IX.И даже если друг окажется обманом мерзким (1/2)

За ночь Арсений успевает подготовить декорации. Он мнёт руками простыню, покрывающую диван, сбивает одеяло, переворачивает одну кружку дном вверх, как будто только что её помыл, и открывает окно, чтобы сказать, что спать было жарко. От Антона он за ночь отходит всего пару раз, и не то чтобы это первый случай, когда Арсений находится в его квартире ночью, но этот ощущается по-особенному, потому что ему не страшно быть обнаруженным и пойманным с поличным за подглядыванием — в этот раз его приглашают остаться здесь.

Смотреть за тем, как Антон успокаивается отчего-то очень приятно. В этот момент он напоминает Соню, которая не обращает внимание на тревоги и мило морщится, когда спит. Кажется, Антон только ночами и позволяет себе дышать нормально. Единственное, что печально, — уже где-то две недели Антон дёргается непроизвольно во сне. Периодически, как только комнату заполняет покой, его перебивает крупной судорогой, будто он падает куда-то с высоты или отбивается от врага, мчащегося на него с пистолетом. Арсения дёргает за ним следом, и эти секунды так же невыносимы, как те часы, когда он следит за ним украдкой в процедурном, потому что они однозначно дают понять, что что-то не так. Это крик, прорывающийся в перерывах, когда Арсений видит подобие счастья на лице Антона, напоминание о том, что на самом деле всё не так уж и хорошо.

Когда Антон дёргается в очередной раз, Арсений не выдерживает и сбегает обратно на кухню. Внутри так жжёт от того, что он ничем не может помочь: ни коснуться, ни погладить по волосам успокаивающе, ни уничтожить чужие тревоги в зародыше. Он бесполезный, как телефон без интернета, который для чего-то и сгодится, но функционал ограничен настолько, что даже в руки не хочется брать.

Рассвет был минут двадцать назад, и для пробуждения Антона ещё слишком рано, потому что обычно он раньше обеда с кровати не встаёт, но Арсений всё равно хочет занять чем-нибудь свои мысли и открывает холодильник, надеясь найти там что-нибудь на завтрак для Антона. Ирину руку видно сразу. Внутри всё расставлено аккуратно и продуманно: овощи в нижних ящиках, фасованные по пакетам, молоко и сыр в одном месте на полке, яйца разложены по своим местам на дверце… В той же дверце все остальные полочки заполнены лекарствами. На одной из них всё вполне стандартно: сироп от кашля, мукалтин и какие-то противовирусные, потому что Ира два раза за год хватала простуду, но на остальных…

Остальные принадлежат Антону. Там стоят несколько ярких коробочек таблеток, две упаковки ампул с обезболом, какие-то неровно сложенные инструкции и гематогенка с ёжиком, которую, в отличие от всего остального, Антон захотел купить в аптеке сам, но так и не съел.

Арсению не нравится всё это видеть. Он вытаскивает, не глядя, два яйца и слишком громко захлопывает дверцу холодильника. Из спальни посторонних звуков не слышно, значит, Антона он не разбудил.

Забавно представлять себя настоящим человеком, когда берёшь в руки сковородку, поливая её растительным маслом, и включаешь плиту, когда знаешь, что скоро проснётся человек, который, увидев тебя, захочет поговорить и может даже поделится красочными снами. Как будто ты до сих пор живой, тёплый, реальный. Больная фантазия захватывает Арсения с головой, и он ждёт пару минут, пока нагреется масло, разбивает яйца, солит, чувствуя маленькие крупицы между пальцев. Он будто всё ещё человек, готовящий завтрак для другого человека.

Взгляд падает на вымытые Антоном и оставленные на полотенце чашки, из которых они вчера пили чай, и Арсений вспоминает, что к своему напитку он так и не притронулся: не смог, потому что он призрак, и от этой реальности нельзя закрыться фантазиями и мечтами.

Он снова ощущает себя холодным и чужим, ненужным совершенно ни человеку в другой комнате, ни миру. Яичница шипит, образуя масляную корочку по краям, и Арсений разочарованно опускает руку, думая о том, что все его попытки создать иллюзию нормальности провальны. Ладонь проходит сквозь ручку сковородки, и он просто усмехается этому факту, как ещё одному доказательству собственной никчёмности. Пальцы летают вверх-вниз, мимо ненагревающейся обернутой в силикон ручки, а потом Арсений, задумавшись, касается тремя пальцами раскаленной поверхности, надеясь почувствовать хоть отголосок жара, но ощущает только ледяную безысходность.

