Повесть о настоящем человеке. День третий. (2/2)

— Потому что я тоже был… не совсем человеком. И тоже изо всех сил старался им стать.

— Сэмми, это совсем другое!..

— Другое?! Ты назвал меня монстром, Дин! И сказал, чтобы я не возвращался! Ты действительно так считал, и, похоже, до сих пор считаешь, поэтому давай сейчас не будем выяснять, другое это или нет! — к концу своей тирады Сэм уже почти кричит, в покрасневших глазах — еле сдерживаемые слёзы.

Сердце Дина ухает в пол. Он помнит это. Помнит, что ощущение было словно от прыжка в бездонную пропасть. Помнит, что отдал бы всё на свете, лишь бы те слова никогда не срывались с его губ. Помнит, как в голосовом сообщении извинялся за сказанное, понимая, что это не стереть никакими извинениями, но всё же пытаясь сделать хоть что-то.

И тут до него доходит, что именно сказал сейчас его брат.

— Сэмми, я был неправ. Я не должен был так говорить, и я ещё раз прошу за это прощения. Но как, как ты можешь думать, что я до сих пор так считаю?!

— КАК?!. КАК Я МОГУ?!. — у Сэма срывается голос, по щекам текут слезы. Он выхватывает из заднего кармана телефон и лихорадочно что-то в нём ищет. А потом выставляет руку с телефоном вперёд, и Дин слышит собственный голос:

«Слушай сюда, ты, кровососущий извращенец. Отец всегда говорил, что мне придётся либо спасти тебя, либо убить. И я тебя честно предупреждаю. Больше я не буду пытаться тебя спасать. Ты монстр, Сэм. Ты вампир. Ты — это больше не ты. И пути назад нет».

Щелчок — конец записи.

По мере того, как до Дина доходит смысл воспроизводимых слов, его лицо искажается ужасом. Он медленно отходит назад, пока не упирается спиной в ствол дуба.

— Нет. Нет-нет-нет, Сэмми, НЕТ!!! Это не я!!!

Лицо Сэма искривляет горькая усмешка. Он выключает телефон и молча прячет его обратно в карман.

Нет.

Как такое возможно?!

Дин не знает, какая именно сторона это сделала, но он сейчас готов откопать всех ангелов и демонов из их нор и порвать на мелкие кусочки. Его трясёт от ярости. Как они посмели?!.

И тут его догоняет другая мысль — Сэм. Сэм не знает, что это сообщение сфабриковано. Что есть ещё одно, в котором Дин извиняется и говорит, что они — семья, и это никогда не изменится, насколько бы плохо не пошли дела.

ВОТ БЛЯДСТВО.

Все.

Эти.

Годы.

Все эти долбаные годы Сэм хранил это голосовое и думал, что Дин считает его монстром.

Как он при этом вообще мог с ним нормально разговаривать? Шутить? Работать? Прикрывать спину?.. Как можно каждый день рисковать жизнью ради человека, который считает тебя монстром?!.

Дину хочется умереть.

Он отлипает от дерева и делает шаг к брату.

Тот тоже выпрямляется, но делает шаг назад.

— Сэм. Сэмми, послушай меня, пожалуйста. Это был не я. Ты должен мне верить, Сэм! Я записал тогда совсем другое голосовое, я просил прощения за свои слова, потому что никогда так не думал! Они это как-то изменили! Сэм, ты должен мне поверить! Сэмми!!!

Сэм молчит. Стоит, опустив руки, но больше не пытается отойти назад, когда Дин делает ещё один шаг к нему. И ещё один. И ещё. Пока не встаёт почти вплотную.

Дин робко поднимает руку и проводит большим пальцем по щеке Сэма, стирая слёзы, которые непрерывным потоком катятся сейчас из его глаз.

Сэм не отрывает взгляда от лица брата, словно ищет там что-то невероятно нужное.

Осмелев, Дин поднимает другую руку и стирает слезы со второй щеки. Обхватывает голову младшего ладонями, держит мягко, осторожно поглаживая виски подушечками больших пальцев, чувствуя, что и у него самого тоже текут слёзы, и совершенно этого не стыдясь.

— Сэмми. Прости меня. Я не знал. Я и подумать о таком не мог. Поверь мне, пожалуйста. О господи, Сэм!!!

