Глава 3 (2/2)

2

Перебравшись в Ла Корунью, на родину Хосе, супруги вскоре стали хозяевами двухэтажного особняка с видом на реку. Отец Хосе держал ювелирную мастерскую, и юноша продолжил его дело, обучившись всем необходимым премудростям. К дому они пристроили особое помещение, где Хосе изготавливал предметы потрясающей красоты. Дела семьи шли настолько бойко, что старый сеньор Игнасио Кано, давно уже жаловавшийся на зрение, вскоре ушёл на покой и передал мастерскую в руки сына.

В октябре 1921 года Габриэла родила дочь, которую назвали Хелена Виктория в честь бабки по матери. Жизнь молодой женщины в Ла Корунье, рядом с любимым мужем, свёкрами и дочерью была лишена порогов и перекатов, она текла мирной спокойной рекой. И, что самое главное, она была лишена страха. Вскоре Габриэла с облегчением осознала, что понемногу забывает родительский дом. Новые заботы, воспитание ребёнка и помощь мужу в мастерской не позволяли ей вновь погрузиться в пучину отчаяния. Овьедо остался в далёком прошлом.

Мартовским утром 1924 года, оставив дочь с няней, Габриэла вышла к воротам проверить почту. В ящике она обнаружила несколько писем, которые предназначались мужу – их надлежало отнести в мастерскую, а также конверт, в адресе отправителя на котором значился Кубильяс де Арбас. С большим удивлением женщина взяла конверт в руки. Забытый Богом посёлок на бывших землях монастыря Арбас – сеньора Гранц знала лишь одного человека, который мог бы писать ей оттуда. И была стопроцентно уверена, что уж он-то ей писать не станет.

Она не ошиблась. Письмо было от Пабло.

Женщина села на диван в гостиной и разорвала конверт. Она никогда близко не общалась с Пабло. Тот был сначала гувернёром Заэля, обучавшим того грамоте, а потом – чем-то вроде доверенного слуги. Пабло выполнял мелкие поручения молодого господина, а с момента их отъезда в Мадрид вёл его переписку, решал бытовые вопросы – словом, делал так, чтобы Заэль Апорро, не отвлекаясь на низменные мелочи, мог заниматься исследованиями. Пабло чрезвычайно гордился своим положением и возможностью служить гениальному учёному. Чем старше становился Заэль, тем всё более пугающие формы приобретала мощь его интеллекта.

6 марта 1924 года. Кубильяс де Арбас, муниципалитет Вильяманин, провинция Леон.

Милая сеньора, пусть Господь наш Иисус Христос и Дева Мария пошлют всяческих благ вам и вашей семье. Искренне надеюсь, что Божья благодать не обошла своим светом ваш дом.

Я долго не решался написать вам, поскольку, хоть и имел честь проживать в доме вашего батюшки (уверен, дорогой наш сеньор Мартинес ныне пребывает в Раю, где слушает ангельское пение) и по мере сил воспитывать молодого господина Заэля, к коему был приставлен, никогда не общался с вами лично. Я до сих пор не уверен, имею ли я право писать вам и доверять бумаге сведения, которые собираюсь изложить, однако пусть это будет мой грех, и я готов держать за него ответ перед Господом. То, что я пишу вам сейчас, милая сеньора, не известно никому, кроме меня, и господин Заэль не знает, что я имел смелость связаться с вами. Я проявил дерзость, осмелившись действовать без ведения господина Заэля, однако и за это я готов ответить на Страшном Суде, если расплата не настигнет меня раньше.

В день после смерти господина Ильфорте, когда над телом покойного ещё не было прочитано молитв, господин Заэль провёл наедине с ним около двух часов. Единственный раз я подходил к двери, намереваясь позвать моего господина, и видел его стоящим на коленях на полу перед телом брата. Решив, что господин Заэль молится, я не осмелился прерывать его беседу с Господом и ушёл, притворив за собой дверь. Когда молодой сеньор вернулся, он заперся в своей спальне и остаток ночи читал – я выходил во двор незадолго до рассвета и видел, что в комнате моего господина горит свет. Следующим утром (уверен, вы помните это не хуже, чем я) мой господин настоял, чтобы тело усопшего было обращено в прах, который надлежит развеять над водохранилищем Касарес. Мне показалось это странным, однако я не решился перечить господину Заэлю – я боялся вызвать его гнев.

