Часть 45 (1/2)
— Я рад, что ты приходишь ко мне за советом.
Гарри кивнул. Он сидел перед Дамблдором, растерянно разглядывая кружение чаинок в чашке. Чай пах мятой, и Гарри жадно вдыхал этот запах, представляя, как он оседает внутри него — прохладный и освежающий. Гарри так близко подносил чашку к лицу, что иногда очки запотевали, и ему приходилось неловко отодвигать чашку подальше.
— Надеюсь, я вам не сильно докучаю.
— Вовсе нет, — тут же возразил Дамблдор. — Что тебя беспокоит?
Гарри пожевал губу. Его беспокоило очень, очень многое, и если бы он мог честно рассказать профессору обо всем… Дамблдор бы настоял на его увольнении? Гарри не хотел рисковать. Он потер затылок, по которому словно пробежал мятный холодок, и сказал:
— Я думаю, что не справляюсь с учительством.
Дамблдор понимающе кивнул, будто ему это уже было известно. Может, это действительно бросалось в глаза. Гарри опустил глаза на руки профессора, наблюдая за тем, как тот легко касается своей собственной чашки. Его волшебная палочка лежала на столе, и Гарри задавался вопросом, продолжит ли профессор использовать ее в будущем, когда завладеет Бузинной палочкой.
— Что подтолкнуло тебя к такому выводу? — спросил Дамблдор.
— Я… — Гарри вздохнул. — Кажется, я не умею выстраивать отношения с учениками. Не вызываю у них… авторитета. С первыми курсами все легче, но я боюсь, что не управлюсь со старшими.
Дамблдор задумчиво смотрел на него.
— Профессор Вилкост говорила, что ты хорошо справляешься, — заметил он. — Но многие молодые учителя испытывают подобные сомнения. В юности сложно осознавать границы между учителем и учеником. Многие не сразу понимают, что ученики — это не друзья.
— Теперь я это понял, — Гарри поймал взгляд профессора. Его синие глаза казались завораживающе проницательными. — Я просто… надеялся, что если мы будем друзьями, то уровень понимания будет выше. Со всеми.
— Распространенное заблуждение, — вздохнул Дамблдор. — Будучи учениками, мы думаем, что если бы учитель был нашим другом, то процесс обучения был бы веселым и легким. Но так мы упускаем тот факт, что именно авторитет и иерархия являются основой процесса. Учитель дает задание, поощряет и наказывает — друзья так себя не ведут. Если ученики начинают относиться к вам, как к своему другу, они перестанут вас слушаться.
— Я думал, что если давать им то, в чем они нуждаются, они будут слушаться.
— Потребности юных умов обширны и часто лежат вне учебного кабинета.
Гарри кивнул. Да, он это прекрасно понимал. Он совершил ошибку еще в самом начале, когда подпустил Реддла близко к себе, когда решил, что сможет показать ему верный путь. Но с чего бы Реддлу слушать его советы? Держать его границы? В конце концов, он завладел своими друзьями, заставив двигаться за собой, как за маяком — если он видел в Гарри друга, то ждал от него подобного же поведения. Он намного лучше понимал людей — и оттого так хорошо ими манипулировал. Гарри же эта тонкая наука совсем не давалась.
— Могу я предположить, что твои тревоги связаны с мистером Реддлом? — спросил Дамблдор.
— С чего вы взяли?
— Скажу по секрету, что Гораций преисполнен надежды, что Том станет его ассистентом. Он очень привязан к своим талантливым студентам.
Конечно, Слизнорт уже тянул к Тому свои руки, Гарри был совершенно не удивлен. Том, наверное, был совершенно не против этого союза: Слизнорт мог покрывать его проступки, предоставлять полезные знакомства и искренне пытаться помочь устроиться в жизни — и в обмен он лишь хотел его талант и очарование. Сделка была что надо. Гарри почти видел перед собой того взрослого парня, расспрашивающего Горация о крестражах.
— Мы с мистером Реддлом не сошлись во мнениях, — сказал Гарри. — Я был слишком… дружелюбным. Не думаю, что он считает меня авторитетом.
