Повесть о настоящем человеке. Ночь. (2/2)
Рука взлетает ко рту прежде, чем Дин успевает осознать новый приказ. Он по очереди тщательно облизывает три пальца, не жалея слюны, потом засовывает в рот все три. Дин умный. Дин знает, где сейчас окажутся эти пальцы.
— Согни ноги в коленях.
Молчаливое деревянное «Да, сэр» как-то незаметно сменяется на «С радостью, сэр!»
Тело слушается Голоса по-прежнему, без участия мозга, но теперь в этом послушании присутствует твёрдая и спокойная уверенность в том, что всё будет хорошо.
Наказания не будет.
И брат от него не сбежит.
Даже если Дин накосячит.
Но Дин не накосячит.
Ради Сэма.
— Подушку под бедра, — щёлкает новый приказ. Голос всё более напряжён. Похоже, Сэму нравится то, что он видит. Это… льстит. Как ни странно. И ещё больше возбуждает, да.
— Растяни себя.
Ох.
Просто… ох.
Дин знает, как это делается, в его постели перебывали девушки со всеми возможными предпочтениями, но с ним такого ещё не делали. Скажи ему кто-то раньше, что у него будет секс с мужчиной, или что он сам будет себя растягивать — сломанной челюстью этот кто-то не отделался бы. Но сейчас… Не сказать, чтобы у него сейчас был выбор, но даже если бы был, он согласен. Это его Сэмми, и он может делать с Диновым телом всё, что пожелает. Сэм никогда не причинит ему вреда.
Влажными пальцами Дин нащупывает плотно сжатое колечко мышц, массирует его, прислушиваясь к незнакомым ощущениям. Он оказывается не готов к тому, насколько яркими будут эти ощущения. Кажется, там собралась половина нервных окончаний всего тела. Вторая половина слегка подергивается, нависая над животом и требуя хоть какого-то внимания. Дин кусает губы, чтобы не застонать от того, насколько его члену сейчас требуется это внимание, и, чтобы немного отвлечься, на пробу толкается внутрь средним пальцем. Чуть неприятно, но вообще-то ничего особенного. Вводит до конца и тут же пытается добавить указательный палец. Стенки поддаются с трудом, но болезненных ощущений всё ещё нет, либо они перебиваются стоящим колом и ноющим членом. Вот там — уже почти больно, да. И Дин проталкивает до конца второй палец, слегка зашипев от неприятного чувства сухости — слюны явно недостаточно для гладкого скольжения. Тем не менее, пытается двигать пальцами, вынимая их до половины и снова толкая внутрь. Морщится. Смотрит на Сэма. Тот понимает его без слов и, пошарив в своей сумке, передаёт какую-то баночку. Конечно, у Сэма будет какой-нибудь крем. Это же Сэм.
Дин берет баночку свободной рукой и ждёт приказа. Больше он не накосячит. Не потому, что последует наказание, и не потому, что в него вбили это послушание, а потому что это его собственный выбор — быть сейчас для брата идеальным послушным маленьким солдатом.
Сэму приходится откашляться, чтобы произнести:
— Мажь. И продолжай.
Это сказано настолько хрипло, что Дина снова прошивает током сверху донизу, пальцы внутри дергаются и случайно нажимают на что-то, и это что-то заставляет тело выгнуться дугой. Хочется уже даже не стонать, а кричать, но Дин только хрипло и часто дышит, потому что ПРИКАЗА не было.
Сэм. Пожалуйста. Сэмми.
Всхлипывает, вынимает пальцы, поморщившись от неприятного ощущения, откручивает крышку баночки и запускает в неё все три пальца. Замирает — куда её теперь положить? Поднимает глаза на Сэма и давится от неожиданности — брат смотрит на него горящим, голодным взглядом хищника, слегка наклонившись вперёд, закусив губу и сцепив руки за спиной.
Дин чувствует себя ягнёнком на вертеле. Очень, ОЧЕНЬ возбуждённым ягнёнком. А в роли вертела сейчас снова будут выступать собственные пальцы.