Выключает плиту Арсений, симулируя выдох.

Антон действительно просыпается ближе к обеду, и к этому времени приготовленная яичница остывает настолько, что Арсений выбрасывает её в урну под мойкой. Ему не жаль испорченной еды — он и без того знал, что идея дождаться чужого пробуждения пораньше глупая.

Из спальни слышно скрип кровати, копошение, потом громкие шаркающие шаги. Антон выходит, поправляя растрёпанные отросшие волосы пятернёй и вздрагивает, когда натыкается на сидящего посреди дивана Арсения, — наверняка забыл, что вчера пригласил его переночевать.

— Бля, чуть не обосрался, — выдыхает Антон, проходя глубже в кухню.

— Призрака увидел? — шутит Арсений.

Конечно же, Антон на это улыбается, ставя чайник, потому что не знает ещё, что шутка не смешная, потому что правдивая. Он смотрит на грустного Арсения на своём диване, складывает руки на груди и пытается вспомнить, как Соня называла Арсения.

— А это тебя Соня зовет Карлсоном? Или у неё есть воображаемый друг?

— Самое лучшее привидение с мотором. Ужасно симпатишное, — хвастается Арсений, показывая на себя.

Несмотря на то что это вполне логично принимают за ещё одну шутку, Арсению на душе легче от того, что он, наконец-то, говорит правду вслух.

— Так почему? — улыбается Антон.

Сворачивать с такого приятного пути честности не хочется, и, пока есть такая возможность, Арсений надеется рассказать реальную причину. Но придумать, почему Соня не может его видеть, не получается, и, разочаровавшись в своих навыках, он снова врёт, не краснея.

— Это её любимый мультик, — говорит он, хотя знает, что Соня дай Бог помнит, о чём он: у неё в блокноте наклейки с персонажами «Сказочного патруля» и пятый сезон «Винкс» скачан на телефон, — а я её любимый дядя.

По сердцу бьёт осознание, что никому он, вообще-то, не любимый. Не дядя, не муж, не сын и не друг. По крайней мере, больше. С приходом смерти, обстоятельства и причины которой до сих пор остаются загадкой, он теперь совсем никто. Из него даже призрак хреновый получается.

— Блин, я рассчитывал на душещипательную историю, — разочарованно тянет Антон и разворачивается к шкафу, чтобы вытащить пакетик растворимого кофе, — будешь?

Арсений всё ещё не может есть и пить, поэтому он качает головой, параллельно вспоминая о пропавшей яичнице.

— Я уже позавтракал. Прости, украл у тебя пару яиц.

На секунду Антон замолкает растерянно, смотрит вниз, на свои длинные ноги в трусах, и корчит странное выражение.

— Да нет, на месте вроде.

От глупости и стыдности шутки Арсений бьёт себе фейспалм, но всё равно улыбается.

Это утро, наверное, одно из тех немногих, когда Антону хочется шутить. До этого он просыпался с одной единственной мыслью: не расстроить Иру. Он валялся с закрытыми глазами как можно дольше, чтобы меньше времени видеть её лицо, готовил им завтрак, чтобы показать, что он в порядке, старался сдерживать любые порывы поговорить, чтобы не нарваться на монолог об ответственности, и выходил курить под подъезд, чтобы не видеть через балконное окно осуждающего взгляда.

От вредной привычки не помогла избавиться даже необходимость, но открывать сигаретную пачку Антон всё же стал реже.

— Ты во сне дёргался, — начинает неприятную тему Арсений, и Антон замирает с чайником в руке.

Ему об этом говорить не хочется совершенно, как и портить так замечательно начавшийся день. Но он не может проигнорировать свою реакцию относительно любого разговора, уходящего в тему его состояния, и поэтому злится.

— А ты смотрел, как я сплю? — резко отзывается он.

На самом деле смотрел, но Арсений признаваться в этом не будет.

— Зашёл тебя проверить, когда проснулся.

В паузу слышно льющуюся в кружку воду, потом стук металлической ложки о стенки, потом осторожный глоток. Растворимый кофе приторно-сладкий, поэтому он успокаивает Антона немного, прокатываясь сначала по языку, а потом и по горлу, но этого всё равно недостаточно, чтобы убрать колючки и отставить враждебность.

— И что?

