Часть 16 (1/2)

Гарри знал, что этот год не будет простым, но не подозревал, что настолько. Когда Вилкост сказала ему, что он возьмет на себя два младших курса и часть нагрузки, Гарри думал, что речь шла только об уроках, но все оказалось гораздо хуже. Первый и второй курс повисли на его шее, словно два булыжника, и к ним присоединились абсолютно все домашние работы старшекурсников — Гарри стал проводить в кабинете ЗОТИ почти все свое свободное время, а профессора Вилкост он видел чаще, чем Гермиону.

— Это с непривычки, — утешала его подруга в Большом зале. — Мне тоже непросто, но мы со всем справимся, Гарри. Профессора же как-то справляются.

Справлялись они с большим трудом. Те, кто преподавал дополнительные курсы, страдали не так сильно, но основные занятия, по которым шли обязательные СОВы, требовали больше внимания. Гарри и представить себе не мог, сколько всего должен был держать в голове профессор, и он даже перестал волноваться — сложно было тревожиться за свой авторитет, когда мысли были заняты расписанием, тестами и домашними работами.

И то, что война продолжалась, делало все только хуже. Когда начались бомбардировки, страх обуял не только школу — весь волшебный мир. Профессора только и говорили, что о Министерстве и их защитных мерах, о новых нападениях и исчезновениях — это сводило с ума. И пугало. Самолеты не летали над Хогвартсом, но отчего-то перед сном Гарри вспоминал тот ужасный момент в Лондоне — он вновь ощущал эту странную дрожь, пронизывающую все вокруг, и это было липким, неуютным чувством. От него невозможно было избавиться.

Никогда еще в Хогвартсе не было так тоскливо. Даже на пятом или шестом курсах, когда Волдеморт держал всех в страхе и напряжении, замок находил в себе силы держаться. Сейчас же Гарри казалось, что сами стены источают боль и грусть, и не было ничего удивительного в том, что студенты ходили мрачные и подавленные — они боялись, и их можно было понять. С этим просто ничего нельзя было сделать. Но Гарри все равно пытался.

Он был учителем — настоящим. Он старался привносить хоть немного позитива на уроки и шутил, чтобы ребята расслабились в его присутствии. Он не говорил о бомбах, но повторял им, что в Хогвартсе они в безопасности и если кто-то чувствует иначе, он может смело обратиться к профессорам за поддержкой. Забота взрослых, их доверие многого стоило, Гарри знал это по себе, поэтому он держал двери кабинета открытыми. В столе у него было печенье и конфеты, и он крутился, как белка в колесе, чтобы успевать все.

И это давало плоды. Он видел, что нравится студентам: те улыбались рядом с ним, иногда оставались после уроков, чтобы спросить что-то или помочь. Гарри не отказывался от помощи, если ее предлагали — видит Мерлин, в таком случае он даже мог выспаться. Вилкост хвалила его, учителя над ним подшучивали, Гермиона гордилась — если бы не война, все было бы замечательно, несмотря на отсутствие какой-нибудь личной жизни.

И только Том, казалось, был недоволен. Он теперь сидел на первой парте и не отрывал от Гарри внимательного взгляда: он был очень старательным, активным и ответственным, и Гарри видел, что он записывает каждое его слово. Реддл всегда был готов, недовольно поглядывал на друзей, если те шумели, и был просто образцовым студентом — пока не заканчивался урок. А затем он оставался.

Гарри понадобилось время, чтобы понять — Реддлу просто никто не нравился. Он по-прежнему сторонился всех, кроме своих друзей, и других студентов воспринимал довольно холодно. Его взгляды были полны негодования, когда их прерывали, и он, казалось, искренне переживал обо всем происходящем. Он искал в компании Гарри странное утешение, возможно, напоминание об их приключении в Лондоне, и когда кто-то вторгался в его пространство — он злился. Это было очевидно, и Гарри начинал опасаться, к чему это может привести.

— Что тебя беспокоит, Том? — спросил Гарри, когда один раз Реддл вызвался помочь ему с сортировкой. У Гарри скопилась огромная куча каких-то эссе, и все это оказалось перемешанным. Том с радостью закрыл дверь и уселся на первую парту. Он взял стопку пергаментов и список курсов и принялся распределять эссе по стопкам.

— Беспокоит? — откликнулся Том. — Думаю, всех сейчас беспокоит одно и то же.

— И тебя? Они далеко.

— Я знаю. Они магглы — им нечего делать в этой местности.

Гарри внимательно смотрел на него. Том сидел ровно, периодически откидывая со лба непослушную прядь. Прошел почти месяц, и он уже не казался таким худым и бледным — с ним все было хорошо. Но он был не в порядке.

— Я постоянно думаю о них перед сном, — сказал Гарри тихо. — О том, как страшно было в Лондоне. Когда мы ночевали в Дырявом котле, мне казалось, что стены рухнут.

