Старые незнакомцы (2/2)

Он подошёл ближе. Идунн, ну и видок у нас: его костюм весь в грязи, мой — тоже. Всё, что я чувствовала — что волосам не помешал бы шампунь и визит к парикмахеру. Боль была похожа на болезненно-чистый глоток холодного воздуха где-то в фьордах. Отрезвила. Вытолкнула из легких пыль и снег однотипной, почти штампованной жизни на Земле. Завалиться бы в покои младшего наследника, беспардонностью претендуя на особое положение, и затребовать целебный эликсир, от которого проходит боль и слегка, хмельно кружится голова — ровно настолько, чтобы во внезапном приступе ироничной жеманности упасть на кровать, но не натворить глупостей.

Небо ещё раз раскроило слабой ниткой света, и я вспомнила, что никакого эликсира я никогда больше не получу — не имею права, не заслужила, недостойна.

— Это Щ.И.Т. с тобой сделал?

Мне вдруг стало очень смешно.

— Что? Нет, у них силёнок не хватит. Это Всеотец. Почему вы на Земле? Что тут забыли?

— Тут теперь мой дом.

Я с кряхтением распрямилась. Спина давала о себе знать. Минус запечатанной магии — регенерация проходит медленнее и болезненнее, чем обычно, потому что организму приходится справляться в одиночку. Но это лучше, чем ничего.

— Повезло. Я вот свой потеряла. Я вас не помню. Мы не пересеклись, так ведь?

— Думаю, вы были слишком юны, чтобы меня заметить, и слишком благородны, чтобы узнать.

Благородная, как же. Рэндольф сел рядом на какую-то балку, и мне ничего не осталось, кроме как тоже устроиться на ней.

— Значит, житель города?

— Каменщик. Потом — воин.

— Войну с ванами застали?

— Я был у южного крыла замка. Потом на отшибе города у лесов, находил тех, кто хотел сбежать.

— А я в порту была. С младшим принцем отстраивали дома.

Рэндольф вдруг встал и поклонился, старым, заученным жестом взмахнул рукой, и на меня впервые повеяло давно забытым - не домом, но воспоминанием.

— Миледи, это честь для меня.

Я, измазанная грязью с ног до головы, тоже встала и сделала реверанс, чуть не навернувшись. Забавнее зрелища не придумаешь.

— Вы работаете на Щ.И.Т., они знают, кто вы?

— Нет. И что произошло с молотом, я тоже не знаю. Почему он здесь…

— Асгард сам разберётся, — сказал Рэндольф так, как если бы утверждал: «Я не хочу знать».

Я подумала, стоит ли говорить ему о принце, сидящем в допросной, но как-то безоговорочно он отринул Родину.

— Вы не хотели вернуться туда? Ни разу?

Рэндольф покачал головой:

— Нет. Мне здесь нравится больше. Как будем объяснять свой внешний вид?

Я глянула на кромку света, оставленную на входе. Пожала плечами:

— Вышла покурить, упала, утащила вас за собой. Слушайте. Вас никогда не пытались вернуть домой?

Рэндольф, собравшийся уходить, обернулся и пожал плечами:

— Хеймдалль меня не видит. Несложное заклятие.

Действительно, несложное: у нас с Локи ушло года два на то, чтобы зона невидимости не распадалась на дырки. Остался лишь один вопрос, более номинальный, чем серьёзный:

— Вы историк, наверняка сами писали какие-то мифы. Надеюсь, это не вам я обязана той чуши, которую сочинили про меня?

Рэндольф рассмеялся.

— Нет-нет! Я не решился лезть в биографию богини, которую никогда не видел. Хотя теперь думаю, что зря. Будь я автором, вас бы знали все.

Когда мы вернулись в штаб, Коулсон как раз выходил из допросной. И чем ближе я оказывалась, тем сильнее вытягивалось его лицо.

— Я даже не знаю, хочу ли спрашивать, что с тобой было, — сказал он, оглядев меня с ног до головы. Удивлением в его глазах можно было весь народ Африки накормить.

— Вышла покурить и упала в грязь лицом в самом прямом смысле слова, — отмахнулась я так, как делала бы это, будь мои слова правдой: небрежно и зло. — Рэндольф тоже в таком виде, потому что он жутко неуклюжий джентльмен с двумя левыми ногами. В следующий раз пойду с тобой под ручку, ты меня не уронишь. Где здесь душ?

Коулсон тыкнул в один из коридоров.

— Замечательно, здесь есть душ, ура-ура! Не всегда мне так везло. Это потому что тут ты, да? О, не надо хмуриться, ты просто любишь удобство! И Фьюри тобой дорожит. А фен?

— Ты не в отеле, — донеслось мне в спину.

— А фирменную футболку с птичкой дашь?

— Скади… — Кажется, он закрыл лицо рукой в жесте не то дружеского ужаса, не то испанского стыда.

— Я шучу, Фил, шучу! Просто трудный день.

Кто бы мне сказал, что в таких шатрах, возводимых за несколько часов, есть душ — не поверила бы. Но у Щ.И.Т.а было всё: даже очень хорошая кухня, хотя зачем она агентам, живущим в операциях на пайке, я так и не поняла. Вода не успокоила, не потушила угольки внутри — даром, что ледяная. Бойлеры солдатам не нужны.

Через двадцать минут я нашла Фила на втором этаже, наблюдающим за Мьёльниром. Он мельком оглядел меня: я сменила обреченный на мусорку костюм на джинсы, взятые про запас, и ту самую футболку с эмблемой нашей организации на груди. Волосы ещё не успели высохнуть, и я собрала их в пучок.