Нервный всхлип. Так себе шутка, Дин.
Так и не решив, куда деть крем, всё ещё держа его в руке, он вбивает в себя два пальца сразу, чтобы отвлечься от того, что он только что увидел. Давится болезненным стоном и замирает, давая себе время привыкнуть. Взгляд брата, кажется, прожигает в нём дыры. Дин плавится под этим взглядом. Костей больше нет, они превратились в желе, вместо мускулов — кисель. Во всем теле твёрдой осталась только одна-единственная часть. Дин хмурится и прикусывает нижнюю губу, сильно, до крови, чтобы удержать свободную руку от такого необходимого сейчас движения — бросить уже эту чёртову банку куда попало, обхватить болезненно напряжённый член и несколько раз двинуть кулаком вверх-вниз. Дин знает, что этого будет достаточно, чтобы взорваться самым нереальным оргазмом в его жизни.
Но ПРИКАЗА не было.
Сэмми. Пожалуйста.
Сэм молчит.
Сердце стучит быстро, трепыхается, как пойманный птенец в ладонях.
СЭММИ!
Сэм молчит.
Дину хочется плакать.
Сэмми…
Кажется, одна слеза всё-таки стекает из уголка крепко зажмуренного глаза, потому что Дин чувствует, как брат делает шаг ближе и проводит пальцем по щеке, снизу вверх, обратно к уголку глаза. Прикосновение обжигает. На щеке остаётся горящая полоса. Дин поворачивает голову, отчаянно тянется за рукой брата, лишь бы снова почувствовать как его касаются. Сейчас это нужнее воздуха, важнее жизни.
И — да. Горячая ладонь ложится на щеку, а искусанных губ слегка касаются чужие, обветренные.
Прикосновение настолько кратко и невесомо, что Дин думает, не мерещится ли ему.
И тут его слегка хлопают по костяшкам пальцев, вставленных туда.
Это не больно, но настолько непривычно и неожиданно, что Дин при всем желании не смог бы сдержать возгласа.
Тут же прилетает — и очень сильно — по ягодице, но Дин прикусывает язык и молчит.
— Продолжай.
Чёрт.
Правая ягодица горит огнём. У Сэма ладонь огромная, силы тоже не занимать, и Дину совсем не хочется, чтобы слева тоже начался пожар. Или хочется?..
Он не решается проверить. Начинает оглаживать двумя пальцами стенки заднего прохода, пытаясь найти ту точку, от которой его уже однажды выгнуло. Не получается, и он начинает разводить пальцы ножницами. Импульсы оттуда, кажется, идут прямо в мозг, лишая возможности думать и анализировать.
Он с трудом осознаёт, что у него забирают крем.
От всего мира остаётся только сосредоточенность на двух точках, одной из которых ему всё ещё нельзя касаться. Поэтому он уделяет всё внимание второй.
Осторожно вводит третий палец, и понимает, что его тело раньше не осознавало себя даже на 50%.
Потому что вот оно. Прямо под его пальцами. Даже лёгкое прикосновение вызывает фейерверки под плотно закрытыми веками, а если нажать сильнее…
СЭММИ.
Дин не сдерживает себя, чувствует, что Сэм будет доволен увидеть такое. Трахает себя пальцами, раскрывает, раздвигает стенки, дёргает бёдрами, насаживается на собственные пальцы, ритм рваный, хочется кричать, но нельзя, нельзя, нельзя…
Дин не выдерживает, Дин стонет на одной ноте, сэмми-сэмми-сэмми-сэмми, пожалуйста, я-больше-не-могу, сэмми, пожалуйстапожалуйстапожалуйста
— Дин. Можно.
Его тело снова реагирует ещё до того, как мозг воспринимает приказ. Свободная рука отпускает простынь и вцепляется в измученный член. Хватает всего пары движений, чтобы выплеснуться себе на живот так, что он, кажется, на несколько секунд теряет сознание.
Ох.
Постепенно возвращаются звуки, запахи, ощущения.