— Мне тоже, — Том не поднимал глаза.

Между ними была не только война. Новый учебный год принес Гарри целых две проблемы под до отвращения знакомыми именами — Поттер и Малфой снова были на первом курсе. И снова враждовали.

Абраксас Малфой был похож на Драко, но не вызывал тех же чувств. Он был маленькой выскочкой, это да, но он подмигивал Гарри, когда знал, что кто-то ответил неправильно, всегда откидывал свой зеленый галстук на плечо и ерошил белые как снег волосы. Он хотел быть лучше всех, умнее всех, и у него были большие проблемы с этим — Флимонт Поттер хотел того же.

Сейчас Гарри видел, насколько глупыми и детскими были эти препирания. Неужели они с Малфоем действительно потратили столько лет на глупую вражду? Наблюдая за тем, как Поттер показывает Малфою язык, а тот демонстративно громко шепчет о нем гадости, Гарри мог лишь усмехаться. Им не нужна была его помощь или защита, они были просто маленькими мальчиками в большом новом мире.

И все же Флимонт Поттер был его дедом. Родственником. Их связь была настоящей, а не волшебной, как с Томом, и Гарри чувствовал, как его собственное сердце заходилось, когда Флимонт оказывался поблизости. Если бы он не погиб так рано, Гарри мог бы расти с ним. У Гарри были его волосы, его нос, его линия челюсти. Кровь Поттеров внутри него принадлежала Флимонту. И когда мальчик смотрел на него…

— Ваш отец случайно не Герберт? — спросил Флимонт, подойдя к нему после второго их урока в сентябре. Гарри смотрел на него сверху вниз и изо всех сил пытался подобрать слова.

— Нет. Его звали Джеймс.

Флимонт пожевал губу.

— Нет, — вынес он вердикт. — Я его не знаю. Но вы тоже Поттер.

— Да.

— И мы с вами очень похожи, — мальчик окинул его подозрительным взглядом. — В нашей семье все мужчины похожи, это началось еще с прадедушки Мюррея. Говорят, до него были русыми, правда, удивительно?

— Наверное, — Гарри спрятал руки в карманы, пытаясь скрыть дрожь. — Мой отец… говорил мне, что у него остались дальние родственники в Англии. Думаю, седьмая вода на киселе.

Флимонт хихикнул.

— Возможно, — глаза его были полны озорства. — Вы не писали никому? Хотите, я напишу матери? Она всех знает.

— Не стоит, — Гарри грустно улыбнулся. Конечно, он этого хотел. Притвориться дальним родственником, украсть личность, обрести семью — настоящую. Он бы многое отдал за этот шанс, но он не мог рисковать.

— Почему? — волосы Флимонта были такими же непослушными, и он тоже ерошил их время от времени. — Я все равно расскажу об этом маме, вы не против? Это же удивительно.

У него все было удивительно.

— Просто не настаивай ни на чем.

— Ладно.

Он махнул рукой и убежал вслед за своими друзьями-гриффиндорцами. Гарри надеялся, что это забудется — в конце концов, это касалось только его и Флимонта, — но он ошибался. Реддл, словно коршун, летал где-то над их головами, готовый в любой момент спуститься. И моменты, когда они оставались наедине, были порой похожи на нападения — когда Том не грустил, а смотрел на Гарри так, словно тот его обидел.

— Так что? — в какой-то момент Том просто не выдержал. — Он ваш родич?

— Флимонт? — переспросил Гарри.

— Будто бы у вас есть другие, — это прозвучало больше обиженно, чем резко, и Гарри даже растерялся. Он уставился на букет из зеленых, желтых и красных листьев, который ему подарила первокурсница. Букетик был милым, перевязанным красной лентой, и Гарри держал его в чернильнице.

— Ох, Том, — Гарри потер переносицу. — Это неважно.

— Разве? Вам все равно? — это были опасные нотки. Реддл вцепился в пергамент.

— Мне не все равно. Но даже если Флимонт мой родственник — ну и что? Они чужие мне люди, которые, вероятно, приходятся дальними-дальними родичами моему отцу.

— Но мы с вами тоже дальние родичи. Даже дальше, чем вы с Флимонтом.

«И что?» — хотел спросить Гарри. Он не понимал, куда Реддл клонит и чего он от него хочет. Если закрыть глаза на правду, которую не знал никто, кроме Гарри и Гермионы, то во всем этом правда не было смысла. Родство ничего не меняло. Но, конечно, он не мог сказать об этом Тому, который смотрел на него с прищуром и недовольно поджимал губы.

— Том, — Гарри надеялся, что его голос звучит мягко. — Гораздо важнее тут личное отношение, а не формальности. Ты так не думаешь?

Видимо, не думал, потому что глаза его потемнели. Реддл поднялся.

— Том, — Гарри с трудом поборол желание закатить глаза. — Почему ты вдруг так распереживался из-за этого?

