Часть 37 (1/2)
Гарри надеялся сохранить случившееся в секрете. К этому решению он пришел после долгих размышлений, на которые он потратил всю ночь: лежа в темноте, Гарри раз за разом воспроизводил подробности прошедшего разговора. Его захватывало смущение, азарт — и опасение. Существовало много причин, почему он не мог последовать совету Гермионы и просто проводить время с Орионом, не думая о последствиях — и дело было не только в Реддле, который никогда не смирился бы с таким поворотом событий. Гарри мог поставить под удар всю их миссию, если бы кто-то узнал о том, куда зашло его общение со старостой Слизерина…
Был еще Сириус, о котором Гарри не мог позабыть.
Тот родился в конце пятидесятых. Он ничего не рассказывал о своем отце, и Гарри понятия не имел, чем занимался Орион все эти годы — он даже не знал, когда тот умер, и в доме на Гриммо не было его говорящего портрета. Вероятно, это произошло довольно рано, поэтому Вальбурга единолично управляла особняком: в конце концов, именно о ней постоянно вспоминал Кикимер, а Орион присутствовал лишь как изображение на семейном древе… Возможно, вмешательство Гарри никак не изменило бы судьбу этой семьи, но он все равно вспоминал о Сириусе и гадал, как бы тот отреагировал, узнай он о происходящем.
А что вообще происходило? Гарри думал, что пока он не называет вещи своими именами, то они не оказывают на него никакого эффекта: так было намного проще, и ему казалось, что он способен держать ситуацию под контролем. Но в глубине души он все понимал и знал, что Орион понимает тоже — в конце концов, он сам так сказал.
Мы оба знаем, что есть кое-что еще.
Гарри никогда не нравились парни — это он знал наверняка. Может, он находил некоторых из них довольно симпатичными: Седрика, Драко, Тома Реддла, которого он встретил в Тайной Комнате… Но он никогда не допускал мысли, что это могло выходить за какие-то рамки — и никогда не ощущал на себе подобного внимания. Гарри не знал, как к этому относиться, и смущался своей неловкости и неопытности. Его отношения с Джинни и Чжоу были довольно невинными, и Гарри всегда был тем, кто делал первый шаг.
Он потратил всю ночь на эти мучительные размышления, а к утру пришел к выводу, что ему стоит и вовсе обо всем забыть. На завтрак он шел уставшим и сонным, и вид Блэка, сияющего, будто полуденное солнце, едва не заставил его развернуться на месте и сбежать.
— И что произошло? — спросила Гермиона, как только он занял свое место.
— Ничего, — и это было правдой.
— Верю, — Гермиона кивнула. — А почему Блэк с нас глаз не сводит?
— Не смотри на него, — шикнул Гарри. — Боже.
— Вы помирились?
— Мы не ссорились.
— Ну да, ну да. Давай, рассказывай, — Гермиона ткнула его в бок.
Конечно, Гарри пришлось все ей разболтать. У них было немного времени после завтрака, и они успели пройти четверть своего любимого маршрута. Говорил в основном Гарри, а Гермиона вздыхала и посмеивалась.
— По крайней мере, ты понимаешь его мотивы, — сказала она в конце концов. — Почему бы не дать ему шанс?
— О чем ты говоришь, Гермиона, — Гарри испуганно заозирался. — Он студент.
— Меньше чем через год он перестанет им быть.
— Прекрати, — Гарри поглубже затолкал руки в карманы. Он посмотрел на трибуны квиддичного поля и тяжко вздохнул. — Это невозможно.
— Почему? Потому что он парень?
— И это тоже. Есть очень много причин. Может, я вообще неправильно его понял.
— Я тебя умоляю, — Гермиона взяла его под локоть. — Они с Реддлом бегали за тобой наперегонки весь прошлый год — и я уверена, в этом все повторится.
— Именно поэтому мне вообще не стоит о таком думать.
— Ты знаешь мое мнение, — Гермиона вздохнула. — Нельзя просто окружить Реддла заботой и позволять ему делать все, что он захочет. Разве не таким был Волдеморт? Он должен понимать, что мир не вертится вокруг него. Если ты поговоришь с ним об отношениях…
— А что если Орион прав? Если Том действительно… в меня влюблен?
