Евангелие от Локи (1/2)
Сначала я решила, что сплю. Это было логичное, доброе объяснение: устала, вот и приснится же такое! Я видела сны хуже. Я жила в жизни хуже, где никто не приходил и где Локи не звал меня по имени. Но купол никуда не делся, я стала видеть, как он просвечивает в пространстве. Холодок усилился, вызвал мурашки; магия взбаламутилась и стала кромсать мне внутренности болью отсутствия.
Я медленно обернулась, держа глаза долу. Боялась сразу разбиться об пустоту, до конца не веря — вообще не веря! — что всё правда. Когда на полу появилась тень, всё-таки подняла взгляд.
И разбилась.
Чёрный зрачок, окантованный прозеленью, выпил меня всю досуха, одним взглядом, словно одним глотком. Это был не сон, без сомнения, всё оказалось настоящим: купол, рябивший над моей головой, безжалостно неподъёмный молот, старший принц в допросной и младший — в мидгардском одеянии, с тенью отчаяния и остервенелого упорства в тонкой линии губ, передо мной.
Мгновение, растянувшееся дольше, чем шесть веков моего забвения, мы молча рассматривали друг друга. Я ощупывала его лицо неверующим взглядом, а он без слов провозгласил, что бог есть Локи и это он.
Всё моё прошлое, которое я успела унести из Асгарда, все воспоминания, мысли, сны и кошмары, все лучшие и худшие дни, все часы пыток и казней, свадеб и похорон, непроходящего одиночества и короткой близости, всё, каждая секунда моей жизни на Земле — это был Локи. Причина того, что я всё ещё — в здравом уме и крепкой памяти — а ещё отныне и присно и вовеки веков — не сошла с ума.
А может именно сейчас я и свихнулась.
— Это правда ты, — шепнула я, шагнув к нему, но не устояла на неровной правде и, кажется, начала падать — не заметила, я ничего не замечала, кроме лица Локи, — но он в один шаг оказался рядом и подхватил меня под локти. Пальцы столкнулись с мягкой шерстью пальто, под которой был живой ас — плоть и кровь. — Правда ты…
Сильнее, чем потоки его магии, объявшей меня в охапку, я чувствовала его напряжение. Пальцы комкали рукава пальто, но на большее решиться не смели за дальностью лет, стёрших разрешения, дозволения и права собственности, дружбы и любви. Было достаточно и того, что Локи касался моих оголенных рук — единственное доказательство того, что он не мираж, не призрак, не сон.
Хотя и сны порой были так правдивы, что я потом долго привыкала к реальности.
— Как же долго я ждал, — выдохнул он. Кожа ладоней, слегка огрубевшая от частого обращения с кинжалами, была теплее моей собственной.
— Ждал? Чего ждал? — оторопело переспросила я, не поспевая за словами, мыслями, происходящим.
Он ответил, словно само собой разумеющееся:
— Возможности тебя увидеть.
Я опомнилась, сложила пазл из всех случившихся сегодня происшествий и поняла, что не хватает кучи частей. Полотно с проплешинами, червоточинами, кучей дырок, через которые и человек пролезет.
— Подожди. Что случилось? Откуда у нас здесь Мьёльнир, почему Тор на Земле? Что у вас происходит?
Его глаза сощурились, и я не сразу поняла, что заставило его по-змеиному ощериться. Я разделила вселенную на его мир и мой, приписала себя к людям, сама не заметив.
— Отец впал в сон Одина, — ответил Локи так, будто это могло исчерпать мои вопросы, но я прикусила язык — тень опустилась на его лицо, растушевала тёмным глаза. Не время было просить прощения за оговорку, когда происходит нечто страшнее случайной грамматической ошибки.
Я сжала рукава его пальто, не решаясь касаться рук — сомневаясь, что вообще имею право стоять так близко. Что имею право говорить с ним.
— Ох, Локи… Когда я покидала Асгард, он не спал уже лет двести.
— Это первый сон с тех пор.
Я пошатнулась.
— Семь веков?! Святые норны, но…
— Это опасно, да. Я знаю. Никто не уверен, что отец проснётся.
Я помнила, что жалости и соболезнований он не переносил на дух, поэтому кивнула, не выражая ничего более.
