не очень-то и хотелось. Если тебя сдует ветром, так тебе и надо.

Лир фыркнул, легко пощекотал его кончиками когтей — очень подло, между прочим, там, где было щекотнее всего, зато страх прошел совсем, даже нервозности не осталось. И ночь была… как самая обычная летняя ночь.

— Я буду крепко стоять на ногах, — ехидно добавил Лир. — Иначе ты упадешь со мной.

— Пфф, — Бриз отмахнулся. — Я же умею летать. Может, даже спасу тебя. И тебе придется щедро меня отблагодарить.

Лир рассмеялся:

— Я готов отблагодарить тебя заранее.

У него был красивый смех, низкий и приятный, будто прикосновение меха к коже — словно бы Лир дотрагивался голосом. И Бриз на секунду замер, потому что хотел услышать этот звук снова. Хотел забрать его себе без остатка — сам не знал, откуда взялось это желание. Если ему нравились звуки или запахи, он захватывал их с собой, нес вместе с ветром, и отпускал — легко, не сожалея.

А Лира — его запах, его смех хотелось забрать с собой насовсем.

Дэнни хлопнул дверью в кабину, закрыл ее за собой, и Бриз вздрогнул. И словно по щелчку вернулось ощущение нервозности, страха, который ты пока не чувствуешь, но знаешь, что он притаился за углом, ожидание чего-то ужасного.

— Не волнуйся, — спокойно сказал ему Лир. — Никто не причинит тебе вреда.

Его гончие выступили из тумана, окружили машину, клацая когтями по асфальту, скаля клыки — как почетный караул, в точности, как окружала стража Ламмара, когда он шел в Бездну.

Но почему-то их присутствие совсем не успокаивало.

***

Дорога шла в горы, совсем узкая, неухоженная, деревья склонялись над ней низко, смыкались ветками над головой, и Лир сел на крышу, усадил Бриза себе на колени.

Тот смотрел то вперед, в черноту, которую едва разгонял свет фар, то вниз, где бежали гончие ужаса. Они не отставали, да и ехала машина довольно медленно, неуклюже переваливалсь с одного ухаба на другой, взбираясь выше. Бриз думал о том, что этой дороги было не видно сверху, с воздуха, и наверняка никто кроме местных ее бы не нашел.

Что она была из тех дорог, что не отмечены ни на одной карте.

И от этой мысли тоже становилось жутко, страх утихший после того, как Лир сделал свои три глотка, постепенно возвращался. Казалось, что кто-то следит за ними из леса, и каждый шорох заставлял напрягаться.

Бриз почувствовал запах до того, как увидел: сильный, одуряющий запах смерти — сладковатый запах гниения.

А потом грузовик выехал к ущелью, выхватил фарами то, что было в нем.

Одна стена нависала вперед, закрывая небо, и под ней были вперемешку свалены обломки машин, трупы, кости, разное тряпье. Свет выхватил копошащуюся на черепе крысу, и она шмыгнула прочь, проскользнула серой тенью. Одна из гончих клацнула зубами ей вслед.

Лир сидел неподвижно, и сказал только:

— Я думал, их будет меньше.

Бриз не стал переспрашивать, кого, потому что и так было понятно — мертвых.

Дэнни выбрался из машины и принялся за работу, привычно и равнодушно, не обращая внимание на тела.

— Лир, — шепнул ему Бриз, хотя рядом все равно не было никого кроме Дэнни, и тот не мог их слышать. Но говорить громче было страшно. — Давай уйдем отсюда.

— Мне нужно осмотреть трупы. Я закончу, и мы уйдем.

— Пожалуйста, у меня плохое предчувствие.

Лир повернул к нему голову, нахмурился, опустились уголки рта и в них залегли морщинки:

— Хорошо, я перенесу тебя домой, а сам вернусь. Но мне потребуется еще один глоток.

— Ты же знаешь, что я тебя не брошу, — Бриз помедлил, а потом все же рискнул дотронуться, коснулся его рукава. — Уйдем вместе.

— Я не дам какому-то мелкому ужасу хозяйничать на моей территории, — резко отозвался Лир. — Мне надо осмотреть тела, и я осмотрю тела.

Он не сказал «С тобой или без тебя», но Бриз и так понял.

— Ты ведь недолго? — спросил он, и Лир смягчился — как-то он умел это делать, и вроде бы ничего не менялось, но он больше не казался высеченным из камня.

— Постараюсь не затягивать. Неприятное место.

Лир пошел вперед, легко перескакивая между покореженными машинами, обломками и телами. Он наклонялся, рассматривал что-то пристально, глаза у него поблескивали в темноте, как у кошки.