— Сложно представить, кого мистер Реддл считает авторитетом, — вдруг усмехнулся Дамблдор. — Иногда встречаются такие независимые студенты. В этом нет твоей вины. Но все-таки я должен спросить, почему ты пытаешься взять Реддла под свое крыло?
Гарри опустил руку с чашкой. Он увидел свое смутное отражение на поверхности воды, которое тут же всколыхнулось. Они уже обсуждали те тревожные сигналы, что исходили от Тома еще на первом курсе. Дамблдор подозревал его в случившемся с Маркусом. Он не понаслышке знал, каково это — знать человека и видеть, как медленно тьма разрастается в его сердце. Хотя, может, Геллерт Гриндевальд был таким всегда. Гарри не мог спросить, не вызвав вопросов о своей осведомленности.
— Я боялся, что без чужой помощи он станет… плохим человеком, — уклончиво ответил Гарри. — Мы с Гермионой думали, что сможем усыновить его, чтобы ему не пришлось жить в приюте, но Тому… это не нужно. Я боюсь, что не смогу ему помочь.
— Думаю, многие профессора были встревожены теми историями, в которые он оказался впутан. Однако его талант притягивать неприятности вовсе не означает, что нам нужно переживать за его моральный выбор, не так ли? Или тебе известно что-то еще?
Гарри прищурился, уловив в этих словах странный намек.
— Нет, — тут же сказал он. — Я беспокоюсь за него. Я думал, что стану ему поддержкой, наставником, и в случае нужды смогу оказаться рядом. Я… не знаю, что я сделал не так. У меня в школе был учитель, который тоже дополнительно занимался со мной, был добрым и понимающим, и я относился к нему так, как хотел бы, чтобы ученики относились и ко мне. Я просто не понимаю, в чем я ошибся.
Дамблдор вздохнул. Он взмахнул волшебной палочкой, и из маленького шкафчика в стороне вылетела вазочка с печеньем. Гарри послушно взял одно и принялся грызть, пока профессор разглядывал его с заботой и беспокойством.
— Возможно, ты взял ношу не по возрасту, — мягко произнес Дамблдор. — Чтобы помочь кому-то избежать ошибок, нужно и самому совершить немало. Только так мы набираемся опыта, которым затем можем делиться с учениками. Ты еще слишком молод, Гарри, чтобы брать на себя роль наставника такого непростого юноши, как Том Реддл.
— Я это понимаю. Но не могу же я его оставить.
Дамблдор задумчиво посмотрел в свою собственную чашку, будто пытаясь прочитать будущее в причудливом движении чаинок.
— Каждый учитель опасается, что его ученик выберет… неподходящий путь, — сказал он. — Однако такой выбор — личное дело каждого человека. Какими бы искренними не были наши намерения, порой этого недостаточно. Мы можем искренне заботиться о ком-то, уважать и любить, но порой нам остается лишь принять чужое решение. Возможно, это тот случай, когда мы ничего не можем изменить.
— Вы верите в судьбу?
Дамблдор задумчиво посмотрел в сторону.
— Я предпочитаю считать, что мы держим свою жизнь под контролем, — ответил он. — Однако существование предсказаний заставляет задуматься о том, что некоторых событий нельзя избежать.
— Каких? — спросил Гарри опасливо.
— У меня был друг, обладающий редким даром предвиденья, — сказал Дамблдор задумчиво. — У него была своя теория. Согласно ей, известное будущее нельзя изменить. Если ты знаешь, что случится дальше, то как бы ты ни старался, все твои действия будут вести к нему.
Гарри резко мотнул головой. Это было не так, и они с Гермионой были тому доказательством. Их не было в этом времени, и они вмешались в него.
— Мне не нравится эта теория.
— Мне тоже, — сказал Дамблдор.
— И что вы мне посоветуете?