Постепенно приходит осознание того, что его мелкий брат только что одним голосом довёл его до самого крышесносного оргазма в его жизни.
Либо они где-то свернули не туда, либо сейчас происходит самая правильная вещь в их неправильных, изломанных жизнях.
Дин не успевает додумать эту мысль, потому что рядом на кровать садится Сэм и кладёт свои нереально большие, нереально горячие ладони ему на грудь.
— Дин. Как ты?
Дин честно пытается понять как он. Ну, кроме того, что ему сейчас божественно, охуительно, невероятно, невьебенно, сверхъестественно хорошо. Но он умрёт, вот прямо сейчас умрёт, если Сэм его не поцелует.
Умирать Дину не хочется, поэтому он запускает ладони в волосы брата (почему они такие мягкие, боже) и притягивает его голову к себе.
Сэм не сопротивляется. Кажется, дрессировка окончена, и Дин не знает, рад он этому или совсем наоборот.
И это вот ЕГО Дин боялся изнасиловать?!
ЕГО пытался защитить от своих поползновений?!
ЕМУ не хотел причинять вред?!
Поздравляю тебя, мистер Лучший-Охотник-В-Мире, ты туп, как пробка.
Дин целует Сэма в третий раз в своей жизни, и понимает, что пропал окончательно.
Его губы.
Он помнит их вкус уже больше десяти лет, но оба предыдущих раза это было безумие, поэтому сейчас он хочет прочувствовать этот вкус по полной.
Поцелуй получается лёгким, практически целомудренным.
Дин не торопится.
Ему мешает всё это обилие одежды на Сэме, поэтому он садится на кровати и снимает с брата футболку, которая летит всё в ту же кучу.
Его голый торс уже привычно действует, как удар под дых, заставляя замереть на месте.
Он прекрасен, — в который уже раз думает Дин. Его хочется трогать, целовать, прикасаться к нему везде. И Дин себя отпускает.
— Моя очередь, Сэмми.
Тот только кивает. Он не притронулся к себе за всё то время, пока его внимание было приковано к старшему брату, и сейчас, вероятно, сгорает от возбуждения и отсутствия разрядки, но позволяет Дину взять инициативу и действовать именно тем темпом, каким хочется старшему.
Дин, послушный маленький солдат, это заслужил.
Он начинает с волос. Гладит обеими руками, заправляет пряди за уши, пропускает их между пальцами, наслаждаясь их мягкостью. Сэм закрывает глаза и подставляет голову под прикосновения, практически мурлычет, как огромный кот.
Дина переполняет щемящая нежность. Он несколько раз чуть не потерял брата и сейчас пытается отпечатать в себе его образ. Если бы можно было взять Сэма и запихать его внутрь себя, чтобы больше никому не показать, чтобы всем, кто захочет причинить ему вред, сначала нужно было бы убить Дина, он бы так и сделал.
Он переходит на лицо. Изучает его кончиками пальцев. Обводит скулы, брови, исследует морщинки на лбу, гладит родинки. Рассматривает так, как будто никогда до этого не видел. Осторожно трогает там, где от улыбки всегда появляются ямочки. Касается крыльев носа, потом проводит сверху от переносицы до желобка над губой. Обрисовывает губы по контуру. Сэм ловит губами его палец и улыбается. Слегка прикусывает зубами и проводит кончиком языка по подушечке. Дин забывает как дышать. Отнимает палец и касается его губ своими. Осторожно прихватывает верхнюю губу, потом нижнюю. Приникает крепче и чувствует, как кружится голова. Если он продолжит, то все его планы по исследованию тела Сэма пойдут насмарку, поэтому Дин отрывается от его губ. Сэм тяжело дышит и тянется за продолжением поцелуя, но Дин легко целует его в нос и, развернув, мягко толкает спиной на кровать.
Пробегает пальцами по груди и плоскому животу и добирается до джинсов. Сэм всё ещё слишком одет, и это срочно нужно исправить. Дин расстегивает ремень, мимоходом удивившись, что пальцы работают прекрасно, никаких признаков того желе, которое не смогло справиться с собственной пряжкой.
