Глава 1 (2/2)

- Простите, сеньора, но…

- Поверьте, это не главная странность моего брата. Послушайте меня, сеньор алькальд. Я из Ла Коруньи, и когда я решу все вопросы здесь, я никогда не вернусь в Санта Марию. Но вы должны сделать кое-что. Этот дом, всё, что от него осталось, нужно снести. Зная моего брата, я предполагаю, что под домом может оказаться что-то ещё. Подземелья, лабиринт – что-то в этом роде. По возможности эти помещения тоже нужно уничтожить. Поскольку дом находился в середине жилой улицы, взрыв или затопление невозможны, однако постарайтесь сделать так, чтобы не осталось никаких выходов на поверхность из этих подземелий. А после этого, прошу вас… Я бы хотела, чтобы на этом месте появилась часовня. Я пожертвую на строительство всё, что у меня есть, чтобы люди могли приходить в эту часовню и молиться. Может быть, однажды кто-то здесь помолится и за моих братьев.

Вновь повисло молчание. Тишину нарушал лишь едва слышный рокот океана за окном.

- Я знала, что что-то произойдёт. Когда я выезжала сюда из Коруньи, я немного боялась, что здесь никто не воспримет мои слова всерьёз. Теперь же я понимаю, что вы готовы мне поверить, поскольку видели нечто, о чём я не знаю. Я рассказываю вам, сеньор алькальд, то, что знаю из писем слуги моего брата, а также то, чему была свидетелем я сама. И я прошу вас не усомниться в моих словах.

- Сеньора, в первые минуты нашего знакомства я думал, что не смогу вам поверить. Однако вы правы, здесь, в Седейре, мы видели и слышали такое, что ваши слова лишь дополнят общую картину, сделают более понятным то, что происходило здесь в течение этих пятнадцати лет. Поэтому я прошу вас, расскажите всё, что знаете.

Габриэла Менендес рассеянно кивнула, взгляд её будто устремился в прошлое. Сеньор Ферроза не торопил её, словно понимая, что всё, что могло случиться, уже случилось, мир перешагнул порог, с которого невозможно вернуться назад. В безразличном шёпоте океана Санта Мария засыпала.

2

Ида Габриэла Гранц Менендес родилась в Овьедо весной 1900 года в семье знаменитого писателя и путешественника Хуана Мануэля Гранца Мартинеса и его супруги Иды Марии, которая была выдана замуж в шестнадцатилетнем возрасте. Для Иды Марии это был первый брак, для Хуана Мануэля – третий. С двумя предыдущими жёнами он развёлся по причине отсутствия наследников. Хотя, возможно, причина была в том, что десять из двенадцати месяцев каждый год Хуан Мартинес пропадал в экспедициях, описывая климат, природу и затерянные цивилизации Южной Америки. Разница в возрасте между супругами превышала двадцать лет, однако писатель не терял надежды на продолжение рода, и Господь услышал его молитвы.

Когда супруги смогли зачать первенца, Иде Марии едва исполнилось восемнадцать. В положенный срок, в октябре 1887 года, на свет появился мальчик, которого назвали Ильфорте. Перед отъездом в очередное своё путешествие Хуан Мартинес, ещё не зная о беременности жены, категорично заявил, что его сын – разумеется, если небеса услышат мольбы супругов – будет носить это имя в честь деда. Поскольку других указаний на этот счёт от мужа не поступало, а мальчик родился в его отсутствие, Ида Мария не стала перечить и велела покрестить первенца под единственным именем.

Когда Хуан Мартинес вернулся домой, его радости не было предела. Первый наследник, сын, да к тому же отчётливо похожий на отца, - о таком мужчина мог только мечтать. Ида Мария легко перенесла беременность и роды и теперь, окрылённая, не могла наглядеться на мальчика.

Когда Ильфорте исполнилось пять лет и счастливая мать вверила его заботам домашних учителей, она поняла, что снова беременна. Второй сын супружеской четы появился на свет чуть раньше положенного срока, в мае 1893 года. По счастливой случайности на момент родов Хуан Мартинес оказался дома, а потому смог дать чёткие указания на предмет имени второго наследника. Мальчика крестили в соборе Святой Троицы в Овьедо под именем Заэля Апорро.

Таким образом, произведя на свет двух сыновей, Ида Мария выполнила свой женский долг. Она была ещё молода, у неё были прекрасные дети и обеспеченная жизнь, у неё было всё, чему можно завидовать. Исследования Хуана щедро финансировало правительство. На деньги, полученные от продажи его научных трудов, Гранц-старший построил огромный дом в пригороде и перевёз туда семейство. Он распорядился, чтобы детям наняли лучших учителей, каковые были доступны в Овьедо, а французский язык мальчикам преподавал уроженец Руана – один из бывших компаньонов отца, вышедший на покой и пожелавший осесть на испанской земле. Словом, Хуан Мануэль Гранц Мартинес, пусть и не был по причине своих длительных отлучек образцовым семьянином, обеспечивал супруге и детям беззаботное и безбедное существование.

Спустя ещё семь лет, когда Ильфорте и Заэль Апорро уже посещали школу имени Святого Бернарда в Овьедо, на свет появился третий ребёнок супружеской четы. Иде Марии на тот момент уже исполнилось тридцать, Хуан Мануэль перешагнул пятидесятилетний рубеж, и детей они больше не планировали. Однако судьбе было угодно иначе, и в марте 1900 года родилась девочка, названная Идой Габриэлой – первое имя она получила в честь матери, а второе в честь бабки по отцу. Иду Габриэлу крестили в том же соборе, что и ранее – её братьев.

Хуан Мануэль был уже в почтенном возрасте, однако не имел намерения оставить экспедиции. По сути, детям так и не довелось по-настоящему узнать своего отца. Ида Мария справлялась с ними троими одна – разумеется, с помощью слуг, но всё же. Помимо друг друга, из семьи у этих троих была только мать.

***

- Мне приходилось нелегко, - печально улыбнулась Габриэла. – Я знала, что я нежеланный ребёнок. Но нет, не от матери, не подумайте. Мать души во мне не чаяла, наряжала меня, заплетала косы. Она была лишена всего этого, воспитывая мальчишек. Проблема была в братьях. Когда я родилась, они уже учились в школе. Школа Святого Бернарда для мальчиков давала возможность проживания, и дети, приехавшие издалека, оставались там подолгу.

Ильфорте поначалу тоже хотел попасть в школьное общежитие. Но мы жили буквально в получасе ходьбы от школы, и мать не видела в этом смысла. Поэтому братья уходили в школу утром и возвращались часа в четыре, а я оставалась дома с матерью. Мне было года три, когда я впервые поняла, что Заэль Апорро меня ненавидит. Я была препятствием, которое он не мог преодолеть. Занозой, которую не мог вытащить.

- Он ревновал мать, потому что вам, как младшей, она уделяла больше внимания? – сеньор алькальд подлил пожилой даме вина.

- Нет. Он люто, просто до дрожи ревновал Ильфорте. Наш старший брат, несмотря на разницу в почти тринадцать лет, всегда относился ко мне с симпатией. Помогал матери укачивать меня, когда я была совсем маленькой, читал мне книжки. Вы скажете, что это странно для подростка – такое внимание к маленькой сестре, однако я помню всё именно так. Ильфорте любил меня – тёплой, чистой братской любовью, и я отвечала ему тем же. Каждое утро, просыпаясь, я первым делом звала его, а не мать или Хуаниту – мою няньку. Если оказывалось, что я проснулась слишком поздно, а братья уже в школе, я плакала.

Когда я чуть подросла, Ильфорте катал меня на плечах, и я смеялась. Сколько я его помню, у него всегда были длинные волосы, и я обожала зарываться в них пальцами. Мне и Заэлю Апорро повезло меньше – ни длиной, ни густотой причёски мы никогда похвастаться не могли.

Как я уже говорила, впервые я столкнулась с ненавистью Заэля Апорро года в три. Ему тогда было десять. В тот день братья вернулись из школы позже обычного, и я, соскучившись за день, бросилась к Ильфорте. Обычно он хватал меня на руки и кружил в воздухе, и я воображала, что лечу. Но в тот день я не успела – Заэль Апорро отшвырнул меня с такой злостью, что я упала и разбила колени. Естественно, я разревелась. Из дальней комнаты немедленно прибежала Хуанита и принялась меня утешать. Матери не было дома, она уехала в церковь.

На миг мне показалось, что Заэль снова меня ударит, и я вжалась в колени Хуаниты. В моменты гнева на его щеках всегда появлялись красные пятна. В следующую минуту Ильфорте наотмашь хлестнул его по лицу и встряхнул за шиворот. Заэль Апорро всегда отличался хрупким, несколько женственным телосложением. Он пошатнулся и едва устоял на ногах.

- Она всегда мешает, - зло зашипел он, глядя на Ильфорте снизу вверх. – Как ты не понимаешь, есть только ты и я, а это бесполезное отродье – ошибка, случайность! Родители вообще её не хотели!

Хуанита причитала, дуя на мои разбитые колени, я рыдала в голос, Заэль Апорро продолжал в ярости что-то шипеть, сжимая кулаки. Ильфорте молча развернулся и ушёл к себе. После этого братья не разговаривали два дня, даже в школе, а я окончательно уяснила, что Заэль считает меня помехой, ненужным конкурентом за внимание старшего брата. И я стала держаться как можно дальше от них обоих, оставив их вдвоём. Я стала бояться Заэля Апорро.

Я осмеливалась приблизиться к Ильфорте, лишь когда Заэля не было рядом. Тогда всё становилось как раньше: я сидела у него на коленях, когда он читал, и играла с длинными прядями его волос. Когда Ильфорте втайне от матери начал курить, я была первой, кто об этом узнал, – от меня он не прятался и не боялся, что я поделюсь с кем-то этим знанием.

Однако едва заслышав поблизости шаги Заэля Апорро, я бросала всё и бежала прятаться. Я боялась его – иррационально, подсознательно, до дрожи. С того раза, когда он ударил меня, брат больше не проявлял ко мне попыток насилия, однако смотрел так, что всё моё существо желало лишь одного – стать как можно меньше, исчезнуть. То был жуткий, глубинный страх, и я ничего не могла с ним поделать. В остальном же, особенно на людях, Заэль Апорро вёл себя по-прежнему. Он был необычайно талантлив в точных и естественных науках, и все профессора в один голос твердили, что он будет великим учёным. Особенно же Заэль Апорро увлекался биологией и химией. Кроме того, как и все ученики школы Святого Бернарда, он изучал латынь и древнегреческий, в чём весьма преуспел.

Таким образом, в его жизни преобладали две страсти. На первом месте всегда был Ильфорте, на втором – учёба, желание постигнуть глубинные тайны мироздания. Заэль Апорро с детских лет много читал, и уже годам к двенадцати знал по многим предметам едва ли не больше, чем школьные профессора. Однако его патологическое увлечение старшим братом начинало волновать родителей.

Шли годы, и Заэль Апорро продолжал ненавидеть меня по-прежнему. Он не воспринимал меня частью семьи, видел в моём лице лишь помеху его безоговорочной близости с Ильфорте. Если бы он мог, он бы убил меня. Похожую реакцию вызывали приятели и особенно – юные девицы, коих к восемнадцати годам у Ильфорте было предостаточно.

Иногда, когда я начинаю размышлять о нашей семье, мне кажется, что каждый из трёх детей моих родителей должен был выбрать в жизни свой путь. Ильфорте никогда не отличался склонностью к наукам и постижению тайн мироздания, он шёл по жизни легко, добиваясь интересующих его вещей с помощью своего неукротимого обаяния. Думаю, ему стоило лишь захотеть – и мир был готов расступиться перед ним. Весьма посредственный студент, Ильфорте после окончания школы Святого Бернарда собирался на военную службу, а потом намеревался путешествовать, как и наш отец. Заэль Апорро, наоборот, мог добиться невиданных высот в науке. Чем старше он становился, тем отчётливее проявлялся его пугающий, сверхъестественный талант. В самые сжатые сроки Заэль мог усваивать огромные объёмы информации и в дальнейшем использовать их по назначению. Его памяти можно было лишь завидовать.

Помимо теоретических упражнений, Заэль Апорро уделял время также и практике. С позволения отца он оборудовал в подвале нечто вроде лаборатории, где ставил несложные химические опыты, а также изучал анатомию животных, притаскивая откуда-то трупы – в основном, собак. Никто в семье не сомневался, что этот талант ещё проявится в полную силу. К военной службе он был негоден по состоянию здоровья, да и не имел никакого желания тратить время на столь приземлённое занятие. Мать предполагала, что Заэль Апорро мог бы быть врачом, однако все его профессора как один сходились во мнении, что у безумно одарённого, но циничного студента вряд ли это получится. В конце концов, призвание врача – помогать людям, а Заэль считал большинство из них сбродом, низшими существами, недостойными его внимания. Он боготворил лишь Ильфорте.

Мне же от рождения не было дано ни обаяния Ильфорте, ни талантов Заэля Апорро. Я росла совершенно обычным ребёнком – играла в куклы, дружила со сверстниками, а впоследствии довольно средне училась в школе Святой Бернадетт. Мне было суждено провести свою юность в тени братьев.

Мне было шесть, когда Ильфорте, окончив школу и отметив это событие шумной попойкой с компанией приятелей, собрался на военную службу. В октябре ему исполнилось девятнадцать, а ближайший призыв в военном округе Вальядолид начинался чуть меньше чем через месяц.

Я помню ночь перед его отъездом настолько отчётливо, словно это было вчера. Я слышала, как незадолго до полуночи хлопнула дверь в спальне Заэля Апорро, - он отправился спать. Это значило, что я спокойно смогу зайти в комнату старшего брата, чтобы попрощаться. В моём детском мозгу пока не укладывалось осознание того, что я не увижу Ильфорте очень долго. Сразу после службы он, не заезжая домой, собирался отправиться в путешествие в Мексику. Сколько его не будет – год, два, больше? Когда я начинала об этом думать, на мои глаза наворачивались предательские слёзы.

В присутствии Заэля Апорро я чувствовала себя ужасно. Любое моё слово, любое действие нещадно им высмеивались – разумеется, если рядом не было Ильфорте. Когда мы собирались все втроём, Заэль был просто воплощением вежливой заботы – и вместе с тем я старалась как можно меньше находиться рядом с ним. Ильфорте был слишком далеко, слишком занят открывавшимися перед ним перспективами свободы, чтобы защитить младшую сестру от яда Заэля Апорро. Мне казалось, будто этот яд медленно проникал в мою кровь, парализовывал меня, лишая воли. Чтобы дать волю горю, рвущемуся из моей груди, мне нужно было остаться с Ильфорте один на один. Лишь тогда я смогла бы сказать ему, насколько сильно буду по нему скучать и насколько сильно люблю его. Видят боги, я не могла бы и мечтать о лучшем брате.

Я сидела в гостиной и ждала ещё примерно полчаса. Большие напольные часы пробили полночь и умолкли, сверху уже давно не доносилось ни звука. И всё же я не думала, что Ильфорте заснул – он всегда ложился очень поздно, часто совсем под утро. Я выбралась из кресла и осторожно, стараясь подниматься так, чтобы ступени не скрипели, направилась по лестнице на второй этаж.

В конце коридора находилась моя собственная спальня с прилегавшей к ней комнаткой Хуаниты. Нянька, думаю, уже давно спала – деревенские всегда ложатся рано. В центре, практически напротив лестницы, была дверь, ведущая в комнаты Заэля Апорро. Мой путь лежал в противоположный конец коридора. Двери в спальню Ильфорте были неплотно прикрыты, и в коридор падал косой луч света. Я старалась ступать абсолютно бесшумно, чтобы ненароком не разбудить Заэля или Хуаниту.

Мне повезло – не произведя ни единого звука, я подкралась к приоткрытым дверям и заглянула. Лишь доля секунды отделяла меня от следующего, казавшегося мне вполне логичным действия – постучать и спросить разрешения войти. Я застыла, так и не донеся руку до дверного косяка, ибо то, что я увидела, навеки отпечаталось в моей памяти.

Ильфорте, в домашней рубахе и расстёгнутых брюках, сидел в кресле спиной к распахнутому окну. Перед ним на полу, положив руки ему на бёдра, на коленях стоял Заэль Апорро. Короткие, до плеч, волосы Заэля были непривычно взъерошены, словно Ильфорте перед этим вплетал в них пальцы. Я не понимала, что происходит, но отчётливо видела, как склоняется голова Заэля Апорро над пахом брата. Ильфорте запрокидывал голову и кусал губы, его пальцы сжимались на подлокотниках кресла. Я была слишком мала, чтобы понимать, однако откуда-то знала: то, что происходило сейчас, было неправильным, ненормальным.

Я отпрянула так же бесшумно, как и подошла. Сквозь неплотно прикрытые двери до меня донёсся тихий, полный удовольствия стон Ильфорте. Почему-то в этот миг я отчётливо представила торжество на лице Заэля Апорро. Мой высокомерный, гениальный брат был готов продать душу дьяволу ради внимания всего одного человека в своей жизни.

Наутро Ильфорте уехал. Я не вышла с ним прощаться – убежала в сад и спряталась позади собачьей конуры, в густых зарослях боярышника. Кусты нещадно кололи мне лицо и руки, но выйти я сейчас не согласилась бы за все блага мира. Мать и Хуанита безуспешно звали меня, однако я выбралась из своего укрытия, лишь убедившись, что всё закончилось. А потом, за обедом, имела возможность досыта наглядеться на опечаленную мать и довольного, будто упивавшегося скрытым торжеством Заэля Апорро. Он был счастлив.

Впрочем, счастье моего второго брата оказалось недолгим. Спустя пару месяцев после отъезда Ильфорте Заэль, не получая от него никаких вестей, стал чахнуть буквально на глазах. Он бросил школу, категорично заявив матери, что не намерен больше тратить время на подобную ерунду, и потребовал денег на поездку в Мадрид.

Уже тогда, будучи подростком, он точно знал, чего хочет. В Мадриде Заэль намеревался посещать крупнейшие библиотеки, дабы пополнить свои знания по химии и биологии. Всё чаще в своих занятиях он обращался не к современности, а к трудам великих учёных прошлого. Публичные библиотеки Овьедо для него исчерпали себя уже давно.

В отсутствие отца подобные вопросы вынужденно решала мать. Отъезд Ильфорте, первенца и, бесспорно, любимого из троих её детей, опечалил её, однако жизнь не стояла на месте. Мать довольно ловко управлялась с большим хозяйством, штатом слуг, уделяла время нам и, казалось, была в курсе всего, что происходило вокруг. Спустя пару дней после разговора с Заэлем Апорро она отправилась прямиком в школу Святого Бернарда, где имела продолжительную беседу с профессорами, наиболее близко знавшими её младшего сына. Учёные мужи в один голос твердили, что этот мальчик – гений, его таланту ещё предстоит сиять на небосклоне науки. Но увы, в провинциальном Овьедо разносторонне одарённый юноша в какой-то момент просто не сможет развиваться дальше достаточно эффективно. Заэль Апорро словно видел саму суть химических соединений и пути их превращения, он мог необычайно точно предсказать результат любой реакции. Химия, одна из древнейших наук, охотно открывала ему свои тайны. В Овьедо ему больше нечему было учиться.

Наша мать понимала, что не вправе сдерживать исследовательский интерес Заэля Апорро. Время шло, дети взрослели, приходила пора отпустить их во взрослую жизнь. Скрепя сердце, она отправилась в банк, где сняла часть семейных сбережений – ровно столько, чтобы младшему сыну хватило на дорогу, аренду небольшой комнаты и первые несколько месяцев жизни. Вручая эти деньги Заэлю, мать объяснила, что не даёт ему больше по причине его молодости и неопытности: сын мог поддаться соблазнам большого города и забросить дальнейшее обучение. И тем не менее, подсознательно она понимала, что именно в случае Заэля Апорро такого развития событий следует бояться меньше всего. Как я уже говорила, в его жизни было всего две страсти.

Думаю, отправляя четырнадцатилетнего подростка в столицу, мать вздохнула с облегчением. Чем старше становился Заэль, тем более неприятным делался его характер. Мать не могла смириться с той бездной злобы и желчи, что выплёскивалась во всех его словах и поступках. Он относился к окружающим его людям с брезгливым высокомерием, не считая никого из нас равными ему. Он боготворил лишь Ильфорте, но тот был далеко. Отчаявшись справиться с Заэлем Апорро, мать стала по возможности избегать его.

Незадолго до полудня пятого февраля 1907 года Заэль Апорро в сопровождении своего гувернёра Пабло в наёмном экипаже отбыл на центральный вокзал Овьедо. Мы с матерью, обнявшись, стояли у ворот и долго смотрели вслед удаляющейся коляске.