VIII.Пусти сюда того, кто захотел помочь (2/2)

Арсений у самой двери медленно разувается и улыбается, как будто живёт в этой квартире добрых пару лет. Не чувствуя никакой неловкости, он проходит мимо Антона в сторону кухни, как будто действительно пришёл к себе домой, и выглядит таким уверенным и спокойным, что спросить о том, что он тут делает, Антон не решается. В конце концов, пришёл и пришёл.

— Может, ты уже оставишь свой телефон? Я хоть готовиться буду к твоим внезапным появлениям, — обыденно спрашивает Антон, останавливаясь у столешницы.

— Может, ты уже нальёшь мне чаю? Сам же пригласил.

— Да, три месяца назад…

Удивительно, что с их знакомства проходит уже так много времени, что Антон болеет уже так долго.

Последняя их встреча была почти две недели назад, когда они, настоящие безбашенные мальчишки, обрывали клумбы милым бабушкам, чтобы подарить девчонке цветы. За всю неделю это лучшее и самое яркое воспоминание Антона. Кроме него он помнит только грустную Иру, процедуры, врачей, отменённую встречу с друзьями, до сих пор находящихся в неведении, и снова Иру, лицо которой не меняется ни на секунду, тускло мигает одинаковой каждый день тоской.

Арсений в этом уравнении жизни — яркое пятно, вносящее разнообразие в серость. Прямо сейчас он, умостившись на высокий стул, мотает ножками, как маленький ребёнок, и улыбается так широко, что ямочки на его щеках, кажется, могут вместить в себя Вселенную.

В сложившихся обстоятельствах Антону нечего уже терять, поэтому он безразлично сам себе кивает в мыслях и идёт заваривать ещё один чай. Арсений ассоциируется у него с котом: точно так же пришёл однажды, случайно забредя в открытый подъезд, и остался.

— А если бы меня не было дома? — спрашивает Антон и отворачивается, чтобы достать коробку с чаем.

— Но ты же был.

Антон усмехается, качая головой на такую непосредственность. Он этого человека совершенно не понимает. Ему снова кажется, что единственное объяснение всему этому — то, что Арсений маньяк, который слишком неудачно выбрал уже умирающую жертву, лишившись всякого веселья. От этой мысли ему почему-то смешно.

— Я не понимаю, как в тебе это сочетается, — Антон ставит перед Арсением ту же кружку, что и в прошлый раз, снова садится напротив и прислушивается к ощущениям.

Головная боль всё ещё бьёт отголосками в виски, но тошнота сходит на нет окончательно. За окном потихоньку всё осыпается золотом, и включенная лампа вытяжки бесполезно мотает энергию, сливаясь с общим светом. Но на душе нет тяжести от груза обязательств, нет необходимости притворяться, что всё хорошо, и Антон позволяет себе расслабиться, пока не слышит:

— Что «это»?

Хитро щурясь, Арсений смахивает на лиса с коварными планами на несчастного зайчишку, который попался ему, но Антону плевать, потому что он уже обещан жертвой Богам более могущественным, чем священная лисица. С такого ракурса мысли на Арсения смотреть совершенно легко: интересно, как смотреть на змею, приползшую уже после того, как тебя укусила другая.

Сказать конкретно, что «это», сложно. Слов не хватает, а может, и вовсе не существует, чтобы описать ту странную энергию, исходящую от него. Она сверхъестественная какая-то, мистическая, не имеющая ни одного синонима. Но поделиться размышлениями хочется, поэтому Антон, не думая, говорит:

— Вот эта твоя запутанность, мудрёность, сложность и «привет, я пришёл к тебе домой без предупреждения, чтобы выпить чаю». Это странно, — пробует подобрать слова Антон, но даже ему кажется, что это глупо, что уж говорить про человека, гораздо опытнее и красноречивее его.

Но Арсений, вопреки всему, над его словами серьёзно раздумывает. Он укладывает руки на кружку, мимолётно улыбаясь чему-то в своей голове, и отвечает излюбленными закрученными формулировками длиной в тридцать восемь попугаев:

— Это действительно странно, потому что такое безрассудство свойственно обычно людям, лишённым всякого воспитания, но я не могу остановить себя. Мне кажется, я раньше таким не был. В смысле, не мог вот так просто явиться к человеку, считая достаточным одно неосторожно брошенное приглашение, и вообще… Наверное, я мало с людьми общался и мало кого к себе подпускал. Я вот сейчас на них смотрю на всех: на гуляющих в парке, пьющих кофе с друзьями, не вылезающих из сети, готовящих ужины, и мне не хочется даже несчастной крошки их внимания. Быть наблюдателем — вот что моё.