Пуговица и молния тоже не сопротивляются, и Дин стаскивает джинсы с брата, который помогает ему, приподняв бёдра. Он всё ещё в боксерах, но их Дин решает пока что оставить.
Старший Винчестер много раз видел младшего раздетым — жизнь в крошечных мотельных номерах не способствует сохранению хоть какой-либо интимности, — но ни разу не видел его в возбуждённом состоянии. А посмотреть есть на что, и тонкая ткань боксеров только подчеркивает ровные, чёткие очертания внушительного члена. Дин как-то не думал, что его огромный младший брат будет и там соответствующего размера. Несколько секунд Дин не может решить — завидовать или ужасаться, ведь всё идёт к тому, что эта штука скоро окажется в его заднице, но, в лучших традициях Скарлетт О’Хара, решает подумать об этом позже. Слишком уж тут привлекательное зрелище.
Он седлает бёдра Сэма и любуется открывшейся перед ним картиной.
Младший лежит на спине, открывая взгляду Дина всё своё великолепное тело, которое обычно прячет в свободных рубашках и куртках. Тёмные волосы рассыпаны по простыне, потому что подушка валяется где-то с другой стороны кровати. Руки спокойно лежат по бокам ладонями вниз. Губы приоткрыты, на щеках румянец, взгляд не отрывается от лица старшего брата.
Какой же ты, — думает Дин. И не может сформулировать — какой. Он не знает таких эпитетов.
Дин водит по его телу руками, где-то только слегка касаясь кончиками пальцев, где-то оглаживая, проминая ладонью. Изучая, запоминая.
Сэм мелко и часто дышит, всё сильнее заливаясь румянцем под взглядом брата. Кажется, даже ключицы уже порозовели.
Дин не выдерживает, наклоняется, и ставит под правой ключицей яркую красную метку. Потому что пусть существует миллион ответов на вопрос «Какой он?», но есть только один ответ на вопрос «Чей?»
Мой. Ты — мой. Теперь уже точно.
Дин обводит кончиком языка края метки. Поднимается чуть выше, целуя и проводя языком по ключице. Переходит на шею, мелкими поцелуями поднимается до уха, слегка прикусывает мочку, вызывая у Сэма тихий стон, который, кажется, переворачивает всё в животе у Дина. Хочется ещё. Хочется слышать как стонет брат под его руками и губами.
Дин обрисовывает поцелуями линию подбородка, подбираясь ближе к губам, и, наконец, приникает к ним. На этот раз целует глубоко, требовательно, и Сэм послушно раскрывается под напором, впуская внутрь, приглашая, подчиняясь. Вспыхивает мысль — наркотик. Губы брата — его личный наркотик. От них практически нереально оторваться.
Жар снова плавит кости, и горячие ладони брата, которые ложатся на его спину, не облегчают ситуацию.
Сэм прижимает его крепче, поглаживая одной рукой от плеча до ягодиц и обратно, зарывается ладонью в короткие волосы на затылке, удерживая поцелуй, не давая оторваться, и Дин теряет себя окончательно.
Все планы по неторопливому изучению тела брата летят прямиком в адскую бездну. Потом. Когда-нибудь. Не сейчас.
Сейчас он скользит руками вниз, приподнявшись на коленях, не отрываясь от поцелуя, и пытается стащить единственную оставшуюся на них деталь одежды. Сэм помогает ему, выгибаясь, и сам потом стряхивает боксеры с длиннющих ног. Его огромные ладони лежат на ягодицах Дина, и кажется, что ягодицы помещаются в них полностью.
Оба задыхаются, целуясь, кусаясь, оставляя друг другу метки на плечах, на шее, оставляя синяки там, где, не рассчитывая силы, впиваются пальцами в плоть, сгорая от необходимости быть ещё ближе, стать единым целым.
— Сэм, где эта чёртова банка? — хрипит Дин.
Брат реагирует не сразу, но всё же шарит одной рукой по полу возле кровати и вручает ему крем.