Про это место я знал немногое. Летом 1903 года сеньор Мартинес нанял экипаж и вместе с супругой и детьми отправился сюда на отдых. Почему именно сюда – мне доподлинно не известно, к тому же я не был удостоен чести сопровождать молодого господина. Из слуг сеньор Мартинес распорядился взять с собой лишь Хуаниту, вашу няньку, поскольку в годы вашего младенчества она была к вам ближе, чем ваша дорогая матушка. Прочих слуг сеньор нанял на месте. Господа провели на водохранилище Касарес полтора летних месяца.

В день 14 мая 1912 года мой господин вернулся в Кубильяс де Арбас, и я сопровождал его. Я полагал, что, исполнив задуманное, молодой сеньор распорядится вернуться в Мадрид, где у него оставались вещи и книги, а также ряд незаконченных исследований. Несмотря на юный возраст, господин Заэль уже успел получить некоторую известность на факультете естественных наук Мадридского университета. Его способности восхищали многих именитых профессоров, и меня переполняла гордость за моего господина.

Мы прибыли на берег водохранилища Касарес вскоре после полудня. Молодой господин велел мне идти в посёлок и найти там дом, который можно было бы арендовать на некоторый срок. Это немного удивило меня, поскольку я по-прежнему считал, что здесь нам нечего делать. Посёлок Кубильяс на бывших землях монастыря Арбас состоит из нескольких имений, значительно удалённых друг от друга. Он выстроен так, что жители вряд ли знают, что происходит в соседних домах. К каждому имению ведёт своё ответвление дороги. Если ехать по этой дороге на восток вдоль берегов водохранилища Касарес, в скором времени можно попасть в одноимённый посёлок, выстроенный по тому же типу.

Я оставил сеньора одного на берегу и уехал, справедливо полагая, что ему необходимо побыть одному. Я знал, насколько господин Заэль был привязан к брату. Горе не позволило бы ему быстро прийти в себя, но я был готов сделать всё от меня зависящее, чтобы помочь ему. Господин Ильфорте безвременно покинул этот мир, и мы все скорбели, но господина Заэля его кончина задела особенно сильно. В мире не было человека, который мог бы стать молодому хозяину столь же дорог. Когда я уезжал, мой господин держал в руках урну с прахом брата. Это был небольшой белый сосуд с фигурным крестом на крышке. Открыть сосуд, дабы развеять прах усопшего, можно было, лишь сломав крепившую крышку резную печать.

Когда я вернулся, печать на сосуде была на месте. Она оставалась на месте в течение последующих нескольких лет и, полагаю, цела и сейчас, однако в этом я уже не уверен. Впоследствии мой господин сказал мне, что никогда не имел намерения развеять прах брата над водами Касарес. Я хотел спросить, зачем, в таком случае, он говорил об этом вашей матушке и остальным, но мой господин посмотрел на меня, и я передумал. Подобные решения меня не касались.

Итак, согласно пожеланиям господина Заэля, я нашёл большой двухэтажный дом, окружённый фруктовым садом. Владела им старая дама, которая в силу возраста не имела ни сил, ни желания руководить прислугой и поддерживать имение в порядке. Она отпустила людей ещё пару лет назад, а сама перебралась в соседний особняк к подруге, которая была чуть более бодрой. Собственный же её дом постепенно приходил в упадок. Я нашёл пожилую сеньору, после краткого разговора с ней получил разрешение осмотреть дом и остался доволен. Думаю, она тоже была рада: она получила за аренду значительную сумму. Под домом оказались трёхуровневые подвалы, которые особенно понравились моему господину.

Вечером того же дня мы въехали в этот дом. Мой хозяин повелел заплатить даме за две недели авансом. Имение выглядело почти заброшенным. Сад разросся, кустарники и деревья потеряли форму и требовали немедленной стрижки. Полы и мебель оказались покрыты толстым слоем пыли, с потолков свисала паутина. Словом, дому требовалась основательная уборка. Я с радостью принялся бы за дело, поскольку знал, как внимательно господин Заэль относится к чистоте помещений, в которых проводит время. Однако я был один и, признаюсь, не имел достаточного опыта в приведении в порядок столь запущенного жилища – всё же мои обязанности всегда заключались в другом. Пожилые дамы, с которыми я ранее беседовал об аренде дома, с радостью пригласили нас переночевать, а утром, пока молодой господин спал, я отправился в Касарес, чтобы нанять людей для уборки. Цена, которую господин Заэль велел мне предлагать за этот труд, оказалась настолько щедрой, что уже меньше чем через час я обзавёлся целым штатом помощников. Я возвращался в Кубильяс де Арбас, управляя коляской молодого господина, а за мной на телеге, запряжённой широкогрудым деревенским тяжеловозом, следовала целая семья – отец, мать и трое детей-подростков. Они сразу ухватились за возможность заработать, тем более что мой хозяин обещал хорошо заплатить.

