Повесть о настоящем человеке. День третий. (1/2)

Дин спит чутко, и просыпается, как только слышит, что Сэм откидывает одеяло и садится на своей кровати.

За окном уже утро, судя по блядскому солнечному лучу, опять путешествующему по его щеке.

Сэм какое-то время сидит, не двигаясь. Дин чувствует на себе его взгляд. Очень хочется открыть глаза и узнать, с каким именно выражением смотрит брат, но Дин по-прежнему лежит с закрытыми глазами, вытянувшись на спине на покрывале, и старается дышать ровно.

— Дин, хватит притворяться, я же вижу, что ты не спишь.

Сердце Дина сжимается от той бесконечной усталости, которая сквозит в голосе Сэма.

Он открывает глаза. Сэм выглядит так же, как звучит — бесконечно устало.

— Хей, — откашлявшись, говорит Дин.

— Хей, — отвечает Сэм.

Он не выглядит злым, обиженным, разочарованным или готовым собрать вещи и сбежать. Он выглядит усталым. Как будто вчерашняя сцена повторялась каждый вечер много лет подряд, и не вызывала уже больше никаких эмоций, только усталость.

Дин не знает, что и думать. Сердце болит видеть его таким, но в то же время в животе порхают бабочки от радости, что Сэм не уйдёт. По крайней мере, не прямо сейчас.

На всякий случай он уточняет:

— Ты не сбежишь в Стэнфорд, если я сейчас пойду в душ?

Сэм невесело улыбается:

— Так просто ты от меня на этот раз не избавишься.

И Дин уже готов плясать тустеп. Сэм не уйдёт от него, а со всем остальным они разберутся.

Завтрак идёт заказывать Дин. Такое ощущение, что Сэму всё равно, что он будет есть, да и будет ли вообще.

На месте вчерашней официанточки — полная чернокожая мадам с дредами, которая так бросает Дину на поднос тарелки с едой, как будто он как минимум потребовал зажарить её любимую собаку.

За завтраком они молчат.

Они молчат всю дорогу до полицейского участка.

Дин не знает, что сказать и как извиниться, но Сэм, похоже, этого и не ждёт.

Они молчат после того, как просмотрев все документы по делу, не находят ничего нового.

Но это уже озадаченное молчание.

Родственников у покойного не обнаруживается вообще.

Дом и всё имущество завещаны нескольким, не связанным между собой, благотворительным фондам.

Все возможные ниточки при ближайшем рассмотрении превращаются в тонкие нити тумана.

Откуда О’Райли приехал в Детройт — никто не знает. Просто однажды объявился здесь, купил дом, устроился на работу и начал помогать всем. Кому-то по мелочи, кому-то буквально жизнь спасал. Никому ни в чём не отказывал. Обожал машины и копаться в них, и практически никогда ни с кого не брал деньги за ремонт.

Кажется, он делал жизнь всех, с кем сталкивался, немного лучше.

Спокойно ходил мимо уличных банд.

Подкармливал бродячих собак.

И неожиданно умер от страха.

И в доме — ни малейших следов паранормальной активности.

ТАК ЧТО ЖЕ МОГЛО ЕГО НАПУГАТЬ ДО СМЕРТИ?

Или просто убить, не оставив следов?

И главное — за что?

— Поехали в крематорий, — решает Дин. — Мы ведь так и не посмотрели на его останки.

В крематории всё по-прежнему — увядшие цветы, искусственные венки.

Пожилой администратор, подслеповато прищурившись на их удостоверения, выдаёт им ключ от ячейки и, почесывая затылок, уходит обратно на пост.

Дин открывает нужную ячейку и берётся за урну.

Точнее, пытается за неё взяться.

В ней должно находиться около трех литров почти невесомого праха, но Дин не может сдвинуть её с места. Он откручивает крышку прямо в ячейке и суёт руку в урну. Рука, вместо мягкого пепла, тут же натыкается на что-то твёрдое и холодное.

Дин вытаскивает из урны монету. Золотую. Точнее, не монету, потому что она не отчеканена, а просто золотой кругляш, по виду достаточно старый и поцарапанный. Старший Винчестер присвистывает от изумления и достаёт из урны ещё пару таких же кругляшей. Судя по всему, урна наполнена именно ими.