Руки дрожат и не слушаются, открутить крышку с первого раза не получается, тем более, что Сэм пользуется предоставившейся возможностью и накрывает губами его сосок, вытягивает, покручивает, дразнит кончиком языка.
Наконец, крышка отлетает в сторону, но Сэм перехватывает банку.
— Можно я?..
Дин кивает. Тебе можно всё. Спрашивать необязательно.
Сэм притягивает его к себе, так что Дин полностью лежит на груди брата, уткнувшись лицом в его плечо, раздвинутыми коленями обхватывая его бёдра. Снова пробует на вкус кожу на плече брата — соленую от пота, гладкую, пахнущую Сэмом,.. и тут его всё ещё растянутого заднего прохода касаются твёрдые горячие пальцы.
Дин всхлипывает и сжимает зубы на плече младшего. Тот даже не вздрагивает, продолжая массировать колечко мышц, рассылая волны жара по всему телу.
Дин чувствует, что его член прижат к члену брата, оба зажаты между их телами, и начинает понемногу двигаться, чтобы получить хоть какое-то облегчение. Но горячая ладонь Сэма намертво фиксирует его ягодицу.
— Нет, Дин, иначе я сейчас кончу… — от жаркого шепота в самое ухо старший Винчестер чуть сам не кончает в тот же момент.
А Сэм, наконец, вставляет в него сразу два длинных твёрдых пальца, и у Дина перехватывает дыхание.
Брат что-то одобрительно шепчет ему на ухо, видимо, довольный, что Дин всё ещё так хорошо раскрыт, но смысл этих слов от него ускользает.
Весь мир снова сосредоточился в одной точке — там, где горячие длинные пальцы гладят стенки заднего прохода, раздвигаются, сгибаются, трахают его без всякого сопротивления. Дин снова пытается двигаться, насадиться на эти мучающие его пальцы, но ладонь брата всё ещё не даёт сдвинуться ни на сантиметр.
— Потерпи, Дин, потерпи немного…
Сэм добавляет третий палец и тут же безошибочно попадает в нужное место. Дина выгибает, он стонет, не сдерживаясь, впивается пальцами в плечи брата — завтра оба будут в синяках с ног до головы.
— Сэмми, пожалуйста…
Сэм, похоже, тоже едва держится. Он отпускает старшего, помогает ему выпрямиться, стоя на коленях, потом снова нашаривает крем и щедро смазывает свой член по всей длине. Тяжёлая головка уже поблёскивает каплями смазки, которая сейчас смешивается с кремом. Он убирает баночку и замирает, глядя на брата.
Дин знает, что у него сейчас безмолвно спрашивают, и чего от него хотят.
Дин согласен на всё.
Он сам обхватывает ладонью член младшего и пристраивает шелковистую головку между своих ягодиц.
На пробу слегка опускается — и изумленно распахивает глаза и приоткрывает рот. Головка входит плотно, немного болезненно, давит на стенки, раздвигает их, продвигаясь всё выше, даря наконец ощущение заполненности, законченности, которого, оказывается, так не хватало Дину все эти годы.
Сэм под ним дрожит, пытаясь сдерживаться, давая брату возможность привыкнуть, продвигаться вперёд нужным ему темпом, чтобы не сделать больно, не порвать нежную плоть внутри. Сэм знает, насколько он большой, и волнуется за старшего. Не выдерживает, подносит руку ко рту и впивается зубами в кисть, чтобы боль отвлекла немного от происходящего.
Дин этого не видит. У него закрыты глаза и весь мир сосредоточен на одной цели — впустить Сэма до конца, стать с ним единым целым.
Член младшего медленно продвигается вверх, заполняя, растягивая. Старший так же медленно опускается по нему, скорее, под тяжестью собственного тела, чем осознанной работой мышц, потому что мышцы его не держат.
Дело идёт туго и болезненно, но Дин упорный. Дин выдержит. Дин больше не подведёт брата.