Взгляд у Антона не дикий, а скорее загнанный, но он храбрится всеми силами, изображая из себя черт знает что, и Арсений понимает полностью все Ирины истерики, которые слышал, и с досадой качает головой.

— Это нормально?

Сдаваться, как она, Арсений не станет.

— В моём состоянии всё нормально. Если это не рак, то побочка таблеток, если не побочка таблеток, значит, рак.

Точку в конце предложения Антон сопровождает стуком кружки о поверхность столешницы, и на этом Арсений сворачивается, не заканчивая к нему приставать, но откладывая разговор на попозже.

— Хочешь в приставку поиграть? Никогда не пробовал, — переводит он тему, но над Антоном туча не рассеивается, только кучкуется, вот-вот собираясь разразиться градом.

— Чтобы ты порадовал несчастного меня игрой в поддавки?

Насупленный, колючий Антон вызывает неприятную тревогу, и Арсений старается перебить его настрой если не взбалмошными предложениями, то хотя бы легкой улыбкой. Он встаёт с дивана, бодро идя в спальню, и жестом зовёт Антона за собой.

— Я джойстика в руках не держал, но тебе сейчас точно утру нос!

Антон злится уже не так сильно, только закатывает глаза, идя следом.

— Утру нос… Ещё бы старей выражения вспомнил, — бурчит Антон, перебирая в голове коллекцию игр для двоих на плойку.

***</p>

Когда Арсений проигрывает в шестой раз, он первым делом клянется, что делает это не специально. Причин не верить ему у Антона нет, поэтому он победно ухмыляется, смотря на Арсения свысока, и смакует чувство живости. Он приставку не трогал уже где-то месяц.

Победа на экране подсвечивается яркими цветами, надпись переливается разными оттенками и периодически мигает, а проигравший Арсений прячет улыбку в кулак.

Он, как и всегда, расслабленный и спокойный, сидит на краю кровати, отложив джойстик в сторону, и как будто просто наслаждается моментом.

Антон, раньше никогда о таком не задумывающийся, сейчас смотрит на Арсения под каким-то особенным углом. У него красивые глаза, отдающие умиротворяющей серостью, сильные руки с заметными венками, акцентно выступающие из-под футболки ключицы и длинные, чёрные ресницы. Не по собственной воле, а по случайному порыву, но Антон сравнивает его с Ирой, у которой всё совсем не так. Почему-то сложно сразу сказать, кто из них внешне нравится ему больше.

Вот так сходу, наверное, Ира, потому что оценивать мужскую красоту у Антона привычки нет, а в женской он стопроцентно уверен. Но если копнуть немного глубже, то совокупность качеств, накладывающихся на личность, в итоге выводит Арсения на какой-то особый пьедестал, давая ему фору.

Начать их сравнивать изначально кажется плохой идеей, но Антон залипает и не может уже остановиться, разгоняет мысль сильнее и уходит всё глубже в себя.

Что о них можно сказать сходу?

Арсений мудрее и старше. Но Иру гораздо проще разгадать.

У Арсения нет привычки жалеть Антона. Но и Ира делает это только по воле обстоятельств, а не по своей.

Арсений заставляет Антона смеяться. А Ира…

На этом мысль стопорится. Антон уходит куда-то в дебри памяти, чтобы вспомнить, когда он со своей девушкой искренне смеялся в последний раз. Ещё до болезни, наверное. Как будто в прошлой жизни.

— Ты тут?

Перед лицом расплываются пятнами и формируются заново в цельное изображение чужие пальцы, и Антон выныривает как из-под толщи воды, хватая как можно больше воздуха интуитивно.

— Сыграем ещё?

Антон кивает на автомате, совсем не понимая вопрос, и продолжает пялиться на чужой профиль. Пока он разглядывает едва заметные ямочки, лёгкую щетину, голубоватые впадины под глазами, Арсений нажимает что-то на джойстике и прищуривается, смотря в экран. Кажется, он читает варианты комбинаций кнопок. Становятся заметны его морщинки во внешних уголках, а ещё выбившаяся из челки прядка, некрасиво торчащая под пробором.

Это странно, Антон уверен, но он всё равно тянется свободной рукой к чужой голове, будто загипнотизированный, и убеждает себя, что ничего такого в этом действии нет, он просто дружески хочет поправить волосы.

Но едва он приближает пальцы, Арсений дёргается в сторону так резко, что прядка падает сама, и отсаживается подальше. Кровать, на краю которой они размещаются, противно скрипит.