Дин поворачивается к брату, чтобы предъявить находку, и обнаруживает, что Сэм застыл, нахмурившись и кусая губу, явно о чем-то задумавшись.

Дин видит, как расширяются его глаза от пришедшего в голову ответа, и невольно любуется тем, как красив его брат, когда его осеняет какая-то идея.

— Дин, положи это немедленно обратно, закрой ячейку и уходим!

Когда Сэм говорит таким тоном, Дин повинуется беспрекословно. Все вопросы можно будет задать потом, а сейчас — только делать то, что ему сказали.

Они буквально выбегают на улицу и отходят подальше.

— Сэм, в чем дело?

— Ты не обратил внимание, что цветы там сегодня были уже другие?

Последнее, на что обращает внимание Дин Винчестер — это на цветы. Особенно, на их виды.

— То есть?

— Вчера это были гвоздики и лилии. По виду — пролежавшие там уже все две недели. Но сегодня это были уже розы и гиацинты, и тоже завядшие! Как могли свежие цветы завянуть буквально за пару часов?!

Дин честно пытается придумать ответ, который не включает в себя ведьм и вуду, но в итоге пожимает плечами.

— Ладно, тогда смотри. В ячейку явно ставили урну с прахом, так? Потому что раз ты не смог это вытащить, то и ставить туда такую тяжесть никто не стал бы, сразу заподозрили бы что-то не то. Значит, что? Значит, наш сгоревший Мистер Совершенство превратился в горшочек с золотом!

Дин пару секунд переваривает эту информацию.

— Лепрекон?! Ты мне хочешь сказать, что он был долбаным лепреконом?!

— И оставил свой последний дар, да. Но проблема не в этом.

— Мы расследуем смерть долбаного лепрекона, который неизвестно сколько времени прожил среди людей, и одна Тинкербелл знает какие шутки с ними шутил, и проблема ещё и не в этом?!

— Да, Дин. И что-то я сомневаюсь, что он шутил шутки с людьми… Ну так вот. Ты же помнишь легенды о золоте лепреконов? О том, что когда горшочек с золотом находили после смерти лепрекона, нашедшие жили после этого недолго и несчастливо. Это привыкли объяснять тем, что лепреконы проклинали своё золото перед смертью, и это проклятье постепенно убивало нового владельца. А теперь подумай — что происходит, когда одна мёртвая материя превращается в другую мёртвую материю? Не перевёртыш в человека в момент смерти, а именно когда мёртвое становится ещё более мёртвым? Когда нестабильные атомы испускают элементарные частицы, чтобы превратиться в другой элемент?

Дин бледнеет.

— Радиоактивный распад.

— Бинго! Потому и умирали новые владельцы. Потому и цветы завяли с такой скоростью. Радиация. И мы сейчас поедем в мотель, отмоем тебя в душе и зальём тремя галлонами<span class="footnote" id="fn_30937645_0"></span> молока. А потом будем думать, что нам делать с этим «богатством».

***

Пока Дин отмокает в душе и заливает в себя молоко, Сэм обнаруживает, что, к счастью, в Детройте всё ещё открыты хозяйственные магазины «Menards», и в них всё ещё есть листовой свинец, дозиметры и плотные резиновые перчатки.

Свинец оказывается максимум 8 миллиметров толщиной, поэтому Сэм на всякий случай берёт несколько листов. Не помешает. Как и несколько пар перчаток.

В мотеле они первым делом проверяют Дина и с облегчением убеждаются, что радиационный фон в норме.

Старший Винчестер очень хочет пошутить, что «Маленького Дина» тоже нужно обязательно проверить, мало ли что, но не решается.

Сэм хмур и сосредоточен.

— Дин, а если я ошибся? Вдруг цветы завяли по естественным причинам?

— Ну так отлично! Не нужно будет рисковать нашим сверхвысокоценным репродуктивным здоровьем!