Гарри старался не думать об этом лишний раз. Он мог представить, что чувства мальчика, который старался сесть к нему поближе и крепко обнимал его в моменты слабости, могли превратиться во что-то более глубокое. В конце концов, Том жаждал близости с кем-то, и связь с Гарри была тем, чем он дорожил так неистово, что готов был сражаться за нее… Но Гарри мог вспомнить и другого Тома Реддла, того, которого ему еще не пришлось встретить. Высокого, властного и очаровательного — смертельно опасного.
— А ты собираешься ответить на его чувства? — прямо спросила Гермиона.
— Что? — Гарри уставился на нее, смущенный и растерянный.
— Реддл никого к тебе не подпустит, если все так продолжится, — ее пальцы крепче сжали локоть Гарри. — Судя по твоим рассказам, сейчас он полностью доволен сложившейся ситуацией. Но так ведь не будет продолжаться вечно. Лучше подготовить его к этому сейчас.
— К чему?
— К тому моменту, когда рядом с тобой появится кто-то важнее Реддла, — заметила Гермиона. — Ты ведь не можешь провести с ним всю оставшуюся жизнь. Лучше, чтобы он понял это сейчас — пока он еще ребенок. Хотя, может, мы упустили этот момент.
— Тебе легко говорить, — заметил Гарри. — Но я не могу просто взять и сказать ему это. В прошлом году я уже пытался — и к чему это привело? Я не хочу снова ссориться.
Том был таким милым сейчас. Он веселился, старательно помогал Гарри с делами…
— Он манипулирует тобой с помощью эмоций, — строго заметила Гермиона. — Знаешь, Лаванда тоже грозила Рону истерикой, если он сделает что-то не то. Это древний как мир способ.
— Том не такой, как Лаванда, — возмутился Гарри.
— Нет, но ты все равно к нему привязан и боишься его расстроить.
— Как и он меня, разве нет?
Гарри прекрасно понимал, что происходит — но ведь эта ситуация не одного его путала по рукам и ногам? Если Том так хотел удержать его рядом с собой, то он тоже должен был держать себя в рамках: он знал, что Гарри не нравится его расследование дел Слизерина, не нравится позиция чистокровных, не нравится насилие над слабыми… За спинами друг друга они могли говорить о многом, но когда они оказывались вместе, то им обоим приходилось уступать. Гарри был не единственным, кто запутался в этой паутине. Но отношения…
Это был совсем другой разговор. Гарри, конечно, хотел заниматься сексом, хотел обнимать кого-то и целовать, но это не значило, что он ставил подобные желания в центр своего существа. Он мог потерпеть. Он готов был отдать свою жизнь, чтобы остановить Волдеморта — он мог заплатить ту же цену за то, чтобы Волдеморт никогда не исказил прекрасного лица Тома.
— Ты можешь забыть о нем, ты же знаешь? — спросила Гермиона тихо. Они дошли до берега. Волны Черного озера бились о камни и скользили по песку. Поднимался холодный ветерок. — Может, именно это нам и нужно сделать?
— О чем ты?
— Мне кажется, у нас ничего не выходит, — призналась Гермиона. — Мы надеялись, что ваша дружба изменит Тома, но разве это произошло? Разве он стал добрее? Он властный и целеустремленный, а он всего лишь третьекурсник. Может, нам вообще не стоило вмешиваться.
— Дамблдор верил, что любому можно помочь. Разве не поэтому мы здесь?
— Дамблдор верил в любовь. Но ты ведь не любишь Реддла, — Гермиона посмотрела на него своими большими карими глазами. — Ты так часто говоришь о том, как тебя пугает возможность возвращения Волдеморта — может, и он это чувствует? Твой страх? Мое недоверие? Может, мы слишком много думаем о Волдеморте — и тем самым открываем ему дорогу?
Гарри тоже размышлял об этом.
Ему казалось, что Рон и Гермиона всегда были рядом с ним, но на самом деле именно он сталкивался с Волдемортом лицом к лицу. Они увидели его лишь в битве, в самом конце — для них он действительно был кем-то далеким, похожим на черную бурю, а для Гарри он был голосом в голове. Прикосновением. Он помнил его лицо в мельчайших деталях. Он не мог забыть — и не хотел забывать, потому что это будто бы позволяло злодеяниям Волдеморта стать менее значительными, потеряться в прошлом.
Однажды Гарри подумал, что пока он крепко прижимает Тома к себе, Волдеморт не сможет до них добраться — эта вера не покидала его мыслей.