— Я вовсе не переживаю.

Скоро ему должно было исполниться пятнадцать. Гарри вспоминал себя в этом возрасте: был ли он так же помешан на близости? Несправедливо было сравнивать их: в конце концов, над Томом висела война и приют, а Гарри мог проводить время с Уизли, мог писать Сириусу… Был ли он Сириусом для Тома? Чужим человеком, предлагающим довольно смутную, но все же теплую и родственную связь. Гарри постоянно думал о крестном. Он был готов сбежать вместе с ним — с человеком, которого он толком не знал, но который обещал ему семью.

Если бы у Сириуса был кто-то еще? Гарри не мог этого представить. Ему хорошо было знакомо чувство ревности, и он был рад, что ему никогда не приходилось испытывать его с Блэком. Сириус был там ради него, ради Джеймса и Лили — ради их семьи.

— Ревновать — это нормально, — сказал Гарри тихо. — Но тебе не стоит этого делать.

Реддл вдруг покраснел.

— Мистер Поттер, я вовсе не…

— Даже если Флимонт мой родственник, это ничего не меняет. Это не значит, что я стану лучше относиться к нему или хуже к тебе. Понимаешь?

— Понимаю, — Том опустил глаза. — Я вовсе так не думал.

— Конечно нет.

— Я просто думаю, что семья — это важно.

— Ты прав. Но семья — это не всегда родственная связь. Мои дядя и тетя не считали меня семьей, хотя в нас текла одна кровь, зато семья моего друга приняла меня и Гермиону как родных.

Том склонил голову набок, разглядывая Гарри. Он успокоился, но его щеки все еще розовели. Он вернулся на свое место и глубоко вздохнул.

Гарри надеялся, что этот разговор хоть немного его убедил. Он не собирался уделять внимание Флимонту: дело было не в личном отношении, а в том, что это было попросту опасно. Стоило отойти как можно дальше от всех этих подозрений, позволить забыть. Гарри было достаточно видеть, что Флимонт жив, здоров и счастлив.

Но Том его беспокоил. Тот привязался к нему, нуждался в общении и тактильности, и Гарри понимал это — и вынуждал себя вспоминать, кем был Реддл на самом деле. Том не любил делиться и проигрывать, но они уже не могли повернуть обратно. Гарри не мог его оттолкнуть. Он пытался удержать их на тонкой границе, которая бы не позволила Тому считать, что он должен бороться за него — это было неправильно. Гарри казалось, что он совершает ошибку, но что он мог? Потакать ему, прогоняя прочь остальных учеников? Отдаляться от него?

— Просто будь рядом, оставаясь для него взрослым, — посоветовала Гермиона. — Сириус и Ремус были нашими друзьями, но они были взрослыми людьми, и мы всегда это понимали. Том тоже должен понимать.

Гарри надеялся, что это так. Он не замечал, чтобы Том сближался с кем-то еще, хотя он наблюдал краем глаза. Слизнорт был от мальчика в восторге, он мигал и потирал руки, предвкушая, как Том станет почетным членом его Клуба Слизней, но сам Реддл был довольно равнодушен, и Гарри ни разу не слышал, чтобы он добровольно оставался после других уроков. У Тома будто был определенный план на день, и он двигался по нему, словно планета по орбите, никуда не сворачивая — и этот план был довольно печальным для обычного мальчика.

Поэтому когда Гарри услышал о вечеринке, он чуть не упал со стула.

— Собрание? — спросил он. Том не собирался задерживаться, но все равно остался, чтобы об этом рассказать. Его друзья уже ушли, смеясь и пихаясь, и Реддл улыбался. Новости из внешнего мира оставались все такими же неутешительными, и видеть улыбки было приятно.

— У пуффендуйцев. Это для нашего курса.

— Это отличная идея, — обрадовался Гарри.

— Думаете? После всех этих новостей?

— Это хоть какая-то радость. Мы не можем повлиять на то, что происходит в Лондоне, но можем поддерживать Хогвартс. Вы молодцы, что решили собраться.

Том пожал плечами и ушел, а Гарри приободрился. Эта идея настолько ему понравилась, что на обеде он растрепал об этом всем профессорам.

— Может, нам тоже стоит сходить выпить? — спросил он.

— Во время траура? — покачал головой Диппет.

— После этой войны траур будет вечным, Армандо, — неожиданно вмешался Дамблдор. — Вы знаете, что говорят в Министерстве. Они могут бомбить нас месяцами.

— Это не значит, что мы должны веселиться в пабах.

— Ты бы хоть раз сходил повеселиться в паб, — буркнул Слизнорт.

— Гарри говорит не о веселье, — добавила Гермиона тихо. Она переглянулась с Уолбриком, и тот хмыкнул. За лето он успел отказаться от своей неудачной идеи отрастить усы и теперь снова брился. — Просто… Мы все такие подавленные.