Антону хочется узнать, что изменилось или что повлияло на него в этот конкретный раз, потому что то, что говорит Арсений, всё равно кажется описанием совершенно другого человека. За все их встречи наедине Арсений ни разу просто так не наблюдал отрешённо за миром, наоборот, всегда тянул куда-то, тормошил, втискивался в узкий вагончик рядом, чтобы скатиться со страшной американской горки без страховки. Он точно не был наблюдателем, но почему-то уверенно так считал.

— Просто тебя мне, кажется, получилось узнать немного ближе, и я подумал, что друг нужен тебе больше, чем мои принципы мне.

От этой фразы страшно передёргивает. Антон почти один в один слышит Ирины жертвенные интонации, но Арсений, в отличие от неё, не бросает на Антона сочувственный взгляд, готовясь лечь вместо него под поезд, а просто улыбается, отвлекаясь на рвущиеся через шторы закатные лучи и как будто имеет в виду совсем не осточертевшую лейкемию.

— Потому что я болен? — на свой страх и риск уточняет Антон и заранее готовится к неприятному ответу, который грозит разрушить единственный прожектор света, оставшийся в жизни.

— Потому что болен я.

Антон удивлённо моргает, не понимая метафоры, и хочет накинуться с новыми вопросами и разузнать об Арсении всё в самых крошечных деталях, но тот качает мягко головой, прося не лезть, и Антон проглатывает любопытство, проявляя уважение.

— Ты лучше вот что мне скажи, — меняет тему Арсений, заставляя Антона насторожиться, — откуда у чая такой мерзкий запах? Дело в заварке или ты просто не умеешь нормально настаивать чаи?

Брови Антона ползут вверх вместе с удивлённой улыбкой. Он таращится восхищённо на Арсения, удивляясь скорости разгона его мысли от высокопарных речей о сущности своих отношений с окружающими до кулинарных способностей Антона, и даже не знает, что на это сказать.

— Не думал, что клубника может невкусно пахнуть.

— Может, если руки из жопы растут.

Это больше смешно, чем по-настоящему обидно, и Антон оскорбляется нарочито карикатурно, упирает руки в бока и пытается сдерживать расползающуюся улыбку. То, что его не жалеют, — очередной глоток воздуха, который получается выцепить только рядом с Арсением.

— Ах, вот так. Тогда мы это выливаем!

Он забирает так и не начатые кружки с чаем, безжалостно избавляет их от содержимого, промывая струёй проточной воды, и выставляет их перед Арсением на столешницу. Чайник ставят во второй раз, а из ящика с приборами вытаскивают третье сито.

— Демонстрируй, маэстро, — ехидничает Антон, складывая руки на груди.

Арсений, однако, не торопится. Он отставляет кружки подальше и открывает верхний отсек пенала, доставая из него прозрачный пузатенький заварник. Антон не удивляется даже тому, что Арсений с первого раза разгадывает расположение предметов в чужой квартире, и просто продолжает следить. Спесь высокомерного «ну попробуй» сбивается окончательно, когда Арсений вместо того, чтобы просто дождаться выключения чайника, открывает крышку, внимательно начиная следить за процессом закипания воды.

При взгляде на его сосредоточенный вид, Антону кажется, что он упускает из виду какие-то очень важные истины, и ему, как маленькому ребёнку, хочется выяснить их поскорее. Он вытягивает шею вверх, чтобы тоже заглянуть в чайник, и тут же ловит вылетевший изо рта Арсения смешок.

— Запах чая, особенно не засунутого в пакет, — это самая главная его составляющая, и чтобы он раскрывался полностью, нужно правильно готовить заварку, а не просто заливать её кипятком, — объясняет Арсений, ловя прозрачным чайничком пар через открытую крышку.

Антону это всё кажется магией, не меньше. Он с восторгом смотрит на махинации чайного эксперта, захватывая в ловушку каждое его слово о «пятнадцати секундах» и «до первых пузырьков», но всё равно пропускает общую суть. Раньше Антон таким не занимался бы. Он в прошлой жизни был парнем слишком простым: пил пиво с пацанами в баре на центральной улице и покупал цветы, теша нереализованную романтичную натуру. Никогда раньше он бы не стал готовить с кем-то чай, тем более с таким жутким, позорным восторгом. Но закат всё ещё горит оранжево-жёлтыми оттенками, а Арсений заливает водой чаинки, перемешанные с сухими ягодами, и в вечернем свете весь этот процесс от начала до конца кажется видением. Таким, которое в любой момент может исчезнуть, растворившись обратно в фантазию, если обидеть его или отвлечь.