— Мы не можем проверить твою теорию, — сказал он. — Но я думаю… Если он влюбился в меня, разве это не значит, что в нем хоть что-то изменилось? Если я научу его вызывать Патронуса? Если мы заберем его из этого проклятого приюта? Даже если он все еще… не в порядке, разве он может вновь стать Волдемортом теперь? Когда он узнал нас?
— Я не знаю, Гарри, — вздохнула Гермиона. — Мне кажется, он скорее одержим тобой, нежели влюблен — и поэтому он ревнует тебя к любому, кто окажется рядом. Та же ситуация с Хагридом…
— Это был не он, — уверенно сказал Гарри. — Он знает, что мы сразу поссоримся.
— Да, — Гермиона прищурилась. — Но все-таки это был слизеринец, не так ли?
— Намекаешь, что Том мог кого-то заставить?
— Он имеет авторитет среди первых курсов. И он уже действовал чужими руками.
Гарри покачал головой.
— Я не буду обвинять Тома, пока у нас не будет доказательств.
— Это просто рассуждение.
— Он окончательно перестал тебе нравиться, да?
— Я тоже ему не нравлюсь, — они повернули обратно к замку. — Это становится очевиднее с каждым днем. Я смотрю на него со стороны, а не так, как ты — и он меня пугает. Иногда мне проще сделать вид, что его и Волдеморта вообще не существует. Я устала об этом переживать. Когда мы были в Хогвартсе, иногда я могла забыть о нем — мы учились, проводили вместе время… Я скучаю по Парвати и Лаванде, знаешь? Хотя раньше они меня жутко раздражали. Но сейчас я общаюсь только с тобой и Уолбриком, и мне хочется немного… повеселиться. Жалко, что авроры пытались выведать наши тайны, мы могли бы дружить. Поэтому я думаю, что тебе повезло с Орионом. Он очень красивый, у вас есть общие интересы… И он трезво смотрит на Реддла. Он поможет тебе не поддаваться на его трюки. Тебе стоит дать ему шанс.
— О господи, — Гарри уже и забыл, с чего начался этот разговор. — Я даже не говорил, что могу ответить на его чувства.
— Думаю, он тоже тебя интригует, — сказала Гермиона с хитринкой в голосе. — Он ведь и в конце прошлого года пытался заговорить с тобой об этом, правда? Он спросит снова. И если мы подготовим почву… Может, ты подумаешь?
— Ты так активно пытаешься меня с ним свести…
— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, — Гермиона улыбнулась. — Мне было бы приятно, если бы я нравилась Ориону.
— Ты же девушка.
— И что?
— Я никогда о таком не думал. А Орион — отец Сириуса. Они так похожи.
— Но ты думаешь сейчас, значит, не все так плохо? — она усмехнулась. — Не так уж они и похожи, знаешь. Думаю, Альфард больше напоминает Сириуса.
— Может, ты и права.
— Я всегда права, Гарри, — Гермиона покрепче сжала его локоть. — Так что ты скажешь Тому? Если вы с Орионом помирились, то Реддл узнает об этом рано или поздно. Будет лучше, если ты честно и открыто с ним поговоришь. Установишь рамки и правила.
— Это как игра, — сказал тихо Реддл. — В которой мы оба остаемся при своем.
— А правила?
— Правил нет.
У Тома и Волдеморта была еще одна общая черта: они не видели границ.
Гарри знал, что должен самостоятельно справиться с этой ситуацией. Гермиона давала ему советы, но именно ему нужно было говорить с Реддлом, смотреть ему в глаза — и чувствовать боль в шраме, которая, будто резкий рывок поводка, возвращала его к Волдеморту. Гарри смутно представлял, что должен ему сказать: они уже зашли так далеко, что внезапное отторжение было бы подобно ушату холодной воды. Том доверял ему настолько, насколько он был способен, наверное. Гарри не хотел потерять это чувство.
Он не был уверен, что его общение с Орионом стоило этого риска. В конце концов, Гарри не знал, как тот на самом деле видит эту ситуацию — Блэк был насмешливым и уверенным в себе, и он разбил немало сердец. Они были чужими друг другу. Между ними не было той связи, что протянулась между Гарри и Томом — и никогда не будет.
И все же Гарри думал об Орионе целый день.
Было ли их примирение заметно со стороны? Гарри казалось, что они и раньше вели себя довольно дружественно, но теперь взгляд Блэка перестал быть таким холодным. На занятиях у Вилкост Орион сам встал к нему в пару, и он не выглядел так, будто действительно хотел уложить Гарри на лопатки — он был игривым и довольным собой и не испытывал никакой неловкости, хотя Гарри вроде бы отказал ему в симпатии. Разве не должен он быть расстроен?
