Огонь и лёд (2/2)
Я потёрла глаза. С ресниц осыпалась бессонница и усталость. Было душно. Кружка, в которую я налила вино, сиротливо стояла у моих ног, нетронутая. Хотела просто воздухом подышать, а теперь сижу, освежеванная воспоминаниями, и вино стало поминальным.
К психотерапевту, что ли, записаться? Великолепный выйдет сеанс, после него только в психушку ложиться. Поселят в палату где-то между Тором и Наполеоном.
В детстве нам говорили, что в начале был лёд и пламень.
Ему эта сентенция нравилась чрезвычайно. Трикстер, любитель хаоса, он вгрызался в идею гармонии противоположностей как в священную доктрину. На Земле это уложили в простенький лаконичный круг и назвали инь и ян. Я даже подивилась мудрости людей и внезапной простоте. Потом поняла, что простой символ оброс бесконечным шлейфом смыслов и трактовок, в которых не нуждался, и вновь убедилась в том, что люди всё чересчур усложняют.
Лёд и пламень.
Когда мы познакомились, он не был богом коварства, обмана и озорства. Обычный бог огня, зажигающей свечи и поджигающий соломинки от скуки, младший наследный принц, мальчик, росший в тени Всеотца и строгости двора, а потому любивший мать больше. И я, рождённая среди вечной мерзлоты и глыб льда, которые обречены не на вечное умирание, а просто на вечность — разницу начинаешь ощущать лишь спустя лет триста от рождества собственного. Матери не помнила, отца видела мало. Меня растили среди друзей наследников, как равного друга, обучили искусству этикета и войны, научили держать вилку и меч. Вилка легла в ладонь легко и по наитию, меч — нехотя сросся с рукой. Я умела резать овощи на золотой тарелке и рубить до кости противника. Однако уметь — не значит делать.
Я предпочитала свою магию, вросшую в вены и глубже, синее свечение которой радовало глаз. Заморозить занесённую над кем-то руку с мечом, заледенить землю, чтобы враг скатился, обратить течение реки в лёд — лошади выживали, запертые в глыбах, а люди падали на острые пики льда. В конце концов, просто вызвать снег ради забавы.
Локи огнём не интересовался, нашёл обратную сторону — пламя озорства, интриг, костёр азарта, он провалился в полымя и внезапно стал богом коварства. Об огне позабыли, а он не напоминал. Лишь изредка пускал искры в неразожженный камин — так мелко, так просто, даже я это умела, выучившись вместе с ним магии.
Мы сначала были — лёд и пламень, а потом стали хаосом.
Некоторые религии утверждают, что до создания мира был первобытный хаос. В нашем хаосе был наш конец, хотя вернее — мой, персональный. Трикстеры хаос переживут, они им питаются, дышат, а вот нежнорукие богини, слишком вышколенные придворными законами и мало воевавшие, зато много танцующие, в хаосе обыкновенно гибнут. Закон природы. Естественный отбор. Судьба. Карма, чёрт бы её побрал.
Весенний ветер струился сквозь пальцы, доносил до меня запах роз — соседи, наверное, горшок на окно поставили, вот и мерещится. Я закрыла глаза, и мало что изменилось: небо под веками было таким же чёрным, как то, что висело и чуть раскачивалось над макушкой. Карта созвездий ложится и под веки, так даже удобнее — можно грешить на воображение, представляя рядом с собой принца, локоть которого едва касается моих рёбер, пока он чертит пальцем линии поверх неба. Время обернулось вспять, нам лет по сто пятьдесят, мы дети, выучившие кучу всего и накладывающие это всеобъемлющее знание на то, что жадные глаза хватают, как вор на рынке. Принц, расчертив пальцем небо, закидывает руки за голову и ложится на траву, а я смотрю то вверх, то вбок, не в силах решить, что интереснее: друг или звезды. Трава пахнет свежо и пьяно, и я готова опьянеть (даром, что ещё дитя) от ночи, неба, от девяти миров, сложенных в силуэт дерева, от принца под боком и восхитительного факта побега из спален, срыва строжайшего запрета на вылазки и нарушение сна. Детство при дворе Асгарда напоминает тюрьму, тут есть расписание и конвоиры, но по ночам они спят, а мы перелезаем через балкон. Лето благоуханно и пахнет свободой, спелой и пьяной, как вишни. Над нами висит небо и писк каких-то мошек, прохлада разливается по телу и доказывает, что ничего мне не снится.
— Муспельхейм или Йотунхейм? — вдруг спрашивает Локи, а я слышу: огонь или лёд?
— Нечестно, я из Йотунхейма, — кривлю усмешку, но он знает достаточно:
— И никогда там не была, Скади. Так что?
Я упираюсь затылком в землю и роняю простое:
— Асгард. Мой дом здесь.
И он почему-то не злится, что из двух вариантов я выбрала третий. Всегда выбирала.
Всё ещё невидящая по собственной воле, я, поддавшись какому-то романтическому порыву (шесть сотен лет с людьми, в конце концов), обратилась мыслями к Локи — не урывками вызывая прошлое, а желая коснуться настоящего. Пища для оголодавшего сердца, потому что попытка заранее бессмысленная: магии нет, а пустота на фокусы, связывающие два сознания, не способна. И всё-таки я заговорила, не размыкая губ.
Забыли ли вы меня, моё Высочество? Слышали ли в чужом смехе отголосок моего? Слышали ли вы мои слёзы, что я прятала? Я рассовывала их в карманы безлунных ночей, будто те были единственным связующим звеном между нами. Касались ли вас мои мысли? Все эти века не было ни дня без воспоминания о тебе, Локи.
Всевидящие и всезнающие боги, как же я хочу домой.
Целую вас, мой царевич, трижды, всем ртом в губы — так, как не смела раньше. Целую сквозь шесть сотен лет забвения и вечной памяти, сквозь космос и звезды, сквозь моё сердце. Никто ничего у нас не отнял, потому что мы сами не понимали, что имеем. Расстояние делает взгляд яснее, наделяет глаза небывалой мудростью. Я бы никогда тебя не отпустила, если бы мы вновь встретились.
А может, весенний воздух донесёт до тебя мой голос?
Где-то завопила сигнализация, и я открыла глаза. Мидгард никогда не позволял забыть, где я. Вино было похоже на клюквенный сок. Мобильник в кармане завозился, разбуженный сообщением. Рингтон отозвался на смску особым звуком: первые пять нот AC/DC — Тони сам выбрал. Я открыла сообщение и хмыкнула.
Если тебе позвонит человечек, называющий себя агентом Коулсоном, можешь смело благодарить меня, твоего ангела-хранителя.</p>
Очень многообещающе, мистер Старк. И совершенно непонятно.