— Я посоветую тебе сосредоточиться на карьере, — сказал Дамблдор. — Повидать мир, познакомиться с людьми. Учительствовать можно до самой старости, но в молодости стоит набираться опыта. Профессора в Хогвартсе погружены в жизнь замка так сильно, что они редко видят свои семьи. Не стоит запирать себя в этих стенах раньше, чем ты сможешь эту семью завести. Ты можешь снять с себя немного ответственности. Я сам присмотрю за Реддлом.
Гарри тут же напрягся. Дамблдор уже присматривал за Реддлом, и он прекрасно знал, к чему это привело. Том не питал к Альбусу симпатии, не собирался ему доверять и из вредности поступил бы против его советов. Впрочем, слова Гарри тоже не находили места в его мыслях. Но если Дамблдор просто раздражал Реддла — и даже пугал, — то с Гарри все было сложнее. Может, дело действительно было в возрасте. Если бы он относился к Тому так же, как сейчас, но при этом ему самому было лет пятьдесят — все было бы иначе? Сейчас у Гарри не было ни карьеры, ни семьи, ни каких-либо достижений в этом времени. С чего бы Тому слушаться? Он был мятежным, своевольным и хитрым. Гарри хорошо это прочувствовал.
— Он очень скрытный мальчик, — сказал Гарри. — Он вам не доверяет.
Дамблдор прищурился.
— А тебе?
***</p>
Том и Роуз сидели вместе за первой партой центрального ряда. Видимо, Реддл старался соблюдать баланс, одновременно уделяя своей девушке время и не тратя на это много сил: он садился с ней, улыбался и что-то шептал ей на ухо, но его глаза оставались холодными. В такие дни подруга Роуз, Кэти, отсаживалась к Альфарду, и они тихо хихикали, что-то чиркая в учебнике. Глядя на эти парочки, Гарри дивился тому, насколько разными бывают люди.
Сегодня Том был особенно любвеобильным. Его левая рука лежала на стуле Роуз, легко и непринужденно, будто он держал ее там ради удобства. Гарри видел, как он поглаживает девушку по спине, и с трудом боролся с желанием скривиться: это был дешевый способ вызвать ревность и не более того. Ему не было до этого дела.
Он уже рассказал им про историю оборотней и перешел к насущным проблемам: наследственности, предрассудкам и аконитовому зелью. Он старался донести до них простую мысль, что оборотни могут быть такими же членами волшебного общества, как и все остальные, и что предвзятое отношение к ним — это несправедливо и жестоко. Он вспоминал о Ремусе, о его увольнении и том, как к нему относились чистокровные. А ведь прошло пятьдесят лет — отношение волшебников к чему-то выбивающемуся из старых традиций менялось медленно, и это бесконечно удручало. Гарри думал именно об этом, и Реддл со своими мягкими улыбками не мог поколебать его.
Но все же Гарри думал о нем.
— Аконитовое зелье очень сложно приготовить, — вещал он, прохаживаясь вдоль доски. — Мы с вами не будем разбирать его — этим вы займетесь с профессором Слизнортом. Я лишь хочу отметить, что в Министерстве постоянно обсуждают проекты, касающиеся возможности сделать это зелье более доступным. Сейчас каждый человек, страдающий от ликантропии, обязан встать на учет в больнице Мунго. Лекари обеспечивают людей зельем, которого хватает, чтобы оборотень не представлял опасности для себя и окружающих в полнолуние, но которого недостаточно для комфортного превращения.
Майкл Риндлтон поднял руку. В этот момент Альфард коснулся спины Тома, привлекая внимание, и тот отклонился назад, чуть изгибая шею. Гарри пару секунд попялился на него, а потом кивнул гриффиндорцу.
— А почему оборотни сами не варят зелье? — спросил тот.
— Некоторые так делают, — ответил Гарри. — Но для этого у них должно быть разрешение, которое можно получить, обладая соответствующим образованием. Поскольку оборотень может быть очень опасен в полнолуние, и Министерство должно быть уверено, что самостоятельно приготовленное зелье будет надлежащего качества. Сокрытие заражения, неявка в Мунго и все прочее грозят наказанием, вплоть до Азкабана. Нельзя халатно относиться к этой опасности.
Лицо Майкла вытянулось.