— Чего ты так улыбаешься? — хмуро спросил у него Гарри.
— У меня хорошее настроение, — легко ответил Орион. — Я заработал сегодня тридцать баллов для Слизерина. Надеюсь, в этом году мы заберем оба Кубка.
— Эй! — вмешался Марк Веблен. — В этом году Кубки уйдут Гриффиндору!
— Поддерживаю! — рассмеялась Патриция. — Это наш последний год. Хотелось бы закончить его победой.
— Как и нам, — ухмыльнулся Орион.
— А мне хотелось бы, чтобы вы отлично показали себя на ЖАБА, — сказала Вилкост. — Вы седьмой курс, а значит в этом учебном году вы — лицо Хогвартса.
— Мы справимся, — сказала Патриция. — У нас хороший курс.
Гарри посмотрел на Ориона и со вздохом отвернулся. Он чувствовал себя неловко и потерянно, и когда днем Том заглянул к нему, Гарри ничего ему не сказал. Он просто не мог подобрать слов, потому что это казалось ему чем-то поспешным и глупым: он отказал Ориону и тот не переживал по этому поводу, поэтому Тому не о чем было волноваться. Может, все это было большим недоразумением — и как же сильно Гарри не хотелось принимать решение. Он чувствовал себя так же, как на четвертом курсе, когда ему нужно было пригласить кого-нибудь на бал: неловким и неуклюжим.
— Вы кажетесь задумчивым, — сказал ему Блэк после занятия. Гарри опасливо покосился на Вилкост и растрепал волосы.
— Я не выспался.
— Думали о чем-то ночью?
— Прекрати, — прошипел Гарри.
— Я ничего не говорил, — Орион приосанился. Он оперся о косяк, глядя на то, как Патриция и Люсьен беседуют с Вилкост. — Думаю, мы отлично подготовимся. Я жду «Превосходно» по всем предметам.
— Чтобы получить «Превосходно», ты должен выполнить все дополнительные задания, — заметил Гарри, радуясь, что разговор зашел об учебе. — Например, вызвать телесного Патронуса. Или продемонстрировать владение окклюменцией.
— И с обоими заклятиями я справлюсь, — ухмыльнулся Орион.
Гарри удивленно повернулся к нему. Они стояли в стороне и могли просто уйти.
— С обоими? — он прищурился.
— Меня учили окклюменции родители. А Патронусу — вы.
— И у тебя получилось? Вызвать его?
— Да. Я же говорил вам в прошлом году, что делаю успехи.
— И кто это?
— Угадайте, — Орион чуть наклонился к нему.
— На сегодня все, — Вилкост прервала их, подойдя ближе. — Гарри, завтра зайдите ко мне после четвертого урока. Новое постановление от Министерства, с которым вы не успели ознакомиться на собрании.
— Хорошо, — кивнул Гарри.
Вилкост отправилась в свои комнаты, а остальные — к лестницам. Орион шел рядом, слушая, как Гарри отвечает на вопросы Патриции. Она по-прежнему заявлялась к нему с завидной регулярностью, и Гарри уже почти привык к этому. К тому же Реддлу всегда было интересно заглянуть в ее бумаги, и сколько бы Гарри его ни отгонял, он находил способ сунуть свой нос в чужие дела. Мысль о Томе заставила его оглянуться на Блэка.
— Патронус, — напомнил он.
— У вас есть догадки?
— В прошлом году ты сказал, что это кто-то на четырех ногах, — вспомнил Гарри. Холодок пробежал у него по коже, но он все же спросил: — Это пес?
— Не стоило вам говорить, — Орион вздохнул. — Так неинтересно.
— Да ты же перед всем седьмым курсом хвалился, что у тебя огромный дирхаунд, тоже мне тайна, — встрял Марк. — А у меня кабан. Тоже очень круто!
— Ваше животное не обязательно должно быть опасным, — заметил Гарри. — Сила Патронуса вовсе не в облике.
— Но все равно хочется, чтобы он был кем-то интересным, — сказала Патриция. — Я вообще не могу понять, кто является моим Патронусом. Это птица, но ее трудно разглядеть.
— У меня даже очертания не получаются, — вздохнул Люсьен.
— Ничего страшного, — подбодрил его Гарри. — У тебя еще много времени.