А вот его гончие остались рядом с Бризом, держались близко, беспокойным, скалящим клыки караулом.

— В той стороне вход в пещеры, — Лир ненадолго вернулся, кивнул спокойно, задержался взглядом на Дэнни. Тот собирался уезжать. — Мне надо знать, что там. И, возможно, это надолго.

Бриз поежился, он терпеть не мог пещеры, спертый, тяжелый воздух в них, сырость. Они вызывали ощущение ловушки, клетки из которой не выбраться.

Он бы попросил Лира еще раз — не ходи, давай вернемся в дом. Но уже не верил, что сможет убедить. И уйти один тоже не мог. Это было бы нечестно, а еще неприятно царапалась мысль, что Лир этого ждал, что его постоянно бросали.

Бриз слишком хорошо знал, как это — надеяться, что хоть кто-то останется рядом. И ошибаться раз за разом.

— З-звучит неплохо, — он заставил себя улыбнуться и ни в коем случае не ежиться, чтобы не выдавать страх. — Я с тобой слетаю. Раз уж ты решил не идти домой.

— Но я могу перенести тебя.

— Не, не нужно, — Бриз отмахнулся, кажется, получилось слишком размашисто. — Я люблю пещеры.

— Я в это не верю, — невозмутимо отозвался Лир. — Но, если хочешь пойти со мной, можешь идти со мной.

— Лететь, — осторожно поправил его Бриз. — Тут же трупы вокруг, а у меня обуви нет. Как тут ходить?

Лир поморщился:

— И правда.

И Бриз только тогда вспомнил, что обуви и у Лира не было, только летать он не мог.

Надо было извиниться, но он не успел — тот резко отвернулся и решительно направился к дальней стене, пришлось лететь следом, чтобы не терять его из виду. Гончие были рядом.

И у входа в пещеру Бриз все-таки застыл — страшно было двигаться вперед, и фигура Лира едва угадывалась в темноте, выделялась только потому, что была светлой.

Лир обернулся, застыл неподвижно, а потом сделал несколько шагов назад и протянул руку, и Бриз полетел к нему прежде, чем понял, что делает.

Когда он летал, они были почти одного роста. И руку его Лир держал крепко, уверенно — в ответ на его прикосновение страх становился сильнее, и одновременно с тем, его легче было терпеть. Бриз больше не был один.

Чем дальше они шли, тем плотнее становился запах смерти, и тем чернее было вокруг, только белесый туман стелился вдоль каменных стен, разгоняя черноту, но что-то шуршало в ней, и Бриз вздрагивал от каждого нового звука, уговаривал себя — это гончие, просто гончие. Что еще могло шуршать в пещерах, заваленных трупами?

Он видел тела — угадывал их очертания, и Лир останавливался иногда, наклонялся посмотреть. Тогда он сам перекладывал ладонь Бриза на рукав своей мантии, это успокаивало.

Смех — высокий и визгливый, старческий, донесся откуда-то из черноты, и ему ответило хихиканье ребенка.

И шепот:

— Король… Король… Король без земель…

— Моя земля на месте, — спокойно отозвался Лир, усмехнулся черноте. — Я проверял.

— Чужак играется в твоем доме… Страх к страху, смерть к смерти… как мозаика… смешно.

Что-то перестукивалось, и Бриз думал о костях на ветру.

— Мы и дальше будем играть словами? — Лир вздернул бровь. — Мое терпение быстро закончится.

Что-то замерцало впереди, две красные точки, потом появились еще и еще, и чернота расступилась, открывая фигуру покрытую крысами.

Женщина выглядела старой, очень старой, скалилась беззубым ртом, шла медленно, и крысы переползали по ней, текли бесконечным потоком.

Бриз невольно подался назад.

— И что ты сделаешь? — она усмехалась широко, скрюченными пальцами стряхнула одну из крыс на землю, и та с визгом скрылась в темноте. — Ты ослаб, обессилел. А мы с детьми хорошо ели, сладко спали, год за годом. Здесь столько смерти, сладкой-сладкой смерти.

— Мне хватит сил убить кучку падальщиков, — Лир фыркнул.

— Да, ты сильный, но ты не уйдешь целым. А твоя еда не уйдет вообще. Мы обглодаем его до костей!

Она бросилась вперед, и ленты тумана рванулись ей навстречу, отбросили назад.

— Не смей трогать мое, — казалось, Лир сказал это совсем тихо, но голос расслоился, стал грохотом и шепотом одновременно.