Он чувствует, как его яйца прижимаются к животу Сэма — значит, он это сделал. Опустился до конца. Он расслабляется и неожиданно скользит ещё на пару сантиметров ниже, плотно усаживаясь задницей на бёдра брата. Замирает, пытаясь отдышаться. Чувство заполненности сносит крышу, оставляя всё остальное на периферии сознания. Он не чувствует, насколько он твёрдый, не чувствует выступившую на головке смазку, не чувствует болезненной растянутости, не чувствует, как потряхивает под ним Сэма.
Только это. То, что он больше не отдельное существо. Он часть единого целого, и больше ничто не сможет разорвать эту связь.
Он открывает глаза, и тут только видит взгляд Сэма, его расширившиеся зрачки, полностью затопившие радужку, его прижатую ко рту руку, прокушенную до крови.
— Боже, Сэмми…
Он наклоняется, чувствуя, как член внутри меняет угол вхождения, упирается головкой уже в другое место, растягивает ещё больше. Это почти на пределе его сил. Но он выдержит. Ради Сэма. Он убирает руку Сэма и целует окровавленные губы, чувствуя отчетливый металлический привкус. Всё, как он себе и представлял.
Сэм неожиданно стонет в поцелуй.
— Дин, прости, я не могу больше…
Он одним движением переворачивает их обоих на кровати, поднимается, подтягивает колени так, чтобы они оказались под бёдрами брата, вынуждая его сомкнуть ноги вокруг своей поясницы, и Дина снова выгибает, потому что теперь член Сэма плотно прижат к простате, и каждое движение ощущается так, словно бьёт по оголённым нервам прямо в центр удовольствия в гипоталамусе.
Теперь уже Дин вынужден сунуть кулак в рот, чтобы не закричать, но брат убирает его руку, заводит обе его руки наверх, за голову, и удерживает там одной ладонью. Вторая упирается Дину в бедро.
— Кричи, если хочешь. Я хочу тебя слышать.
И начинает двигаться.
И мир перестаёт существовать.
Кажется, Дин кричит.
Кажется, он плачет.
Кажется, он о чем-то умоляет.
Кажется, в переводе на членораздельный язык, это: «Только не останавливайся. Если ты остановишься, я умру».
И кажется, он умирает.
Сознание возвращается медленно и постепенно. Как ни странно, вокруг не рай и не ад. Вокруг — Сэм. Он лежит рядом на боку и нависает над братом, приподнявшись на локте. Одна рука мягко поглаживает его грудь, бёдра плотно прижаты к бедру Дина, длинная нога перекинута через его ноги.
Старший Винчестер обнаруживает, что не может пошевелиться. Не потому, что его прижали к постели, а потому, что все мышцы превратились в кисель, и сейчас всё, что он может — это лежать на кровати довольной лужицей и пускать пузыри.
Вот Сэм удивится…
Дин представляет себя пускающим пузыри под бодрое агуканье, и не может удержать смешок.
— Что? — спрашивает Сэм.
Он улыбается и выглядит счастливым. Собственно, таким счастливым Дин его ещё ни разу не видел. Он подозревает, что на его собственном лице сейчас примерно такое же выражение.
— Ну, с дефлорацией меня, — говорит Дин, и Сэм, откинув голову, хохочет.
Они вместе споласкиваются в душе, скорее для экономии горячей воды, чем для продолжения — они оба сейчас слишком вымотаны и довольны, чтобы начинать что-то ещё.
Дин заканчивает первым, вытирается, влезает в чистую футболку и боксеры, подхватывает с кровати Сэма подушку — во-первых, на своей собственной он повалялся задницей, и не очень хочет теперь ложиться на неё лицом, а во-вторых, чтобы Сэму не пришло в голову лечь на свою постель, отдельно от него.
Сэму действительно не приходит это в голову. Тоже в чистой футболке и боксерах он ныряет под одеяло к Дину и собственническим жестом подтягивает его к себе, вжимает спиной в свою грудь. Просовывает ему под шею руку так, чтобы Дин лежал головой на его плече, обнимает обеими руками — одна на плече, вторая на животе.
Дин засыпает ещё до того, как заканчиваются эти манипуляции.