Антон не отвлекается, с энтузиазмом наклоняясь понюхать, что получилось по итогу всех этих махинаций. И, несмотря на то что особой разницы его рецепторы не ощущают, магия процесса заставляет блаженно прикрыть глаза и самообмануться, определяя едва уловимый ягодный аромат как самый лучший чайный аромат в истории.

— Ого, здорово.

Прямой нос Антона морщится забавно, когда он пытается ещё сильнее вдохнуть запах, и

Арсений самодовольно ухмыляется, предлагая Антону разлить напиток по их кружкам. Но Антон срывается с места, рыская по шкафам, и в конечном итоге с горящими глазами вместо аниме-кружек из интернет-магазина достаёт упакованный в коробку чайный сервиз. Ни он сам, ни даже Ира до этого никогда им не пользовались, но ситуация кажется как нельзя подходящей, и Антон без сомнений отдирает с двух сторон скотч и выставляет на столешницу две маленькие чашки с блюдцами.

Арсений смотрит на них с восторгом, разглядывает цветочную роспись на чёрном фоне, позолоченный край блюдца и изящную ручку, которая, как кажется, может сломаться, если хоть немного неаккуратно её сжать. Он еле-еле переводит на Антона капельку внимания и следит за тем, как он, двухметровый и уставший, измученный борьбой, с лёгкой улыбкой переливает чай из модного прозрачного заварника в малюсенькие керамические чашки. Со стороны выглядит так, будто он собрался устроить чаепитие с куклами и плюшевым медведем, и это сравнение напоминает Арсению о том, что не так сильно то, что они собираются делать, отличается от детской игры с воображаемыми друзьями.

— Благодарю, — чуть наклоняет голову Арсений, когда ближняя к нему чашка заполняется почти до краёв.

Антон укладывает блюдце плашмя на ладонь перед тем, как идти в сторону дивана, а Арсений обхватывает самый край своего, придерживая чашку за ручечку.

Едва они приземляются на диван, выдерживая между собой приличную дистанцию, как Антон морщится от вновь настигнувшей и почти было забытой головной боли и упирается затылком в стену, вжимаясь так, чтобы больно стало где-то снаружи, а не изнутри.

Арсений, не раз подслушивающий их с Ирой споры, ничего не говорит. Он продолжает сидеть на своём месте, выпрямляя спину так, будто в неё вставили палку, и терпеливо ждёт, пока Антона отпустит очередной побочный эффект.

— Ну вот, а ты впускать меня не хотел, — отвлекает его Арсений глупым бессмысленным разговором, параллельно выискивая момент, когда невыпитый чай можно будет незаметно вылить или хотя бы отставить подальше.

— Я этого не говорил! — резко защищается Антон, забывая обо всех проблемах. Мысль о том, что он мог Арсения обидеть, ранит его. — Я просто удивился твоему приходу.

На это Арсений, саркастично поджав губы, кивает часто, делая вид, что только из-за этого не может отпить ароматный для Антона чай. Он улыбается, косясь на испускающую остатки пара чашку, и вспоминает о том, как вообще наткнулся на статью о правильной заварке на ноутбуке девушки, живущей в этом же доме на другом этаже. Когда он читал это из-за её спины, ему было жаль, что статья, которую изучала Лена, была не такое уж значимой и что она никогда ему в призрачной жизни не пригодится и даже крошку удовольствия не принесёт, потому что ни запаха, ни вкуса Арсений не почувствует. Но посмотрите, с того дня, как он узнал о мастерстве заварки, прошло всего две недели, а Арсений столько эмоций получает от осознания того, что Антону правда нравится плод его призрачных трудов, что за всю жизнь он, наверное, столько эмоций не получал от обыкновенного чая.

— Кстати, всё ещё не хочешь оставить мне телефон? — находит волнующую тему Антон, удобно умащивая подушку под локоть, и тут же пытается аргументировать просьбу чем-то большим, чем «хочу». — Ну, типа, мы знакомы ещё с начала весны и постоянно сталкиваемся везде, где можем и не можем, даже не договариваясь. Ты знаешь про мою жизнь даже больше, чем старые друзья, и без проблем приходишь в гости выпить чаю… Но телефон так и не даёшь, и я не понимаю, почему нет-то? Мне, если что, правда не важно, что за тайны ты там скрываешь, даже если у тебя в квартире сутками варят мет, я никому не скажу. А ещё ты можешь убить меня, если заподозришь в доносе.