— Как будто оно ещё может нам понадобиться, — грустно шутит Сэм, и Дину очень хочется его обнять, но он благоразумно держит руки при себе.

Парни режут свинцовые листы и обкладывают ими изнутри свой зелёный кулер для пива. В три слоя должно быть достаточно, если там фон не зашкаливает, конечно. Но тогда и от Дина сейчас бы фонило по-страшному.

Возле крематория они намеряют 0,7 микрозиверт — немного выше верхней границы нормы. Значит, всё-таки фонит, и достаточно сильно. Внутри колумбария уже 11 микрозиверт — посетителям, которые придут на час, практически ничего не угрожает, а вот администратору через месяц придётся заказывать себе парик. Если ещё будет, на что его надевать.

Надо бы поторопиться. Пусть на них несколько слоёв резиновых перчаток, но костюмы радиационной защиты просто так не добудешь, а без них люди беззащитны перед излучением.

Сэм открывает ячейку и первым делом суёт туда дозиметр, и по его резко побледневшему лицу Дин понимает, что дело плохо.

Вдвоём они всё-таки выволакивают урну и закрывают её в обвешенном свинцом кулере, кое-как дотаскивают его до импалы и заталкивают внутрь. Дин возвращается, чтобы закрыть ячейку, а Сэм измеряет фон возле кулера — жить можно. Хоть и недолго.

Вернувшийся Дин ныряет за руль и бодро спрашивает:

— Ну что, ищем пустырь и закапываем там?

Сэм поджимает губы.

— Он ведь всё-таки был человеком. Хоть и лепрекон.

Дин закрывает рот и проглатывает все возражения, готовые сняться с языка.

Они едут на кладбище.

Ближайшее кладбище — Вудлон — оказывается всё на той же Вудвард Авеню, где завтра будет проходить выставка-ралли, и парни решают, что это хороший знак.

Кладбище тихое, просторное и зелёное, с большим количеством деревьев. Лепрекону бы здесь понравилось.

Они хоронят О’Райли — а это ощущается именно как похороны, а не как захоронение радиоактивных отходов — на краю кладбища, под раскидистым дубом. Хоронят глубоко, и на поверхности фон оказывается лишь чуть выше верхней границы нормы. Не страшно.

Сэм находит поблизости плоскую дощечку и толстую палку, что-то пишет химическим карандашом на плоской поверхности, расщепляет охотничьим ножом верхний конец палки, вставляет в него дощечку и рукояткой всё того же ножа забивает палку в холмик, получившийся на «могиле».

Дин подходит ближе. На дощечке чётким Сэмовым почерком написано:

Дэрек О’Райли

Настоящий человек

с огромным сердцем

Дин сглатывает.

И тут ему приходит в голову мысль.

— Слушай, Сэмми, а ведь он бы очень хотел, чтобы его любимый Fleetside завтра участвовал в ралли.

В награду он получает сияющую улыбку, от которой плавится сердце.

— Дин, ты гений! И Импала ведь тоже может участвовать!

В итоге Дин звонит ван Хофену, чтобы зарегистрировать оба Шевроле на Woodward Dream Cruise, и голос лысого старшего менеджера ощутимо трескается, когда он понимает, чего именно от него хотят.

— Спасибо, агенты. Жаль, мы сами не додумались. Дэрек бы очень это оценил…

Они стоят над могилой ещё немного и поворачиваются, чтобы уйти, но через пару шагов Сэм вдруг останавливается и требовательно спрашивает:

— И это всё, Дин? Умер и умер, похоронили и похоронили, конец дела, раз он не человек?

— А что ещё мы можем сделать? Я понятия не имею, за какие ещё ниточки можно потянуть, чтобы выяснить, кто или что его пришило!

— Был бы он человеком, мы бы испробовали всё возможное и невозможное, — горечь в голосе Сэма ранит не хуже ножа.

Дин пару секунд подбирает слова.

— Сэм, скажи честно, почему он так тебя зацепил?

Сэм молчит — то ли не решаясь сказать, то ли собираясь с мыслями.

— Сэмми?..

Сэм нехотя, опустив глаза, словно рассматривая что-то в зелёной траве под ногами, отвечает: