XV.Ты знай, покой однажды точно воцарится (2/2)

На кухню Арсений входит как всегда бесшумно — Антон к этому давно привык, — и едва замечает в чужих руках блокнот и натыкается на печальный взгляд Антона, направленный на страницы, как всё становится ясно. Арсений тут же откладывает плойку на стол и садится рядом, надеясь, что ещё получится оттянуть момент неизбежного.

— Что ты делаешь? — спрашивает непринуждённо, как будто шутливый тон может сделать всё не таким серьёзным, какое оно на самом деле есть.

Антон, тем не менее, на его провокацию не поддаётся. Он откладывает блокнот на подлокотник дивана и разворачивается так, чтобы видеть чужое лицо.

— Арсений, нам надо поговорить.

Надежда в Арсении так и не угасает, и он продолжает беззаботно:

— Мы постоянно говорим.

Они оба знают, к чему всё идёт, и заранее понимают, что это правильно. Арсений от Антона прямо сейчас не может получить практически ничего, Антон от Арсения тоже. Они даже касаться друг друга не могут, когда им захочется, потому что Арсений сбивается иногда и видит, как его ладонь скользит сквозь чужое плечо. Это логично, и рано или поздно им об этом поговорить придётся всё равно, как ни увиливай, но очень не хочется погружаться в это сейчас.

Впрочем, наверное, им никогда не захочется.

Было бы легче, если Арсений просто однажды тихо ушёл. Он сам часто думал об этом. Вот только это ещё страшней, и трусость, которая раньше преследовала Антона, теперь не позволяет Арсению ничего решать.

— Не надо, — просит без всякого энтузиазма Арсений, отказываясь от притворства.

Без своей маски он выглядит гораздо грустней.

— Надо.

Хотелось бы, чтобы каприз Арсения быть всегда рядом прямо сейчас исполнил какой-нибудь добрый дядя, и все проблемы разрешились сами собой.

— У меня куча времени, я всё успею позже, — убеждает Арсений сам себя, и на секунду ему кажется, что они с Антоном поменялись местами.

— Перестань, ты не можешь больше откладывать. И так возишься со мной месяцами.

Антон дёргает рукой в порыве коснуться, но быстро вспоминает, что не может сделать этого сам. Замечая это, Арсений сам берёт его за руку. Тепло, как и всегда, хотя температуру он всё ещё не чувствует.

— Эй, я в порядке, я здоров. Всё будет просто отлично. Ты уже сделал для меня гораздо больше, чем я мог бы попросить у тебя, Арс.

Это правда, но Арсений готов сделать гораздо больше. Правда готов, если бы только ничто их не разделяло…

Но мёртвым нет места в мире живых, они как пятое колесо на телеге, и Арсений слишком старался вернуть Антона в его привычную реальность, чтобы теперь требовать отказаться от неё и посвятить себя физически не существующему человеку. Он эгоист, но не настолько. Не с Антоном.

— Я не хочу отпускать тебя, — признаётся он, и Антон прикрывает на секундочку веки, чтобы услышать отголоски этой важной фразы.

Удивительно, как много есть в мире способов сказать значимые слова, не говоря их напрямую. Почти так же удивительно, как то, что нужные люди всегда их понимают.

— Я знаю. Я тоже, — отвечает Антон, и ему хочется прислониться сейчас к Арсению лбом и просидеть так в тишине, в одном единственном моменте, вечность. — Но ты не можешь продолжать жертвовать ради меня своими мечтами. И мы… мы не можем и дальше друг друга насильно держать.

Дайте Арсению тело — и он пустит искреннюю мужскую слезу. Как можно не разреветься от такой несправедливости? Хотя с телом им, наверное, не пришлось бы вообще начинать этот разговор, так что смысла в этом мало.

Воображение подкидывает Арсению картинки — мечты — того, как всё могло случиться, встреться они раньше. Будь Арсений жив, у них всё было бы хорошо. Он варил бы недовольному и взъерошенному Антону кофе по утрам, заставлял его бегать, напрашивался на встречи, чтобы познакомиться с его друзьями. Но что важнее, они бы обнимались часами, не стеснённые рамками, касались рук, щёк, шеи. Они бы существовали рядом, по-настоящему, и показывали бы всем, что они в этом мире вдвоём, и они спасают друг друга. Было бы правильно. Но это не так.

Антон видит блеск в чужих глазах и точно знает, что это гораздо больше, чем отражение света. Арсений одновременно печальный и нарочито радостный, как упрямый ребёнок, который пытается скрыть, что не расстроен тем, что ему не купили вкусностей, и это настолько же сильно не сочетается с его взрослым суровым лицом, насколько сочетается с настоящей натурой.

— Я могу жертвовать чем захочу, — Арсений складывает брови домиком, и Антону ещё сильнее хочется его обнять.

— Арсений, ты такой дурак, — ещё один способ признаться в чём-то важном.

— Ты меня ещё и оскорбляешь, вот спасибо.

Судя по тёплому и мягкому взгляду, Арсений не обижается, и это так трогательно, что у Антона тоже свет в зрачках бликует. Его понимают правильно, и Арсения хочется за это чмокнуть в красивый нос так крепко, чтобы там остался круглый красный след, как от помады в мультиках. Сцепленных рук не хватает категорически, и Антон не знает, куда девать эту топящую его нежность, чтобы в ней не захлебнулись все люди на планете Земля.

Антон находит его блестящие голубые глаза, кажущиеся в приглушенном освещении почти синими, и так долго смотрит в них, как будто этот взгляд может изменить что-то в его жизни, как будто стоит всмотреться сильней, и он сможет самостоятельно коснуться опущенных плеч, если потянется к Арсению.