Шутка не вызывает должной реакции, потому что Арсений просто не может выдержать этот доверчивый Антонов взгляд и продолжить врать ему одновременно. Он отставляет свою чашку с чаем на покрытый деревяшкой подлокотник кресла, сделанный под мини-столик, и улыбается как-то по-родительски, будто собирается поведать очередную сказку о том, что Дед Мороз приходит только к хорошим мальчикам, Зубная фея точно принесёт монетку под подушку, если положить туда зуб, а Пасхальный Кролик передаст в мешочке конфет, если у него будет хорошее настроение.

— У меня нет телефона, — признаётся он, готовый к подозрениям, но Антон даже не удивляется, как будто чего-то такого и ожидал, — я говорил уже, мне не особо нужно общаться с кем-то в социуме. Ты единственный, кто мог бы услышать меня через мобильный сигнал, но я могу прийти к тебе лично, а это значит, что телефон в итоге мне ни к чему.

— А если в следующий раз меня всё-таки дома не окажется?

По его большим зелёным глазам видно, как он переживает, задавая такие вопросы, и Арсению хочется успокоить его, чтобы он никогда больше об этом не тревожился. На секунду мелькает мысль признаться в том, что он неживой, но атмосфера вокруг такая тёплая и приятная, что не хочется рушить её прямо сейчас.

— Я приду в другой раз, — он экстренно обдумывает, можно ли открыть ему немного больше, и получится ли у уставшей Антоновой головы принять за красочную легенду очевидно сумасшедшие слова, и всё-таки рискует, — или ты можешь просто меня позвать.

Антон смеётся ярким, звонким смехом, определённо оценивая шутку на максимальный балл, и улыбается лёгкости разговора.

Солнце окончательно скрывается за горизонтом, закат превращается в сумерки, опускаясь на город, а со стороны зашторенного окна тянет лёгкой летней прохладой. Атмосфера больше не напряженная, какой была сразу после ухода Иры, теперь она блестит лучами уходящего солнца, пахнет зелёным чаем с клубникой и улыбается чужими глубокими ямочками. И от этого так хорошо, что можно забыть ненадолго обо всём, что может внести мрачность.

— А пентаграмму чертить придётся? — задорно подхватывает Арсеньев настрой Антон, и они смеются уже оба.

— А как же! И кровь девственниц пролить на алтарь. Хотя тут можешь просто палец порезать.

Они улыбаются и перебрасываются подколками до тех пор, пока на улице окончательно не темнеет. В новых обстоятельствах включенная лампочка у вытяжки оказывается как нельзя кстати. Нетронутый Арсением чай и пустая Антонова кружка теперь стоят рядом друг с другом, не вызывая никаких подозрений, и чем громче над шутками Антона смеётся его гость, тем меньше этого гостя хочется выпускать из квартиры.

Антон не знает, как это в итоге получается. Каким образом судьба сводит их двоих в ужасно мрачный для Антона день и сталкивает после этого снова и снова без всякой помощи, как раз тогда, когда Антону это нужно. Дело настолько подозрительное, что его давно бы пора передать в сыскное бюро «Квартет», чтобы чуть более умные, чем Антон, школьники по полкам разложили всю странность ситуации и окрестили преступником или Арсения, или Вселенную, играющих в такие игры. Но делиться Арсением не хочется, потому что его и так в жизни слишком мало, поэтому Антон закрывает на всё глаза, безоговорочно доверяя, и собирается позволить водить себя за нос в любую точки мира, если при этом рядом с Арсением он не будет чувствовать той ужасной безнадёги, которая преследует в любые другие дни.

— Уже поздно, ты можешь лечь спать здесь, если тебе всё-таки дольше пяти минут до дома, — предлагает Антон, отправляясь споласкивать чашечки в раковине.

Идея оставить Арсения рядом с собой и не утонуть в одиночестве кажется гениальной, но очень тяжело определить, насколько нормальным со стороны выглядит это предложение.

Они друг другу недодрузья и перезнакомые, и хотя каждой частью своей отравленной души Антон ощущает, что может доверить и попросить у Арсения всё, что угодно, нормы приличия всё равно предлагают подумать ещё.

— Хорошо, — без запинки соглашается Арсений.

Свет от ободрившегося Антона немного слепит, но реакция его дарит Арсению какое-то фантомно ощутимое тепло, и хочется, чтобы это продлилось подольше.

Призракам спать по-настоящему не надо, они ведь всё-таки мертвы. Но Арсений следит за потихоньку зевающим Антоном, старающимся свою сонливость скрыть, и для себя решает, что этой ночью его главной работой станет охрана хрупкого, часто сбиваемого страхами Антона.