Часть 16 (2/2)

— Думаете, огневиски вас развеселит? — повернулась к ней Вилкост.

— Нет, но это часть нашей жизни, — голос Гермионы стал тверже. — А мы еще живы. Мы с Гарри уже бывали в ситуации, когда нам приходилось сидеть и ждать, что в любой момент нас убьют. Поверьте мне, огневиски тогда было бы совсем не лишним.

За столом на миг воцарилась тишина. Гарри тоже замер: он уже успел пожалеть, что заговорил об этом. Несколько мгновений профессора молчали, а потом Уолбрик робко сказал:

— Лично я думаю, что идея не так плоха, — он положил руку Гермионе на плечо. — В конце концов, Герберт, вы же ставите спектакль?

— О да, — вздохнул Бири. — Крайне поучительную историю…

— Вот, — улыбнулся Уолбрик, прервав его. — Уже хорошо.

Медленно профессора оттаивали. В итоге они все же решили посетить Хогсмид: местные тоже были взволнованы, и они могли стать новым источником новостей. Это было тихим выходом, не предполагающим шумного сборища: в итоге Гарри, Гермиона и несколько профессоров встретились с семейством Кинси в «Одном венике» и за долгим разговором распили несколько бутылок. Уильям был негласно скинут в компанию Гарри и Гермионы, а Уолбрик перемещался между ними и старшими волшебниками.

Они говорили о войне, о студентах, о времени, когда все это закончится. Профессор Вилкост тихо рассказывала об углубленном курсе защиты для старшекурсников, который она уже начала реализовывать в этом году. Гарри присутствовал лишь на одном собрании, не в силах справиться с потоком собственных дел, но он знал, что от него ждут большей активности.

— Не только гриффиндорцы стремятся проявить свою храбрость, — заметила профессор. — Многие думают, что геройство на войне — это верный выбор для выпускников.

— Дети, — задумчиво сказал Дамблдор. — Только время может остудить их горячие головы.

Это был один из немногих разов, когда он выбрался в Хогсмид. Волшебник казался лишним в простой обстановке, он часто поглядывал на дверь: наверное, он ждал, что в любой момент их прервет неожиданный гость. Гарри и Гермиона переглядывались, но ничего не говорили — они помнили Аберфорта.

— Их можно понять, — пробормотал Бири в свой стакан. — Помните, что было в прошлый раз? На прошлой войне? Разве не хотелось нам вмешаться?

— Да, — грустно вздохнула Вилкост. — Быть героем и наблюдать за тем, как геройствуют те, о ком ты заботишься — совсем разные вещи. Мы не можем их остановить, если они решат стать добровольцами, только помочь им.

— Мы учим их защите, — сказал Гарри.

— Мы никогда не угадаем, что понадобится им, когда они покинут стены школы.

— Столько лет в Хогвартсе, а мне все еще тяжело их отпускать, — улыбнулся Дамблдор. — Если бы только они могли навсегда остаться детьми. Разве не прекрасная пора?

— Они вспомнят об этом, когда будет уже слишком поздно, — поддержал его Слизнорт.

— А я вот не скучаю по школьным годам, — сказал вдруг Уильям. — Я был ужасно толстым.

— Нет ничего зазорного в полноте, мальчик мой, — рассмеялся Слизнорт. — Я всегда был убежден, что полнота — признак счастья.

— Или неумеренного аппетита, — усмехнулась Вилкост.

— По мне вкусное пирожное с утра гораздо больше способствует моему счастью, чем пробежка.

— Хорошо, что Борко тебя не слышит.

Ответом ей был тихий смех.

Как ни странно, все начало меняться. Не только в Хогвартсе — и в мире тоже. В ноябре самолеты покинули Лондон: вылеты продолжались, но они рассредоточились, прервав ежедневную бомбардировку столицы. Потери были слишком огромными, чтобы их можно было легко подсчитать, и осознание того, что ничего еще не закончено, висело над их островом. Британские самолеты тоже летали на континент, но Гарри не мог радоваться этому — от бомб страдали не только те, кто развязал эту войну. Тысячи людей были заложниками истории.

И все же — они смогли восстановить дыхание.

— Это не продлится долго, — говорила Гермиона, когда вечером они сидели в ее комнате, обложившись пергаментами. — Они будут бомбить Британию до следующего года, но такого, как было в октябре, больше не повторится. Когда откроется второй фронт, все внимание Германии будет направлено на восток.

— Это не делает ситуацию лучше.

— Нет. Но она будет лучше для Хогвартса — для детей.

Гарри и не представлял, что, став учителем, он так быстро привыкнет к этому. Ответственность за студентов опустилась на него, словно пуховое одеяло, и о ней сложно было забыть. В Хогвартсе вся его жизнь вращалась вокруг детей, вокруг их образования и досуга, и Гарри был рад, что они немного расслабились. Все чаще он видел улыбки, все чаще дети собирались и болтали о чем-то, вернулись игры и смех.

И любовь.

— Они уверены, что я нравлюсь Роуз Макмюррей, — сказал как-то Том. Они возвращались из библиотеки, где встретились совершенно случайно.

— Роуз? — Гарри не удивился. Она была милой девушкой, такой же умной и старательной, как сам Том. У нее тоже были темные волосы, всегда расчесанные и блестящие, и она сидела на первой парте в центральном ряду вместе с Кэти Джоул. — Я не удивлен.

— Правда?

