Евангелие от Локи (2/2)

— Фил!

Коулсон обернулся, словно меня не было две секунды — для него так и было.

— О, отлично. Скади, директор Фьюри готовит инициативу…

Я налетела на него и взяла за руки.

— Подожди, это важно. И срочно. Я… я ухожу.

Он не понял. Срастил обрывки сегодняшнего дня в усталость, желание сдаться, обиду, бессилие, веру в слова Одина — и стал уговаривать:

— Куда? Слушай, я понимаю, тут всё напоминает тебе о прошлом, но надо закончить миссию…

Я же, чувствуя себя предательницей, и часа не сдержавшей клятв (хотя мы даже не клялись), виновато рассыпалась в объяснениях, срывая пластыри и топча подорожник, который могла бы приложить к ранам Фила. Я знала, каким было его определяющее событие, хоть и его досье было на несколько уровней выше моего допуска; знала, что однажды потери иссушат его досуха, так что ничего не останется, кроме кладбища с именами ушедших. Однажды и навсегда проникнувшись к нему привязанностью более сильной, чем могла себе позволить прежде, я всё боялась, что кто-то посягнёт на его веру в добро, обманет доверие. И вот, такой обманщицей теперь была я.

— Нет, Фил. Я ухожу домой. Мне разрешили вернуться.

— О. Ого. И… Тот парень, да?

— Нет, не он, мой... царь. А того парня просто отпусти, прошу тебя. Он не угроза, он такой же, как я, понимаешь?

Он всё схватывал на лету:

— Значит, его изгнали?

Я оглянулась. Может, мне всё-таки это привиделось? Ещё не поздно попросить отпуск сию минуту, потребовать найти лучшего психолога и, возможно, сесть на какие-то таблетки. Но поток магии, головокружительной, как давно забытый запах чего-то любимого, настиг меня, отговаривая от глупостей.

— Фил, у меня мало времени. — Как уложить всё, что он сделал, в слова? Как объяснить, что он сделал для меня? — Спасибо. За всё. Ты дал мне смысл, который я искала все шесть веков.

Он перехватил мою руку, взволнованно уточнив:

— Значит, мы больше не увидимся? Никогда?

Эта мысль дошла до меня, только когда он её озвучил. Отринуть от себя Коулсона было всё равно, что добровольно вырезать самой себе сердце. Я поняла, что плачу, только когда он смахнул слезу с моей щеки — осторожно, едва коснувшись кожи. Словно я уже стала призраком прошлого.

— Наверное, так.

— И как мне объяснить пропажу агента? — он усмехнулся, зная: с этим-то явно проблем не возникнет. На заданиях всякое бывает. Из всех вопросов выбрал самый несущественный.

— Ну-у… Скажи, что я не справлялась, и ты отправил меня в отпуск. Не все оттуда возвращаются.

— Только теперь отпуск за твой счёт

Я засмеялась сквозь слезы.

— Пожалуйста, береги себя здесь, Фил. И пригласи ту виолончелистку на ужин. Она согласится, я знаю. Я бы на её месте согласилась.

Мы разомкнули руки, и я отступила назад.

— Прощай, сын Коула. Для меня было честью знать тебя.

— Прощай, дочь Тьяцци, — вдруг сказал он. Покопался в интернете, плут. Или просто знал. — И будь счастлива дома.

Мне стоило уходить, закончить прощание, но я сорвалась и обняла Фила. Он неловко обнял меня в ответ. Отстранившись, я быстро, в слезном прощании поцеловала его в щеку.

Много лет спустя, когда мы вновь встретимся, я скажу ему другие слова — более честные и нагие, оставившие меня решительно открытой перед единственным верным другом. Казалось бы, мне больше тысячи лет, но почему-то лишь Фила Коулсона, этого землянина с громадным сердцем и бесконечно добрыми глазами, я могла назвать другом.

Он никогда не предал меня.

— Ах, да. — Я оглянулась на обрыве коридора, стоя одной ногой в другом мире, который когда-то называла домом, а цеплялась за тот, что всё-таки сумел им стать, хоть и на несколько мгновений. — Пожалуйста, объясни всё Тони и Пеппер. Ну, в разумных пределах, он же всё ещё верит, что у меня в крови сыворотка, разработанная его отцом. Пусть и дальше так думает. И постарайся меня не забыть, Фил. Человеческая память такая ненадежная.

Конечно, он не забудет. Время в крошку сотрёт места памяти, занесёт снегом города, в которых мы когда-то бывали вдвоём — изображая то дальних родственников, то коллег, то незнакомцев, выброшенных на берег случаем, а не приказом директора или агента Хэнд, — время даже сотрёт ему воспоминания, обезглавит те мысли, что в теории могли свести с ума, но отчего-то это же время окажется милосердным к нам двоим.

— Разреши последнюю загадку на прощание, — вдруг добавил он. — Ты сказала, что тебя изгнали за кражу. Что ты чуть было не выкрала?

Я улыбнулась — спустя столько лет мне вдруг стало легко найти силы на это простое движение губ.

— Тессеракт.

И зная, что ещё секунда, и я не смогу уйти, смалодушничаю, я круто развернулась и ринулась в обещание другого мира. Тогда ещё не понимала, что именно в этом жестоком, поспешном уходе и было истинное малодушие.

Локи ждал меня на том же месте, но взгляд стал более внимательным, заинтересованным. Годы разлуки не сумели отнять у него чувство собственничества, и мне вместо обычного смеха вдруг стало как-то больно: он ведь меня не видел шестьсот лет. Какие тут права на дружбу?

— Кто это был?

— Друг, — коротко ответила я, отчего-то не желая обсуждать Фила с Локи — они были из разных миров.

Принц кивнул и протянул мне руку:

— Ты готова, Скади? Готова вернуться домой?

Не веря, я взяла его за руку — не то упасть боялась, не то проверяла его на реальность. В кожу тут же хлынуло тепло его магии, а может это лишь мне показалось, потому что руки у принца всегда были теплыми. Я позволила себе мгновение слабости, закрыла глаза, пальцами чувствуя то, что память не смогла отнять, но что успела забыть кожа: внутренняя сторона ладони у Локи огрубела от привычки к кинжалам и прочему оружию, а внешняя была гладкой и почти нежной. Предлагая дамам руку на праздниках, он всегда поворачивал ладонь так, чтобы никто не коснулся грубой кожи. Его считали образцом галантности и приписывали педантичную деликатность. И лишь я знала этот секрет.

— Готова.

И он сжал мою руку.