— Выглядишь посвежевшей, — заметил он.

Я улыбнулась, но вышло натянуто — никуда не годится.

— Я почувствую себя посвежевшей, когда это всё закончится. Фил, может отпустишь его? Он безобиден, клянусь тебе.

Я знала, что Щ.И.Т. всегда действует ради добра и мира, и всё-таки у них был список, были эксперименты, допуски десятого уровня, легенды об одарённых — я долго жила, чтобы понимать, что от легенд там ничего, всё правда. Одной драки с оперативниками хватит на то, чтобы Тора внесли во все списки — и только Коулсон мог предотвратить это.

— Отпущу, — пообещал он, пробарабанив пальцами по балке первые ноты Вивальди. — Только что мне делать с тобой? Ты разбита.

Я опустила локти на балку и закрыла лицо ладонями. Сгорбилась. Отпустила контроль над мимикой, физикой, осанкой. В угольной черноте под веками нарисовала лицо Тора — пустое, потерянное. Ох, святые норны, мне бы прийти и спросить, если что — утешить, а я стою с осколками шести веков в руках и режусь об них, только вместо крови сочится обида на весь Асгард.

— Он был мне как брат когда-то. А теперь он сломлен. Мне не в первой менять семьи и людей, но к этому не привыкаешь, Фил.

Коулсон мягко коснулся моего локтя, развернул к себе. Я опустила ладони на его руки — точка опоры на летающем голубом шарике.

— Щ. И. Т. тоже за семью сойдёт, как думаешь? — улыбнулся он, врачуя этим движением губ весь сегодняшний день и всю мою жизнь до этого.

Я вспомнила наши задания. Первые дни недоверия и присматривания, дистанцию, отбросившую нас очень далеко, а потом с неумолимым вселенским упорством толкавшую в спину для сближения. Как он решил поймать пулю, предназначавшуюся мне, и как я, вытаскивая её в заброшенном штабе, где остались только мы вдвоём и трупы, отчитывала его за эту несносную глупость (меня-то пули не убили бы, но он пока не знал). Я боялась, что скромных запасов медицинского инвентаря не хватит, что случайно сделаю что-то не то (я была сестрой милосердия век тому назад и старалась не вспоминать эти дни). И Фил, отделываясь формульными фразами о царапинах и шутками о том, что до свадьбы заживет, смеялся сквозь гримасы боли — несильной, но существенной, потому что пуля угодила в плечо. Это был почти интимный момент, когда я поняла, что — будь я человеком — доверила бы жизнь Коулсону не задумываясь. А потом доверила самое ценное, что у меня было: прошлое.

— За самую надёжную семью. Да.

За шесть веков такой семьи у меня ни разу не было. И — подумала я, предчувствуя сердцем скоротечность таких уз — никогда не будет. Через несколько лет и эта семья разрушится, опутанная щупальцами твари, которой так и не отрубили голову, и я потеряю последнее, что держало меня на плаву. Но это — потом.

Холодок прошёл по коже. Я напряглась, медленно огляделась. Что-то было не так. Молот? Я подошла ближе к балке. Гудение издалека не почувствуешь.

Когда взгляд добрался до Мьёльнира, воздух вокруг него рябил. У меня что-то завозилось в груди, точно клубок змей. Магия вскипела в крови, заныла, отхлынув от щёк.

— Что такое? — спросил Коулсон, заметив мое напряжение.

Я ткнула пальцем в пространство.

— Вокруг молота. Видишь?

— Что я должен увидеть?

Я сорвалась с места, гонимая истошно кричащим сердцем.

У молота, проваливаясь в землю каблуками, остановилась. Нет, мне ведь не могло показаться? Воздух рябил! Я видела это!

Пространство не двигалось, застыло. У меня засосало под ложечкой.

— Скади? — Фил подошёл ко мне. — Что случилось? Ты что-то увидела?

Я ещё раз посмотрела на молот. Ничего. Пустота внутри захлебнулась детским обиженным ревом. Вздохнула. Опустила плечи.

— Знаешь, ты наверное прав. Долгий был денёк, сначала Тони, потом перелёт, допросы, вот это, — не сдерживая обиды на весь мир разом, я махнула на молот. — Закончим здесь, выпишешь мне отпуск. За счёт фирмы.

Фил усмехнулся и хотел было сказать что-то ироничное (мне бы потребовалась секунда, чтобы угадать: не мне просить оплачиваемый отпуск), но у него зазвонил телефон.

— Извини. Сейчас вернусь.

Очевидно, ему звонил директор. Я осталась посреди штаба, остро чувствуя пустые ладони без магии. Ковырнула ногтем наконечник на ручке Мьёльнира. Магическая аура даже не ужалила палец, словно молот, как и я, был запечатан.

— Слишком много для одного дня.

И тут холодок вновь прошёлся по коже. Я посмотрела на снующих по этажам агентов: никто не заметил. На втором уровне двое аналитиков в белых халатах учинили пылкий спор, всё время поглядывая на молот, но я должна была загораживать им обзор.

Они смотрели сквозь меня.

— Что за…

И тут я поняла. Уроки Фригги вспыхнули в памяти, словно спичку подожгли. Я была под магическим куполом. Никто меня не видел. Мы разучивали, как его строить, в юности, вместе с…

— Здравствуй, Скади.

Ещё не оборачиваясь на голос, снившийся мне все шесть веков, я знала, что будет больно.