— А если заразится ребенок? — спросила Сьюзан Степлтон.
— Тогда все эти процедуры будут контролировать родители.
— И он будет учиться в школе? — она испуганно округлила глаза.
— Конечно.
— А вдруг… что-то случится? Вдруг он заразит кого-то?
Гарри нахмурился и остановился около своего стола. Ученики переглядывались, разделяя ее опасения — их можно было понять, ведь истории о кровожадных оборотнях всплывали так часто, что даже магглы в них верили.
— Оборотень может заразить кого-то только в полнолуние, — вдруг резко ответил Том.
— Я знаю, — в тон ему ответила Сьюзан. — Но ведь у них все равно есть… яд или вроде того, так ведь?
— Мистер Реддл абсолютно прав, — вмешался Гарри, и голос его звучал холоднее, чем он хотел. — Передать ликантропию можно только во время полного превращения. Однако, если вблизи полнолуния оборотень укусит вас, то ваше настроение начнет зависеть от фаз луны, может появиться особая любовь к мясным блюдам и аллергия на аконит. Однако большинство оборотней — такие же люди, как и вы. Вы же не ждете, мисс Степлтон, что ваша соседка набросится на вас?
Сьюзан покосилась на свою подругу Сару, и та клацнула зубами и улыбнулась Гарри. Тот улыбнулся в ответ.
— Если оборотень будет учиться в школе, то раз в месяц ему придется оставаться в особом месте, чтобы с максимально возможным комфортом пережить превращение. Это не повлияет на его учебную деятельность — как не должно влиять на все остальное.
— А как же все эти истории про убийства? — шепотом спросил Джордан Митч. — Из-за которых детям говорят не гулять в полнолуние?
— Среди оборотней бывают опасные люди — ответил Гарри. Он вспомнил лицо Сивого, и утихшая ненависть поднялась в нем. — Но и среди остальных волшебников тоже. Эти вещи никак не связаны между собой. Многие люди способны на убийство.
Гарри покосился на доску.
— А вы когда-нибудь встречали оборотня? — спросил Бенджамин Лестрейндж.
— Один из моих близких друзей был оборотнем, — ответил Гарри. — Это был один из самых добрых людей, которых я встречал.
Том вскинул голову, и Гарри поймал его внимательный взгляд.
Когда урок закончился, он почему-то ждал, что Том останется. Рано или поздно им стоило поговорить о случившемся, и Гарри даже подготовил короткую, убедительную речь. Он должен был честно ему сказать: я не могу ответить на твои чувства, но я искренне хочу, чтобы ты не стал сумасшедшим маньяком — или примерно так.
Ладно, ничего Гарри не придумал. Он должен был сказать Тому правду. В конце концов, они и так переступили эту черту притворной вежливости. Нужно было сказать, что Реддлу не на что надеяться, признаться в чувствах к Ориону и предложить найти какой-то выход. Гарри не хотел, чтобы все его усилия были напрасны, чтобы Том остался один на один с тем, что так тянуло его к темной магии.
Дамблдор не верил, что у Гарри получится. Он не сказал этого прямо, но его сомнения были довольно очевидны. Он был прав, и Гарри стоило последовать его совету — то же ему говорила и Гермиона. Он не мог сделать то, что задумал — как не мог опустить руки.
Том не остался после занятия. Раньше он всегда задерживался, даже если ему нужно было идти на следующий урок, но сейчас он просто собрал вещи и ушел со своими друзьями. Гарри смотрел ему в спину. Он мог сам попросить его остаться, но ему не хотелось делать первый шаг. И если Том к этому не стремился…
А вдруг Гарри переоценил его привязанность? На самом деле он никогда всерьез не рассматривал вариант, в котором Том не относился к нему с таким же пристальным вниманием, с каким Гарри относился к нему. Реддл постоянно был в его мыслях, он строил свои уверенности вокруг него — как и вокруг Волдеморта. И Гарри казалось, что Том отвечал ему тем же, оттого и стремился завладеть им. Но вдруг… Конечно, он был одним из немногих, кто два года назад поддержал Тома. Он хранил его секреты, помогал ему. Но вдруг Том действительно был всего лишь влюблен в него? Так, как бывает влюблен любой человек, а не Темный Лорд.
