X.И всякий свет погаснет заодно (2/2)

— А ты прошаренный, — то ли хвалит, то ли стебёт Серёжа, и Арсений смущённо отворачивается.

— В самый первый день сквозь меня прошёл случайный прохожий, и мне так плохо стало, как будто отравился сразу всеми вещами на свете, — объясняет он.

— Понимаю. Но, вообще-то, это не всегда так ощущается. Тебе просто не повезло наткнуться на мудака.

Они неспешно прогуливаются по обочине, сойдя с заполненного людьми тротуара, и как-то слишком быстро находят общий язык. Арсений безобидный, знает, что сам никак навредить Серёже не может. Но тот явно призрак постарше и поопытнее, поэтому ничто не исключает, что он, возможно, знает тысячу и один способ разрушить чью-то даже призрачную жизнь. Но инстинкт самосохранения внутри Арсения не бьёт тревогу, и Арсений, доверяя себе, спокойно доверяет и ему.

— Мудака?

— Моя знакомая называет их «чёрными душами», но это слишком поэтично, как по мне, а ещё она немного с… ну, — Серёжа задумывается, подбирая правильное слово, и чешет бороду — Арсению кажется, что это такая же привычка, как у него сглатывать, когда настигает страх, — ебанутая, — не церемонится в итоге. — Поэтому я её размышления перевожу сразу на человеческий.

Для того, кто считал себя самым одиноким одиночкой на планете, знание о том, что Серёжа существует в этом мире со своими межличностными связями, бьёт обухом по голове.

Серёжа выглядит мудрым. Не таким серьёзным чуваком с дипломатом, у которого мысли линейны и исключительно правильны, а таким себе старым шаманом, который с виду всю свою жизнь просто сходит с ума, живя в своё удовольствие, но если приходит опасность, пробуждает в себе такие знания, которые никто, кроме него, не смог бы сохранить и донести до нуждающихся. Арсений не понимает ещё, насколько верно его оценочное суждение, но ему хочется, чтобы даже этой мнимой мудростью с ним поделились, потому что он сам не знает абсолютно ничего.

— Объяснишь? — просит Арсений.

Он ждёт, надеясь услышать чуть более развернутые объяснения, и Серёжа, видимо прекрасно представляя состояние «новичка», продолжает рассказывать ему то, что сам смог узнать за время своей смерти.

— По версии всё той же моей знакомой, мы существуем за счёт оставшейся от наших душ энергии. Если она спокойная и… чистая, то после смерти человек никаким призраком не становится. Она говорит, что не уверена в том, отправляются ли такие души в рай или просто растворяются в пространстве. Мы как при жизни нихера про это не знали, так и сейчас не можем быть уверены, — он снова вставляет смешок: сам в божественные начала, очевидно, не верит, — но если энергия во время смерти хаотична, по разным причинам, она формирует нас, чтобы… вроде как сдержать, или типа того. Понимаешь?

Пока что слабо.

Версия интересная, и Арсений мог бы согласиться с ней, если бы только знал хоть что-нибудь о моменте, в который сам умер. Но слова Серёжи звучат логично, и за неимением другого варианта объяснений Арсений кивает, принимая всё как есть.

— Она говорит, что, когда мы были ещё живы, схема была такая же и что по сути человеческие тела — такая же сдерживающая оболочка. Но в отличие от нас, у них она максимально ограничена, а у нас только обозначена. Блин, как, знаешь, у них это тюремный карцер, а у нас просто нарисованная линия, за которую сказали не выходить, — Серёжа старается говорить как можно проще, и Арсений не может не улыбнуться на это, потому что он понял с первого раза, но аллегория с тюрьмой всё равно вышла забавная. — Пока мы живы, мы эту всю ерунду не чувствуем, но когда умираем, наша защитная оболочка пропадает, и все эти энергетические хероборы мы ощущаем острее. Поэтому когда ты проходишь сквозь человека, у которого какая-нибудь извращённо-больная душа, тёмная энергия и дальше по списку, тебя херовит, как когда заражаешься гриппом. И, соответственно, наоборот. Если ты попадаешь в хорошую душу, тебе тоже становится хорошо. Ощущения — кайф, но тут не угадаешь, поэтому почти все, кого я знаю, предпочитают обходить людей стороной.

— А с предметами так же? Через стены мне тоже не особо приятно проходить, — интересуется Арсений, и Серёжа удивлённо зыркает на него, неохотно отрываясь от пестрящей фонарями дороги впереди.

— Не знаю, у меня нет с этим проблем, — признаётся он.

В который раз Арсений думает о том, что он совершенно неправильный призрак. Но теперь ещё о том, что у него перед глазами есть настоящий пример. Он не один, и ему уже не так страшно, как было в самом начале.

— А бар… Мы же не можем напиться, да?

Арсений чувствует себя глупо, когда спрашивает, потому что это логично и понятно, но вдруг он просто не знает чего-то, и у него ещё есть шанс залить в себя пару шотов водки, пива или виски, чтобы не переживать. Серёжа не называет его дураком. Он суёт руки в карманы и понимающе кивает.

— Нет, но это не мешает нам развлекаться, — подмигивает он.

— Так ты просто повеселиться пришёл?

Ответа Арсений не ждёт, потому что Серёжа молчит минуты две после этого, о чём-то долго думая, а потом резко останавливается и смотрит серьёзно. Арсений тут же пугается, судорожно вспоминая, что такого он успел сказать.

— Кто твой человек? — серьёзно спрашивает Серёжа.

В голове автоматом выскакивает «Антон», но Арсений не уверен, что его спросили именно об этом.

— Кто?

— Человек, который может тебя видеть.

— Его зовут Антон, — отвечает Арсений и ловит лёгкое раздражение, какое бывает, когда объясняешь кому-то слишком очевидные для себя вещи.

— Кто он тебе?

Совершенно растерянный, Арсений пытается в этом разобраться. Может ли он назвать Антона другом? После последней их встречи он не уверен, что может претендовать на такой ярлык. Антон точно человек, который стал очень дорог, и такое обозначение единственно подходит ему, но, как назвать это простыми словами, чтобы Серёжа понял, Арсений не знает.

— Просто… знакомый?

Серёжа не удовлетворяется. Он прищуривается, пытаясь разглядеть в чужих глазах обман, но натыкается только на искреннее недоумение. И верит, тяжело вздыхая.

— Я был в баре, потому что хотел присмотреть за своей девушкой, — признаётся он.

Арсений удивлённо хлопает глазами.

— Девушкой? — самому себе хочется прописать левый коронный, потому что сколько можно строить из себя идиота.

— Бывшей девушкой.

— Призраки встречаются друг с другом?

Это снова выглядит как комедийная сценка из тупого сериала, и Арсений на месте Серёжи давно уже послал бы нахер сам себя. Но новый знакомый смеётся очень красиво, обнажая белые зубы, и становится не так неловко перед ним.

— Конечно, — кивает он, улыбаясь, — но она не мертва.

Первая мысль у Арсения о том, что это очень неправильно — встречаться с тем, кто ещё жив, но, прежде чем её озвучить, он думает дольше пары секунд, и новая догадка кажется гораздо логичнее.

— Она твой человек?

Звучит довольно интимно, как будто вопрос ещё более личный, чем секс, отношения или ментальные проблемы. Арсению непривычно слышать такое, непривычно говорить, но Серёжа, кажется, ничего против такого вторжения не имеет: то ли привык, то ли сделал скидку на Арсову глупость.

— Нет, последним, кого я видел при жизни, была её мать, — по-доброму усмехается он.

— Ты помнишь?

Очень ярко вспыхивает короткая ярость, но Арсений давит её в себе, потому что не имеет права злиться на Серёжу. В конце концов, тот не виноват, что у него даже призрачное существование идёт по одному месту.

Выплескивать детскую обиду определённо нельзя, зато можно попытаться попросить помощи. Серёжа смотрит немного удивлённо, и Арсений решает довериться ему до конца, потому что у него не так много знакомых, с кем можно об этом пообщаться.

— Когда я… умер, я ещё какое-то время этого не понимал: ходил, как идиот, по улицам, просил людей мне помочь. Мне казалось, что у меня просто амнезия или что-то типа того. В голове пустота, я совершенно ничего о себе не помнил, кроме имени, — рассказывает он, вспоминая свой первый день в новой жизни.

Сколько времени уже прошло? Кажется, достаточно, чтобы сказать, что это было давненько.

— У тебя же есть человек, — перебивает Серёжа, и теперь очередь уже Арсения не понимать, что от него хотят.

— О чём ты?

— Призраки помнят всё, что как-то связано с их людьми. Они для нас как маяки, чтобы мы не терялись, но и не цеплялись за прошлое.

Он выглядит озадаченно, и Арсений первый раз полностью разделяет его эмоции, напрягая мозги. Антона он не знает. Они друг друга точно тогда, на детской площадке, увидели впервые. У него в папке с жизненными воспоминаниями ничего нового: всё тот же листочек с чужим портретом без лишней информации и… какое-то смутное видение, которое Арсений не может разобрать. Он хватает его за хвост в момент, когда то норовит проскочить мимо, и рассматривает так внимательно, что оно съёживается от подобной решимости и краснеет, становясь ярче.

Перед глазами картинка людной улицы, стука маленьких каблуков, шарканья, громких разговоров. Ощущение спешки сковывает движения, заставляет внимание рассеяться и строит чёткий, выверенный маршрут. Секунда — и Арсений сбивается, падая и пачкая пальто. Вторая — смотрит в каре-зелёные глаза незнакомца. Третья — злится, стараясь вернуться в привычный ритм жизни. А потом воспоминание обрывается, и Арсений почти истерично смеется, прикрывая ладонью глаза.

Серёжа такую перемену в настроении окрещивает безумной и едва успевает подавить в себе желание попятиться, а затем настороженно спрашивает:

— Ты чего?

Если бы мог, Арсений бы заплакал, потому что это обидно, жестоко и не справедливо. Судьба знатно над ним поглумилась, оказывается, и всё, чем ей хочется ответить, — это большим факом, который будет видно за миллионы световых лет.

— Мы были незнакомы, — выдавливает Арсений, сползая ладонью на губы, и через этот барьер Серёже сложнее его разобрать, — мы случайно столкнулись на перекрестке, поэтому я не помню ничего о себе. Он ничего не значил в моей жизни.

Серёжа сочувственно поджимает губы, и в его глазах понимание загорается короткой вспышкой. Наверняка он редко встречал за смерть таких же неудачников, какой сейчас идёт от него по левую руку.

Арсению плохо, его мутит, голова немножко кружится. Примерно так, наверное, чувствует себя Антон, когда его колошматит от лечения.

Антон…

Всего лишь час назад Арсений считал, что упустил из своих рук свою самую большую удачу, а теперь вот узнает, что у него изначально был бракованный лотерейный билет. Он мог бы запомнить родителей: маленького себя, нюансы своего воспитания, важные разговоры, события. Мог бы сохранить связь со своей второй половинкой и понять, каким он был, когда действительно считал себя счастливым на все сто. Его человеком мог бы стать друг, любовник, знакомый, родственник, одногруппник, коллега… Кто угодно, кто знал бы его и мог помочь.

Но у него только чёртова случайная встреча на перекрёстке и полный штиль в голове, потому что ему достался Антон, который совершенно чужд и не нужен ему.

Это обидно, досадно, до крика несправедливо, потому что Арсений уверен: он этого не заслужил. Не заслужил того съедающего одиночества, тоски, безразличия, не заслужил отсутствие выбора, не заслужил попасть в тот злополучный один процент мертвецов, которые не помнят ни крупицы своей жизни.

Арсений злится на себя, ещё живого, за то, что не смотрел перед собой, на Антона за то, что оказался таким растяпой, на судьбу, на свою смерть, на Серёжу, который зачем-то об этом рассказывает. На секунду приходит сожаление о правде, настигающей слишком внезапно. Будь у него выбор, Арсений отказался бы это всё узнавать, лучше и дальше считал бы, что Антон просто особенный, и что ему вообще ужасно повезло, что хоть один человек на всей земле способен скрасить его серость. А теперь он знает, что могло быть ещё красочнее, что мир мог бы и вовсе не сереть, и от этого как-то больно.

— Не хочешь прогуляться обратно до бара? — неожиданно предлагает Серёжа, протягивая руку, которая как будто может вытащить из самобичевания, и Арсений кивает, благодаря.

Он помнит ещё, что у Серёжи там сегодня проводит время бывшая девушка, и пусть тот не акцентирует на этом больше внимания, Арсений всё равно понимает: если предлагает вместе пойти, значит, хоть немного, но доверяет. Всего час назад ведь уводил куда подальше. Арсению не сложно было его раскусить.

Поэтому нынешнее приглашение так греет душу, и только поэтому Арсений, хоть и ненадолго, но перестаёт думать только о том, какой же он лох, раз после смерти из всех возможных вероятностей ему выпал шанс, что был меньше всех.