Дин наконец шагает ещё ближе и изо всех сил прижимает младшего к себе. Тот не отстраняется, наоборот, влипает в него, обхватывает длиннющими руками так, что Дин совершенно теряется в этом объятии, и со стоном прячет лицо в изгибе между шеей и плечом старшего брата.

Он рыдает, как маленький ребёнок, навзрыд, сотрясаясь всем телом, вцепившись в брата, как в спасательный круг, наконец-то отпуская все эти годы горечи, сожалений и обиды, отпуская страх, что Дин в конце концов откажется от своего брата-монстра.

Дин гладит его одной рукой по волосам и нашептывает на ухо какую-то успокоительную чушь, сам не понимая, что именно он говорит. По его собственным щекам текут слёзы, и он не удосуживается их стереть.

***

Они всё ещё стоят, обнявшись, когда на телефон Дина приходит сообщение от ван Хофена с подтверждением их регистрации на завтрашнюю выставку-ралли.

Сэм отпускает Дина и рукавом вытирает глаза.

Дин трогает его за плечо:

— Всё в порядке?

Младший улыбается, хотя уголки его губ всё ещё подрагивают, и мягко отвечает:

— Более чем. Ты не представляешь, сколько это для меня значит, Дин.

Тот нервно усмехается:

— Очень даже представляю. Чего я не представляю — это как ты всё это время держался…

— Ну… Главное, что ты у меня был, остальное неважно, можно пережить.

— Ох, Сэмми…

Дин собирает себя в кучу и достаточно бодро (ну или хотя бы не дрожащим голосом) спрашивает:

— Так что мы будем делать с тем уродом, который угандошил нашего Принца Чарминга? Где искать?

У Сэма всё ещё красные глаза, но привычная (это кому как — сердце Дина, например, всё равно каждый раз при виде неё пропускает удар) белозубая улыбка всё же возвращается. Дин готов поклясться, что от неё на кладбище становится светлее.

— Понятия не имею. Попробуем вернуться к версии Лугнасада?

— Луган… Я это даже выговорить не смогу. Так что ты возвращайся, а я ещё где-нибудь покопаюсь.

В номере Дин садится за обзвон консультантов-охотников в поисках новых идей, а Сэм, как влез с ушами в ноутбук ещё по дороге в мотель, так одни уши оттуда до сих пор и торчат.

Все звонки Дина заканчиваются пшиком. Сэм занят и общаться не расположен, поэтому, заскучав, старший Винчестер решает сходить за ужином. Всё равно обед уже пропустили.

Возвращается он не только с ужином, но и с приятно звякающим коричневым бумажным пакетом.

— Есть новости?

— Не знаю, Дин. Лугнасад посвящён богу Лугу — это бог солнца, создатель искусств и ремёсел, а наш рыжий приятель был настоящим мастером в своём деле. Может, тут и есть какая-то связь, но точно сказать не могу… Зато посмотри, что я нашёл.

Сэм разворачивает ноутбук так, чтобы было видно брату.

Дин наклоняет голову, внимательно рассматривая… что-то.

— Так, и на что это я смотрю?

— Это ритуал призыва лепрекона. Такой же, какой использовал тот чувак с часами, мистер Бреннан, в Индиане, помнишь?

Ещё бы Дин не помнил. Только, пожалуйста, не напоминайте ему больше о его приключениях в этом грешном Элвуде, штат Индиана.

— Ладно, и зачем он нам?

— Ну… Я просто подумал, а вдруг этих лепреконов не так много, и нам попадётся тот, который знаком с О’Райли. И можно будет что-нибудь про него узнать.

— Другие варианты есть?

— Похоже, нет.

— Тогда работаем. Только это, Сэм, на них ведь не действует демонская ловушка? Чем мы собираемся удержать сукина сына?

Сэм подмигивает брату и поднимает со стола солонку.

Соль не просто рассыпана, а замыкается классическим кругом, ритуал призыва и обратный ритуал выписаны на отдельные бумажки аж в двух экземплярах, на столе наготове лежат серебряный нож, обычный нож, мачете, два кола (один с кровью ягнёнка), демонский клинок, заряженный каменной солью шотган и беретта с серебряными пулями. Вооружаться — так вооружаться.

В мини-холодильнике стынет нетронутый ужин.