Волдеморт мог философски подходить к полу своих любовников — Гарри ничего не знал об этом. Мог ли Том просто… влюбиться в симпатичного учителя, вокруг которого скопилось столько тайн? Загадки были для него, будто красная тряпка для быка.
Мог ли… передумать? Чувства к Гарри требовали от него довольно многого. Ему приходилось бороться с Орионом, ощущать притворство и сталкиваться с отказом. Мог ли он решить, что это того не стоит? Их с Гарри связь не приносила плодов, ведь Гарри не пытался ее развивать и даже наоборот старался всячески скрыть и подавить. И если Том решил…
Гарри ведь этого добивался? Чтобы Реддл не рассчитывал на взаимность?
И все-таки вид его удаляющейся спины вызывал раздражение и тревогу. Гарри не нравилась одержимость Реддла, конечно, это было совершенно нездоровым поведением и Гермиона была абсолютно права. Но в этом была некоторая справедливость. Гарри просто не хотелось ощущать себя одиноким в этом безумии.
Был еще Орион. Гермиона и Уолбрик собирались к ним присоединиться в Хогсмиде, и Гарри понятия не имел, как к этому относиться. Во всем был виноват Реддл, конечно, и мысли о нем убивали все веселье. Не то чтобы Гарри действительно рассчитывал, что все пройдет безоблачно, но план казался ему довольно неплохим. Орион был старшекурсником, он имел право пить алкоголь — а если уж Слизнорт мог ходить с Томом в паб, то Гарри и подавно мог привести туда Ориона. К тому же они были не одни. Это не было свиданием.
***</p>
— Так это двойное свидание? — с улыбкой спросил Уолбрик, когда они заняли столик в углу. На столе лежало обновленное меню, и Гарри вцепился в него, как в спасательный круг. На самом деле обстановку в «Одном венике» никак нельзя было назвать романтичной: в зале было шумно, а за другими столами сидели школьники. Можно было пойти в другие пабы, но Гарри считал, что они не должны прятаться где-то.
— Да, — сказала Гермиона, глянув на своего наставника. — Разве вы не догадались? Мы тут с Гарри, а вы с Блэком.
Она наклонилась и чмокнула Гарри в щеку, прежде чем вернуться к меню. Уолбрик и Орион обменялись такими взглядами, будто они понимали больше остальных, а Гарри густо покраснел. И что Уолбрик думал о нем? Не задавался ли вопросом, какого черта Гарри таскает за собой студента? Который — между прочим — сам его сюда пригласил?
Орион сидел рядом с ним, расслабленно откинувшись на спинку. За столом было тесновато, и его нога прижималась к бедру Гарри. Он мог отодвинуться, но не делал этого из вредности. Его насмешливый взгляд прожигал Гарри насквозь, бросал вызов, и Гарри невольно отвечал на него. Он пихнул Ориона под столом. Тот пихнул в ответ.
— Мне нравится вишневое пиво, — сказала Гермиона.
— Мне тоже, — поддержал ее Уолбрик. — Нельзя напиваться, когда тут столько студентов. Подадим плохой пример.
— Уверен, эти студенты и сами были бы не прочь напиться, — усмехнулся Орион. — Вот когда мне было шестнадцать…
— Поговорим об этом, когда ты закончишь школу, — усмехнулся Уолбрик. — А до тех пор я предпочту верить в святую невинность учеников.
— Вы ведь и сами были студентом, — хмыкнул Гарри.
— И совсем недавно! — Уолбрик поднялся. — Я был святым и невинным. Так что вам принести?
Гарри взял сидр, а Орион — эль. Уолбрик ушел, оставив их троих за столом, и Гермиона тут же с улыбкой посмотрела на Блэка. Она подперла голову рукой и прищурилась. Тот стойко выдержал ее взгляд.
— Гарри сказал, что это была твоя идея, — заметила она. — Сходить сюда.