Что-то бросилось на них сбоку, по полу потекли крысы, бесконечным живым ковром, и Лир зашипел, дернулся назад — гончие кинулись в атаку, щелкая челюстями.

Что-то метнулось к Бризу сбоку, и он рванулся прочь, отпустил руку Лира.

Старуха вклинилась между ними, отпихнула его, гончие ухватили ее за одежду, отволокли назад.

Они защищали Бриза, не Лира. И на того кидались крысы, он отрывал их, защищался лентами тумана, но этого было мало.

Почему? — хотел крикнуть Бриз. — Твои гончие могут тебя спасти? Почему ты не зовешь их?

Лир будто почувствовал что-то, вскинул голову, на мгновение их с Бризом взгляды пересеклись, и Бриз задохнулся.

Потому что услышал, одно единственное слово, увидел, как шевельнулись губы Лира, и как тот сказал только:

— Беги.

А потом на него набросились все — старуха, и ее крысы, и еще нескладные фигуры в лохмотьях. И за ними Лира даже не было видно.

А Бриз отчетливо ощутил: что не сбежит. Что не сможет.

И ненавидел свою беспомощность, она жгла в груди, и заставляла задыхаться и больше всего на свете он в тот момент хотел помочь, защитить Лира.

Бриз был воздухом — мелким духом, потоком, который приносил запахи и слова, и листья. Он не был сильным, и у него не было ничего своего.

Но он вдруг почувствовал, за беспомощностью и отчаянием — искры. Надежду на пламя.

Он потянулся к ней всем своим существом — куда-то внутрь себя, шепнул мысленно «пожалуйста, пожалуйста, мне так нужна помощь», и искры обернулись огоньком, разгорелись сильнее. Бриз подхватил это пламя, как подхватывал смех, и запах, и признание в любви, и направил его. Еще не зная, получится ли, поможет ли это Лиру.

Пламя рванулось из его груди ярким, раскаленным потоком, перекинулось на крыс, на старуху, на всех, кто держал Лира, мучил его, желал ему зла.

Воздух наполнился визгом и отвратительным запахом паленой шерсти.

Метались в ужасе крысы, старуха с фигурами в лохмотьях кинулись прочь, и Лир поднялся, зашипел, обнажая, заострившиеся зубы, и Бриз увидел — страх всех вокруг, страх сгореть Лир впитывал, вдыхал, и это давало ему сил.

В тот момент вместо незримого, вместо Короля, привычного высокомерного Лира, Бриз видел чудовище. Зверя, который хотел убивать.

— Ты не уйдешь! — его голос грохотал, взлетал под каменные своды, он припал к каменному полу пещеры, к человеческим костям, и меж его когтей потек туман.

Ощеренные пасти, гончие ужаса, шипы и лезвия рвались из этого тумана, преследовали старуху.

Лир расходовал силы в ярости и без оглядки, и Бриз не знал, как его остановить. Знал только, что должен это сделать.

Он дернул рукав рубахи из пасти гончей, скользнул вверх, в воздух, и метнулся к Лиру, ухватил его за плечо:

— Стой, Лир!

Тот обернулся к нему резко, схватил так быстро, что Бриз не успел осознать — в одно мгновение он пытался остановить, образумить, а в следующее Лир нависал над ним, впивался когтями в плечи и рычал.

И было страшно-страшно-страшно, до слез, страх бился внутри, не находил выхода, и Бриз не мог даже закричать.

Он думал, что умрет, потому что невозможно было жить и чувствовать этот ужас.

И крик, когда родился, родился от отчаяния, предсмертный крик жертвы.

Он закричал:

— Солнце!

Лир впился в его губы, и все исчезло.

***

Было холодно. Этот холод разливался внутри, тек по венам, выстуживал кости и мышцы, впивался острыми зубами. Бриз не мог позвать на помощь, не мог согреться, все тело колотило, и не хватало сил даже сжаться в комок.

Он бы заплакал, но слез не было.

Ничего и никого не осталось. Только холод.

И одиночество было хуже, чем замерзать насмерть — понимание, что никого нет, и никто не придет.

Перешептывались на границе слышимости голоса Сферы, и Ламмар задавал вопросы, и смерть была совсем рядом.

А Бриз хотел только одного, увидеть хоть кого-нибудь, почувствовать прикосновение, немного тепла.

Кажется, он сказал об этом вслух — или же ему просто показалось.

И долгую, бесконечную вечность он не чувствовал ничего кроме холода, а потом — отголоском, где-то на самой границе чувств, пришло ощущение.

Худое, сильное тело прижималось к нему, и от этого тела шел жар.