Но мечты остаются мечтами, а лимит на чудеса в своей жизни Антон уже исчерпал. Поэтому он только сжимает челюсть, надеясь, что Арсу не слышно скрипа его зубов и, как недавно научился, резко полностью расслабляется, чувствуя, как напряжение равномерно растекается по мышцам и переливается через край, отпуская.

— Эй, мы связаны, помнишь? Ты же не забудешь меня за каких-то, ну там, плюс-минус тридцать лет.

Арсений бьёт его по плечу и, удивительно, попадает по Антону с хирургической точностью. Они смеются оба, чтобы дать себе передышку от грусти — это становится хорошей традицией, — а потом снова смотрят друг на друга и наслаждаются тишиной.

— Да мне всей вечности не хватит тебя забыть, даже если мне этого захочется.

Сил терпеть больше нет, и Арсений тянется обнять Антона обеими руками. Он прижимается к нему как можно ближе, надеясь впитать в себя всё предназначенное ему или доброй судьбой, или самим Антоном тепло, и утыкается макушкой куда-то в район ключиц. В больших руках Арсений не чувствует себя ужасным, злым призраком даже на каплю. С Антоном он самое доброе привидение с мотором. И это аксиома, которая, как они оба надеются, не изменится никогда.

— Тогда не бойся, Арс, — успокаивает его Антон и сам от этого тоже успокаивается. — Мы обязательно с тобой встретимся, у нас же столько времени будет.

— Да ты меня сразу бросишь, как только возможность появится, — вредничает Арсений в чужое плечо и на секунду теряет контроль, едва не проваливаясь в грудь Антона.

— Я никогда так не поступлю, ты же знаешь, — а тот и не замечает как будто этого всего, потому что разве есть какая-то разница, пока они могут побыть рядом. Стоит ли отвлекаться на такую мелочь?

Антон бы разрешил Арсению в себя вселиться. Он вообще всё бы ему разрешил.

— И что, мы прямо сейчас прощаемся, что ли? — подводит Арсений итог, выпрямляясь.

Рамки времени, в которые они сами себя загоняют, начинают давить, и это как откладывать поход к врачу после травмы, когда нога уже посинела и ни в один кроссовок не влезает: можно, конечно, но тогда рано или поздно придётся лишиться ноги навсегда, а не просто потерпеть её вид в гипсе пару месяцев.

Лишаться друг друга навсегда они не хотят, но и быть всё время рядом, когда возможности так ограничены — ужасная пытка для обоих.

— Нет, я отправляю тебя в отпуск, чтобы ты от меня хорошенько отдохнул и расслабился, — Антон улыбается и искренне верит в то, что всё у них однажды будет хорошо. — Воспользуйся этим по полной, потому что потом я не отойду от тебя ни на шаг.

— Это угроза? — Антон готов поклясться, что слышит надежду в чужом голосе.

— Это обещание.

Арсений проглатывает просьбу повторить ещё раз, потому что хочет запомнить слова такими, какие они есть, даже если это самая наглая ложь на свете.

А Антон ведь не обманывает. Он обязательно все обещания исполнит. Как же ещё?

— Я буду приходить, — в свою очередь говорит Арсений.

Он каждую деталь в этой квартире знает наизусть, и ему даже не нужно будет закрывать глаза, чтобы её представить.

— Я надеюсь, — тихо говорит Антон и, кажется, чувствует тепло: как и говорил Арсений, точно не батарейное.

В груди призрака, не скрытой телесной оболочкой, трепещется душа. Такая большая, светлая и яркая, что у Антона голова кругом идёт. Они всё ещё сидят очень близко друг к другу, и Антон готов поклясться, что душа Арсения тянется к его душе — вот-вот намертво слипнутся.

— Я тебя дождусь, только обещай, что наша встреча случится как можно позже.

Арсений просит это так уязвимо и по-честному, что хочется вовсе никуда его не отпускать, но Антон дал сегодня много важных обещаний, как вслух, так и про себя, поэтому нарушать их не имеет права. Он улыбается Арсу улыбкой, говорящей «всё будет хорошо», и ещё раз кивает.

— Обещаю, Арс, — продолжает он заверения, — ты только не забывай иногда приходить.

Уютная квартирка на девятом этаже вмещает в себя боль, любовь и смелость разом. В ней тепло и пока что совсем не одиноко. Антон верит в благополучный исход, поэтому, как только Арсений уходит, думает о том, что им предстоит ужасно долгий путь. В тот день с друзьями он засиживается до самого закрытия, а потом зовёт всех к себе домой, чтобы не возвращаться в одиночество.

Следующие несколько лет Антон старается не делать кардинальных перестановок, бережно хранит полюбившиеся Арсению кружки, чтобы не разбить, и всегда ждёт его, оставляя возможность вернуться. Он держится за обещание жить полноценно и счастливо, данное Арсению, но никогда не забывает и о его словах.

Когда через пять лет Арсений перестаёт появляться в его квартире даже изредка, Антон переживает, что что-то стряслось, и в один из дней судорожно пытается миллиметр в миллиметр поставить стол, стулья и диван так, чтобы они находились на тех же местах, что помнил Арсений. Но это не помогает, и призрак больше не навещает его, оставляя горькое послевкусие обмана.

Антон не сдаётся, ждёт его целый год, полгода, несколько месяцев. Он разговаривает со стенами, представляя, что Арсений стоит где-то здесь, потеряв свою способность показываться Антону, но в какой-то момент понимает: самообманом успокоить душу не выйдет. Она в сто раз умней.

Через семь лет Антон переезжает с Леной и маленьким сыном в новую квартиру, забирая дурацкие кружки с собой, и с Арсением так и не прощается.