Братья переглядываются, кивают друг другу, и Сэм начинает ритуал.

Практически сразу воздух посередине соляного круга идёт волнами, чем дальше — тем всё более частыми, пока, к тому моменту, как Сэм прочитывает последние слова, не раздаётся в стороны и не выплёвывает на пол рыжего невысокого толстомордого крепыша с тонкими, подкрученными, не менее рыжими усиками.

Контраст между аристократическими усиками и общей рабоче-крестьянской бульдожностью пришельца был бы довольно забавным, если бы не взгляд, которым одаривает их рыжий.

Взгляд, в котором нет ничего, кроме чистой, незамутнённой ненависти.

Он даже не смотрит на рассыпанную перед ним соль, когда садится по-турецки и начинает перекладывать крупинки. Молча. Не отрывая всё того же взгляда от своих похитителей.

Сэм откашливается.

— Как тебя зовут?

Рыжий молча показывает ему средний палец, продолжая перекладывать крупинки соли второй рукой.

Сэм поднимает брови и оглядывается на Дина, как бы предлагая полюбоваться на эту картину.

Дин прилежно любуется, поигрывая ножом — подбрасывает его так, чтобы он перекувыркнулся в воздухе и снова упал рукояткой в ладонь.

Сэм пробует зайти с другой стороны.

— Я Сэм, это — Дин. В этом городе жил один из ваших. Такой, коротко стриженный. Очень любил машины. Здесь его звали Дэрек О’Райли. Не знаешь такого?

Рыжий скалит зубы, как будто хочет вцепиться им в глотки, но всё-таки отвечает:

— От вас двоих несёт его золотом. Это хорошшшо. Недолго проживёте.

— Слушай, если ты сейчас так на нас злишься из-за этого золота, и считаешь, что это мы его убили, то ты не прав. Мы наоборот — пытаемся найти убийцу, и хотели попросить тебя о помощи.

Рыжий изумленно открывает рот — и начинает хохотать. Он смеётся, хрюкает, булькает и стонет, валится на спину, и никак не может остановиться, пока не начинает икать от хохота.

— Вы (ха-ха-ха, ик)… убить (ха-ха-ха, ик)… и меня (ха-ха-ха, ик)… о помощи (ха-ха-ха, ик)…

Через какое-то время он постепенно успокаивается. Парни терпеливо ждут, Сэм — скрестив руки на груди, Дин — подрезая ножом ногти.

Внезапно, без всякого перехода, рыжий снова включает режим берсерка и слепящую ненависть во взгляде.

— Людишшшшки, — презрительно тянет он. — Думают, что способны убить лепрекона. Лепрекона! Ха! Нас может убить только тот, кто нас создал!

— Луг? — быстро вставляет Сэм.

Рыжий шипит от ненависти и машет указательным пальцем с длинным острым ногтем:

— Не упоминай имя ОТЦА! Ты, срань на полу мироздания! Грязная обезьяна! Это всё вы! Это из-за вас он сбежал! Всё твердил, что вы не такие, какими мы вас считаем! Хотел жить здесь! ЗДЕСЬ!!! — он буквально выплёвывает последнее слово. — Среди этой грязи!

— И вы его убили.

Сэм не спрашивает, он уже знает ответ.

— Не мы. ОН.

Палец с острым ногтем указывает в потолок, чтобы не было сомнений, кто это — ОН.

ОТЕЦ. Кто же ещё.

— А вы теперь сгниёте с последним даром лепрекона! — рыжий злобно щерится, не переставая перекладывать крупинки соли. — Ух, с каким бы удовольствием я вас сейчас разорвал, если бы не это!

Он, наконец, переводит взгляд на соляной уже полукруг и яростно хлопает по нему ладонью.

— Мерзкие, вонючие насекомые, из-за вас он… — рыжий заканчивает чем-то подозрительно похожим на всхлип.

В номере тихо.

— Дин, давай, — наконец говорит Сэм. — Дело закрыто.

— Может, нашпигуем его серебром перед возвращением домой?

— Нет. Не хочу руки марать.

Дин читает обратный ритуал, пока Сэм следит как лепрекон, опустив голову, всё медленнее передвигает крупинки, время от времени что-то стирая со щёк свободной ладонью.

Кажется, все трое знают, что именно стирает со щёк рыжий.