Бриз рванулся к нему, собрав последние силы, уткнулся лицом в кожу, горячую, гладкую, и понял, что вот-вот разрыдается от облегчения.

— Шшш, тише. Тише, — кто-то гладил его по волосам. — Ты согреешься, скоро согреешься.

Голос был знакомый, тихий и приятный, он обволакивал, утешал, и Бриз хотел завернуться в него, как в еще одно одеяло. Чтобы быстрее согреться.

Все болело, и холод отступал неохотно, медленно. Бриз застонал, почувствовал чей-то долгий вдох, медленный выдох.

И открыл глаза.

Он лежал с Лиром в кровати, прижимался к нему телом к телу, и впитывал чужой жар. Говорить тоже было больно, но необходимо, и он попросил:

— Ты только не уходи никуда, ладно?

Лир молчал долго, а когда ответил, голос показался сдавленным, хриплым:

— Не уйду.

— Все болит, — тихо пожаловался Бриз, уткнулся лбом ему в плечо. — Что случилось?

Лир вздрогнул всем телом, напрягся, и отозвался почему-то так же тихо:

— Я потерял контроль. Съел слишком много. И едва тебя не убил.

Нужно было ответить что-то, но Бриз не знал что.

Ты не виноват?

Я боюсь умирать?

— Отвратительно, — тихо и жестко сказал Лир. — Я стал жалок.

И это было так неожиданно, что Бриз рискнул посмотреть на Лира. Тот хмурился, в уголках губ залегли складки. — Я ослаб, едва не пострадал от кучки падальщиков. Не смог справиться со злостью. И не смог справиться с голодом. И напал на тебя.

Бриз помнил это смутно — урывками: пещеру, и поток пламени, который шел изнутри, и оскаленные клыки Лира перед тем, как накатила чернота.

Но одно Бриз помнил, четко, будто его голова была шкатулкой, в которую положили на хранение это единственное воспоминание:

— Ты защищал меня.

Гончие не помогали Лиру, когда его пожирали крысы. Они берегли только Бриза.

— Я помню.

— Я забыл, что такое быть слабым, — угрюмо, серьезно, будто приговор зачитывал, произнес Лир. — Забыл, как тяжело сдерживать голод.

А потом отстранился, выбрался из кровати и опустился на одно колено, склонился низко — и Бриз подумал, как же это странно и безумно, что совсем недавно так же перед ним стоял Калем. И выглядел Лир еще пафоснее и нелепее.

— Я прошу прощения, — сказал он. — Я сожалею о боли, что причинил. Сожалею о слабости. И даю слово расплатиться за то, что сделал.

И не понимал он самого главного:

— Вернись в кровать, пожалуйста, — попросил его Бриз, протянул ему руку. — Холодно.

Лир оказался рядом так быстро, будто переместился, и Бриз прижался к нему, впитывая жар.

— Я тебя не боюсь. Наверное, надо. Когда ты… там в пещерах, ты был очень страшным. И я думал, ты меня убьешь. А сейчас ты… ну, обычный Лир. И ты, наверное, разозлишься, но я хочу, чтобы ты всегда был для меня обычным Лиром.

Бриз уткнулся лицом ему в плечо, зажмурился, потому что вспоминать его — там, в пещерах, оскал острых зубов и клыки, и выворачивающий тошнотворный ужас — было невыносимо:

— Обещай, что больше так не будешь. Пожалуйста, обещай, что больше не будешь.

Теплые губы коснулись его макушки — мягкое, бережное прикосновение, а потом Лир отозвался тихо и уверенно:

— Я даю тебе слово.

Бриз зажмурился, судорожно вздохнул, вцепился в него и признал:

— Страшно было. И в участке, и в пещере. Ненавижу бояться. Ненавижу бояться так.

Лир не отстранился, не смеялся, хотя для него, для духа, который любил страх и питался им слова Бриза, наверное, глупо звучали. Но он оставался рядом, гладил по волосам, и сказал только:

— Я дам тебе страх, который тебе понравится.

Он знал о чем говорит, и Бриз ему верил — помнил, как хорошо, как сладко было бояться в этой самой кровати.

И отозвался тихо:

— Хорошо.

Что-то грохнуло в соседней комнате, и поток пламени снес дверь с петель. Так внезапно, что Бриз смотрел, не мог поверить и это казалось ненастоящим.

— А ну отпусти его, тварь! Или я сожгу тебя до костей!

В опаленном дверном проеме, в своей истинной форме с пламенеющими крыльями застыл Калем. И, кажется, он был в ярости.