— Думаю, вы бы неплохо смотрелись вместе, — Гарри ему подмигнул. Том взирал на него спокойно и без всякого смущения. Ему, наверное, и вовсе не стоило говорить с Гарри о таких вещах, но Реддла, казалось, это ни капельки не волновало. Был ли у него хоть какой-то опыт? В свое время Гарри провел несколько мучительных дней, не в силах пригласить девушку, которая ему нравилась, на танцы — как бы поступил Том на его месте? Наверное, просто взял и сделал, и ни один мускул на его лице бы не дрогнул.

Гарри вдруг подумал, что Том бы не сделал свою девушку счастливой. Стоило ли подталкивать его? Провоцировать? Любовь, которую Гарри хотел показать Тому, была далека от свиданий и поцелуев под омелой, и это явно не интересовало Реддла.

— Мне все равно, — пожал Том плечами. — Я не понимаю, почему все вдруг начали так много говорить об этом. В прошлом году они были спокойнее.

— Это нормально. Вы же взрослеете.

Стоило ли Гарри провести с ним другой разговор? Гарри покраснел почти мгновенно и тут же опустил глаза, пожалев, что книги висят в воздухе, и он не мог спрятаться за ними. Том вырос в приюте, и в такой обстановке дети быстро взрослели — и Том не раз это доказывал. Но был ли он взрослым в этом смысле? Сколько времени Том жил в комнате без соседей? Был ли у него старший товарищ, который рассказал бы ему о сексе? Или об этом ему могли рассказать его соседи-слизеринцы?

Гарри решил, что он возложит эту ответственность на них. Он не мог представить этого разговора — не хотел представлять. Да и как бы он рассказал Тому о том, о чем сам имел довольно смутное представление? Гарри за всю жизнь целовался с двумя девушками, и они никогда не заходили дальше простых объятий. А сейчас — видит Мерлин, желающие бы нашлись, но Гарри уж точно не собирался лишаться девственности со студенткой. Он же был профессором!

Пусть даже в такие моменты это его беспокоило.

Том наблюдал за ним краем глаза и усмехался так, словно догадывался о его мыслях.

— Вы покраснели, сэр, — безжалостно сказал он.

— Что-то мне душно, — пробормотал Гарри себе под нос. — Э-э, так, э-э, о чем мы говорили?

— О непомерном желании моих соседей говорить о девочках.

— Неужели тебе самому не интересно? Не вечно же читать книги.

— Я не только книги читаю. Я ходил на вечеринку.

— Обычно мальчиков в твоем возрасте начинают интересовать девушки.

— Или праздные шатания.

— Праздные шатания! — ужаснулся Гарри. — Какие слова!

— Думаете, со мной что-то не так? — Том остановился. Книги, которые он зачаровал, дернулись и рухнули на пол. Гарри вжал голову в плечи, когда громкое эхо пронеслось по коридорам.

— Нет, вовсе нет, — он вспомнил о том ужасном разговоре в комнате Гарри, когда Том впервые его обнял. Казалось, это было тысячу лет назад. — Все люди разные. Но, думаю, потом ты можешь пожалеть, что был таким серьезным, пока все вокруг веселились. Этого времени будет уже не вернуть.

— А если я не хочу? — спросил Том. — Не хочу быть таким же, как все. Мне кажется, что это пустая трата времени. Ведь сейчас мы можем учиться, можем приобретать новые знания и навыки — вдруг потом возможности не будет? Их ведь так много. Порой я тоскую от того, что я вынужден спать, когда я мог бы читать что-то интересное.

— Ты похож на Гермиону, — улыбнулся Гарри. — Она была такой же в школе.

— Но вам все равно кажется, что я что-то упускаю.

— Нет, я… — Гарри растерялся. Он подошел ближе, и Том подался ему навстречу. — Думаю, мне не стоило так говорить. Я сам скучаю по этому беззаботному времени, но это не значит, что ты должен чувствовать то же самое. Всему свое время. Время жить и время умирать, как говорится.

— Вы процитировали книгу Екклесиаста?

— Что? — удивился Гарри. — Кого?

— Это известный отрывок, — Том задумчиво склонил голову набок, и в его глазах появилось неприкрытое любопытство. — Время рождаться и время умирать, время убивать и время врачевать, время любить и время ненавидеть, время войне и время миру… И все в этом духе.

— Эм, — Гарри вздохнул. Он был уверен, что процитировал название какой-то известной книги, но напрочь забыл ее автора. — Не знаю, Том.

— Вы не читали.

— Неа.

— А вы… верующий?

— Не знаю, — честно ответил Гарри. — А ты?

— Не знаю, — поддержал его Том. — Мы ходили в церковь по воскресеньям, но у меня всегда возникали вопросы к целесообразности происходящего.

Гарри усмехнулся и потрепал мальчика по голове.

— Ты слишком умный, Том. Боюсь, однажды это ты будешь преподавать мне.

— Вполне возможно, — Том приосанился. — Я думал над тем, чтобы повторить ваш путь. ЗОТИ кажется мне очень перспективным предметом. Особенно сейчас.

— Подожди еще пару лет, прежде чем принимать решение. Уверен, ты будешь в восторге от Древних рун.

— Почему?

— Скука смертная, но Гермионе нравится.

Том усмехнулся и покачал головой.

— Вы нарушаете этические границы, мистер Поттер, — он улыбался, глядя на него. — Профессору Уолбрику бы это не понравилось.

— Мы ему не скажем, правда? — Гарри снова ему подмигнул.

— Конечно.

Они отправились дальше, и все стало чуточку лучше.