Их стараниями дом был готов к полудню. Нигде не осталось ни пылинки, окна сверкали чистотой, с натёртых полов можно было есть. Работники отдраили даже перила на лестнице и перемыли посуду. Молодой господин остался доволен и через меня передал им предложение остаться и присматривать за домом. Разумеется, за плату не менее щедрую, чем та, что была им выдана в первый день. Заэль Апорро никогда не считал деньги. Моя уверенность в том, что в Кубильяс де Арбас мы задержимся, крепла, однако я не решался задать господину вопрос о его дальнейших намерениях. Мне полагалось исполнять его приказы, и я делал это со всем возможным старанием.

Особенно, как я уже говорил, господину Заэлю понравились трёхуровневые подвалы этого дома. В первый же день он обошёл их и внимательно осмотрел. Туда было проведено электричество и оборудована неплохая вентиляция, благодаря чему помещения удалось спасти от излишней сырости. Полагаю, предыдущие хозяева хранили там продукты.

Весь следующий вечер хозяин был крайне задумчив. Он сидел в кабинете и на мои робкие попытки выяснить, следует ли мне сделать что-либо ещё, молча смотрел сквозь меня. Не знаю, в какой момент я стал бояться взгляда господина Заэля. Думаю, это началось вскоре после нашего с ним отъезда в Мадрид. С тех пор я старался исполнять его приказы до того, как он остановит на мне свой взгляд. Липкий страх, не достойный мужчины, временами преследовал меня, и я старался служить моему господину как можно лучше, чтобы избавиться от этого чувства.

Наутро молодой хозяин сообщил мне о своём решении ненадолго вернуться в Мадрид. Ему требовалось около недели, чтобы закончить текущие дела в университете и вывезти оттуда оборудование, которое ему было бы позволено забрать. Благодаря своим способностям и умению видеть саму суть химических превращений веществ сеньор пользовался безграничным уважением университетских профессоров, и те всячески способствовали ему в его изысканиях. Мне же надлежало организовать перевозку вещей из комнаты, которую мы тогда арендовали. Надо сказать, господин Заэль был весьма непритязателен в бытовых вопросах, и потому личных вещей у него было немного. Большую же часть его багажа составляли книги, и с годами их количество неуклонно росло. В коллекции моего господина были книги на испанском и французском языках, и мне не запрещалось брать их, если бы мне того хотелось. Они были посвящены химии – методам выделения и синтеза различных веществ. Кроме того, из не известных мне источников сеньор добывал пухлые труды на латыни, а также несколько томов на языках и вовсе крайне странных. Во всяком случае, листая эти книги, я не мог найти сходства используемых в них символов ни с одним из известных мне европейских языков, - более того, алфавит во многих из них отличался от всех, что я когда-либо видел. Однако господин Заэль читал эти книги так же свободно, как если бы они были написаны на его родном языке.

Я имел честь обучать моего господина грамоте и впоследствии помогать ему в течение долгих лет. Потому я знал, что все свои записи он ведёт крайне тщательно. В его комнате в доме вашего батюшки до последнего оставались груды толстых тетрадей, в которые сеньор заносил всё, что казалось ему важным. Не отступал он от своего правила и сейчас. Исследования, которые он проводил в лабораториях университета, куда более соответствовали уровню его умственного развития, нежели то, чем он пытался заниматься в Овьедо.

Мы провели в Кубильяс де Арбас три дня, в течение которых господин почти не выходил из кабинета. Мне и слугам не было позволено нарушать его уединения, и мы старались вести себя как можно тише, дабы не прерывать его размышлений. Я объяснил Анне, матери семейства, которое теперь трудилось в доме, что сеньор переживает великую утрату. Анна же передала эти сведения остальным членам семьи. До этого они имели честь видеть моего господина лишь мельком и потому не могли в полной мере почувствовать, чтó он за человек, однако эти люди боялись потерять так неожиданно свалившуюся на них достойную работу и во всём следовали моим указаниям. Сеньору не нужно было смотреть на них, чтобы вызвать в них страх и покорность. Слуги передвигались по дому неслышными тенями, и работа кипела в их руках. Еду моему господину оставляли у дверей кабинета, и он ел, когда желал того. Вначале я беспокоился, что господин, как и ваша уважаемая матушка, потеряет волю к жизни, однако он выдержал. Надеюсь, я хотя бы немного ему помог.