На лестнице они все разошлись. Орион не попытался его остановить, чтобы снова поговорить о всяком: он просто улыбнулся ему, попрощался с ребятами и ушел, оставив Гарри сомневаться во всем происходящем.
На следующий день они встретились между уроками. Блэк разговаривал с ним об учебе и квиддиче — так же, как и любой другой студент. Гарри даже решил, что эти намеки ему привиделись: может, на него повлияли идеи Гермионы, или он просто чувствовал себя одиноко… В конце концов, у его тела тоже были потребности, и мастурбации было недостаточно для того, чтобы восполнить тягу к теплу. Но забыть об этих размышлениях он не мог. Эта назойливая идея крутилась в его мыслях, цепляясь, будто заноза, и все становилось только хуже, когда на горизонте появлялся Реддл.
Гарри не должен был перед ним оправдываться, потому что он был профессором и формально просто общался с другим студентом. Но все же Том был не обычным его учеником. Нельзя было допустить, чтобы он обо всем узнал от третьих лиц — он бы счел это предательством, потому что он тоже считал себя особенным. Если Гарри не собирался относиться к нему так, как к остальным, то и сейчас должен был повести себя как друг.
Он решил сделать это в один из тех дней, когда Том заглядывал к нему по вечерам помочь с домашними работами. Эта монотонная деятельность всегда успокаивала его, и Гарри начинал думать, что из Реддла вышел бы не самый плохой учитель — если не учитывать всего остального.
Он ждал его после уроков, но в дверь неожиданно постучал другой человек. Том обычно сразу заходил, привыкший, что Гарри его ждал, но на этот раз никто не спешил открывать дверь. Гарри выглянул в коридор: на пороге стояла Миртл Уоррен.
— Профессор, — ее голос был очень тихим. — Можно задать вам вопрос?
Гарри сглотнул и кивнул, пропуская ее в кабинет. Первокурсница Миртл не сильно отличалась от своего призрачного облика. Она носила два тонких хвостика и большие круглые очки. Рядом с другими учениками она казалась тихой и блеклой. Она исправно делала все домашние задания, иногда поднимала руку, но больше ничем не выделялась.
— Да, Миртл, — Гарри подошел к столу. — Чем я могу помочь?
— Я хотела кое-что уточнить, — она сжала ремень своей сумки. — Вы сегодня рассказывали про домового… Мне кажется, у меня дома живет один такой.
— Почему ты так решила?
— У нас тоже часто пропадали вещи, иногда по ночам какие-то странные звуки… Когда мы узнали, что я волшебница, то решили, что это была моя магия. Но теперь я думаю, что это мог быть домовой.
— Возможно, — кивнул Гарри. — Они стараются жить поближе к магам. Этот домовой мог узнать о том, что ты волшебница гораздо раньше тебя и поселиться в вашем доме.
— Но как мне от него избавиться? — спросила Миртл. — Если я не могу использовать палочку на каникулах?
Гарри не успел ответить: раздался быстрый стук, и дверь сразу открылась. На этот раз это оказался Реддл: он зашел в кабинет, покачивая сумку в руке, и удивленно уставился на Миртл. На мгновение воцарилась тишина: Том явно пытался принять более приличный вид, чтобы не казалось, будто он нагло ввалился в кабинет профессора.
— Простите, — он покашлял. — Я помешал?
Гарри медленно перевел взгляд на Миртл, которая таращилась на Тома. Если бы она только знала, какую судьбу ей мог обеспечить этот красивый мальчик, то не казалась бы такой смущенной и завороженной. Гарри не был уверен, что ему это нравится: он бы предпочел, чтобы Реддл держался от нее подальше, хотя ее трагическая смерть и была случайностью.
— Мисс Уоррен спрашивала меня, как избавиться от домового без палочки, — Гарри приподнял уголки губ. — Может, вы ей ответите, мистер Реддл?
Том хитро прищурился и задумался.
— Думаю, лучше всего будет сделать рунный амулет, — ответил он. — Можно для верности сжечь чертополох. Профессор Бири говорил, что его дым отпугивает мелкую нечисть.
Миртл продолжала смотреть на Тома круглыми глазами.
— С-спасибо, — ответила она.
Несколько секунд она не двигалась, а потом, словно осознав, что она продолжает пялиться на Реддла, резко сорвалась с места. Неловко кивнув Гарри, она скрылась за дверью. Том тихо рассмеялся.
— Первый курс, — он бросил сумку на стол. — Как давно это было.