— А Тор? Что случилось?
— Отец ослаб именно из-за него. Тор едва не развязал войну с Йотунхеймом, за это отец изгнал его…
— Сюда, — закончила я, пришибленно и тупо. Отчего-то гудела внутри обида, сравнивающая его проступок и мой. — И молот, который ему не подчиняется, это тоже наказание.
— Да.
Сколько лет не живи на свете, а всё равно кроме тупых междометий в такие моменты не знаешь, что сказать.
— Святая Идун…
Локи перехватил мой ускользающий взгляд жадными глазами.
— Скади, послушай меня. Асгардом сейчас правлю я. И как царь, я могу даровать тебе прощение.
Земля снова уходила из-под ног, сон накатывал ощущением нереальности, впечатлением дрёмы, которую изможденное сознание подкинуло вместо спасательного круга. Хороший ведь сон, добрый, почти правильный, про избавление и прощение.
А потом я вновь начала думать, пытаясь разобрать, что он говорил, и вместе с осознанием фантомная боль снова упала в живот, разошлась по рукам, ударила в затылок и потянула за волосы.
— Я… я получу магию назад? — но он почему-то не улыбнулся, хотя наивнее я никогда ничего не спрашивала. Кивнул, гремя цепями клятв и обещаний, про которые не забыл:
— Ты можешь вернуться. Твоё изгнание закончено. Пойдём со мной. Пришло время возвращаться домой.
У меня перехватило дыхание. И почему-то я подумала не о том, что ждёт меня там — «домом» Асгард я уже даже в мыслях не называла, — а о том, что оставлю здесь. Глядя на Локи, я вдруг поняла, что список оставленных на Земле окажется невелик: первым в перечне обосновалось имя Фила, за ним проступили лица Пеппер и Тони — последний, думаю, даже не расстроится. Остальные либо давно умерли, либо были вычеркнуты из моей жизни раньше, в спешке испуга, боязни привязаться сильнее, чем стоило.
Где-то неподалёку говорил по телефону Фил. Пять минут назад он назвал Щ.И.Т. моей семьей, и я с ним согласилась: я хотела обрести семью, наконец-то поверила, что достойна. В другой части страны, изнеможённый поисками и прошлым, наверняка не спал Старк, пока маленький реактор в его груди пускал яд. Пеппер, надеюсь, была рядом.
Отделённая от Тони милями и обещанием вернуться домой — а значит, и необходимостью прощаться или уйти по-английски, — я занялась совестливым подсчетом: сколько раз была чересчур груба, сколько — говорила неприятные вещи. На правах приятеля родителей я позволяла себе лезть в его жизнь, отчитывать — когда он ещё был в возрасте, хотя бы отдалённо позволяющем нравоучения. Врывалась к нему домой, когда он ещё даже не придумал Джарвиса (а после его появления — из раза в раз взламывая протоколы защиты, чтобы часов в семь утра вытащить спящего Тони из объятий глянцевой безликой куклы), и требовала, требовала, требовала: опутывала его обязанностями, как паутиной. Наверное, я была слишком к нему строга, как был когда-то ко мне строг Локи, изматывающий меня на правах не наставника, но друга, требующий отточенных ударов, идеальных магических пассов и исключительно ровной спины с гордым прямым подбородком. Такая строгость свойственна нам в близости и любви, в дружбе и заботе. В страхе потери — особенно.
Мы с Говардом не были друзьями, но близкое, корявое подобие этих отношений между нами воцарилось и связало нас. Когда его не стало, я зачем-то пообещала себе, что буду издалека заботиться о Тони. Он потерял семью слишком рано, а окружающие не могли её заменить. Обещание я сдержала наполовину — всё, кроме пункта «издалека». Наверное, это со Старками было семейное.
Локи позвал меня по имени, заметив, что я медлю с ответом. Я вздрогнула, изгоняя мысли, оторопело попыталась слепить предложение:
— Я даже не мечтала… Но мне нужно… Дашь мне несколько минут? Я должна проститься.
Помедлив, Локи кивнул. Я выбежала из-под купола, окунулась в шум голосов. Нашла Фила в коридоре, он только что закончил говорить по телефону.