Утром четвертого дня с момента нашего приезда на Касарес я запряг коней в коляску, и мы с сеньором выехали в столицу, оставив дом на попечение слуг. Крестьянская семья производила хорошее впечатление, и мы полагали, что в наше отсутствие они сделают всё от них зависящее. Нам предстояло преодолеть значительное расстояние. Поистине, бывшие земли монастыря Арбас на берегах Касарес были глушью, каких мало. Я не стал сообщать об этом моему господину, поскольку если он желает на какое-то время обосноваться в этом Богом забытом месте, то мне надлежит принять его решение.

Почему его выбор пал именно на Касарес, мне неизвестно до сих пор. Это место значительно удалено от всех крупных городов и имеет очень плохую доступность. Чтобы попасть в Мадрид, нам прежде следовало ехать в Вильяманин, где была возможность пересесть на поезд. Утром я запряг коней в личную коляску господина, и мы выдвинулись в путь. С берегов Касарес до Вильяманина было не так далеко – всего пара часов пути. Коляску мы там и оставили, имея намерение забрать её на обратном пути.

Мы были в Леоне в час пополудни. Дорога была хорошая, даже не слишком пыльно. Весь путь сеньор дремал или размышлял, во всяком случае, мы ехали в полном молчании. Я не решался тревожить господина. Пообедав неподалёку от вокзала, в три часа дня мы сели на поезд в Мадрид и были в столице задолго до полуночи того же дня. Милая сеньора, прошу простить моё слишком подробное изложение пережитых мной событий, но я надеюсь, это письмо однажды сослужит хорошую службу, а за свои грехи я готов держать ответ перед Господом.

Уже стемнело, когда мы вошли в комнату, которую тогда арендовали. Ещё в первый свой приезд сюда сеньор велел мне найти жильё неподалёку от университета, и я со всем старанием исполнил приказ. На следующий день я упаковывал книги и личные вещи господина, а он отправился в университет, где намеревался закончить текущие дела. К вечеру следующего дня я отправил в Касарес первую партию багажа моего сеньора, и это было проще всего. В дальнейшем начались сложности. Мой господин получил разрешение вывезти из университетских лабораторий многие реактивы, стеклянную и керамическую посуду, а также прочее оборудование, необходимое ему для работы. Эти вещи в большинстве своём были хрупкими, и мне пришлось изрядно поломать голову, дабы решить, как отправить их на Касарес с минимумом потерь. Господин Заэль велел мне при необходимости обещать доплату за аккуратность и срочность, поскольку служащие грузовых компаний, куда я обращался, при упоминании пункта назначения делали круглые глаза и поначалу немедленно отказывались. Поистине, Кубильяс де Арбас был не лучшим местом на земле. Однако, полагаю, именно его удалённость от цивилизации и привлекала моего господина. Я же, в свою очередь, радовался, что работа позволит сеньору отвлечься и легче пережить его утрату.

Итак, пока я организовывал перевозки, господин Заэль заканчивал исследования в университете. Он говорил мне, что уезжает не навсегда, однако на данный момент период его работы в Мадриде окончен. Моему господину едва исполнилось девятнадцать лет, но он рассуждал с серьёзностью зрелого человека. Я невероятно гордился тем, что мне позволено служить великому учёному.

Здесь же, в Мадриде, сеньор оформил заказ на особую печь, предназначения которой я пока не знал. Он сам рисовал её проект, поскольку данное устройство основывалось на старинных чертежах и ничего подобного уже несколько веков никто не делал. Господин договаривался по поводу этого заказа лично, а потому всё прошло без каких-либо проблем. Печь должны были доставить по железной дороге из Мадрида в Леон, из Леона в Вильяманин, а там на упряжке – до Кубильяс де Арбас. Сеньор был крайне доволен итогами недели, проведённой в столице. Он уезжал в приподнятом настроении – насколько это было возможно в его ситуации.

Как и планировалось, через неделю мы вернулись в Вильяманин, забрали коней и коляску и выдвинулись в сторону Касарес. Как я и предполагал, арендованный нами дом содержался в идеальном порядке. Хуан и Анна, новые слуги сеньора, встретили нас у ворот и почтительно поклонились господину Заэлю. Так началась наша жизнь в Кубильяс де Арбас, невероятной глуши в пределах муниципалитета Вильяманин.

К моменту нашего возвращения вещи, отправленные из Мадрида, были уже на месте. Господин намеревался оборудовать в подвалах лабораторию, где планировал продолжать свои исследования, и мне было позволено помогать ему в подготовке помещений. В основном же господин всё делал сам. Совместными усилиями мы установили печь и проверили правильность её работы. Печь со множеством фитилей надлежало топить дровами или растительным маслом. Я хотел предложить господину использовать уголь, поскольку это было бы дешевле, но господин посмотрел на меня, и я передумал. То была особая башенная печь, позволявшая осуществлять более точный контроль проводимых в ней реакций. Уже много позже я осмелился взять одну из книг господина, откуда выяснил, что подобные печи применялись алхимиками в древности.

Мы расставили на полках множество стеклянной и керамической посуды и разместили в шкафу привезённые из Мадрида реактивы. Я предполагал, что всё недостающее господин при необходимости закажет напрямую сюда. Я не знал, чем планирует заниматься сеньор в этой глуши, а также будет ли мне позволено, как и раньше, ассистировать ему. Мне казалось, я был готов к любому развитию событий. Хуану, Анне и их детям запрещалось спускаться в подвалы.

Доставкой продуктов и необходимых хозяйственных принадлежностей занималась Анна, она же готовила. Господин был крайне скромен в своих пищевых пристрастиях, и это позволяло ей готовить одинаковые блюда на всех нас. Хуан занимался садом и конюшней, а их дети поддерживали чистоту в доме. Я же был поставлен над ними управляющим.

Первый год на берегах Касарес прошёл размеренно и мирно, и я почти перестал удивляться странному выбору сеньора. Никто здесь нам не мешал. Соседи были далеко, и за весь год лично я пересекался с ними несколько раз, а сеньор – и того меньше. К тому же ему здесь было явно лучше, чем было бы в Овьедо. Я даже начал думать, что тяжесть утраты постепенно спадает с его души. В мае следующего года мы отпраздновали двадцатилетие сеньора. По этому случаю он выдал слугам дополнительное жалованье и позволил взять несколько дней отдыха. Счастливое семейство рассыпалось в благодарностях и на следующий день укатило в Леон за покупками.

Когда мы остались одни, я позволил себе задать моему господину вопрос, что уже давно мучил меня.

- Сеньор, не будет ли дерзостью с моей стороны… я заметил, что вы никогда не смотрите им в глаза.

Господин Заэль тогда усмехнулся, удивлённый моей проницательностью. Я был готов к его гневу, но вместо этого он ответил достаточно спокойно.

- Они деревенские и потому суеверны. Я же не хочу их терять.

В один из дней ноября 1915 года я заметил, что глаза моего господина светлеют, приобретая цвет, наиболее свойственный янтарю. Уже хорошо знакомый мне липкий страх охватил меня, и я поспешил в свою комнату, дабы помолиться.

В первый год нашего пребывания в Кубильяс де Арбас сеньор позволял мне помогать ему в его исследованиях. Нашими стараниями в самый короткий срок подвал дома превратился в полноценную лабораторию. Я подносил инструменты, вынимал щипцами тигли из печи, мыл посуду и выполнял другую несложную работу, никогда, впрочем, не зная наверняка, в чём же состоят опыты, проводимые сеньором. Я видел части, но был лишён возможности видеть целое. Господин Заэль никогда не скрывал от меня своих книг или записей, и при желании я мог бы туда заглянуть, однако подобного желания я не имел. Думаю, я уже тогда подсознательно чего-то боялся. В то же время, тогда это действительно была вполне безобидная, пусть и несколько старомодная химия. Сеньор был безусловно талантлив в этой науке.

Милая сеньора, позвольте мне, как будет возможность, писать вам и излагать то, что происходило здесь все эти годы, и дальше. Моему ведению доступно отнюдь не всё, что сотворил с собой и иными существами ваш брат, однако думаю, я не ошибусь, если скажу, что я – единственный, кто догадывается об истинных его намерениях. Здесь, в забытом Богом месте на берегах Касарес, господин Заэль, по моему разумению, готовится совершить нечто, за что ему будет навсегда закрыт путь на небеса. Я не смогу ему помешать, я даже не буду пытаться это сделать, однако в моих силах поведать вам о происходящем здесь, пока у меня ещё есть такая возможность.