Часть 9 (2/2)

— Профессор Слизнорт уже расспрашивал нас, — ответил Том. — Мы ему все рассказали.

— И что же вы ему рассказали?

— Вечером Маркус был в порядке, а утром мы не смогли его разбудить.

Он слишком легко произносил «мы», чтобы Гарри не обратил на это внимания.

— А что происходило вечером? — Гарри чуть прищурился. Он смотрел на Тома сверху вниз, и ему казалось, что тот удерживает себя от порыва встать на носочки. — Альфард сказал, что это Маркус написал тот донос, и ты был расстроен этим фактом. Вы говорили об этом?

— Немного, — неохотно признался Том, и недовольные нотки прозвучали в его голосе. — Почему вас так это интересует?

— Мальчик не приходит в себя. Это серьезно.

— Конечно, — Том отвернулся, и его лицо снова застыло. — Я ничем не могу вам помочь.

— Том, — Гарри нашел в себе смелость протянуть руку и коснуться его плеча. Том был напряжен, но старался не выдавать этого. — Я просто хочу понять, что случилось.

— Йорк собирался разрушить вашу карьеру, — напомнил ему Том строго. — Он поступил бесчестно, и он сделал это лишь для того, чтобы досадить мне. Почему вы волнуетесь за него? Он бы не волновался о вас.

— Он поступил не слишком достойно, ты прав. Но это не значит, что он заслуживает смерти. Мы все совершаем ошибки, — Гарри заглянул ему в глаза. — Иногда признаться в этом намного важнее, чем понести наказание.

Том непонимающе смотрел на него. Несколько долгих секунд между ними висела гнетущая тишина, и единственным звуком был завывающий за окном ветер. Наконец, Реддл склонил голову набок, и его взгляд изменился. Он наполнился чем-то цепким и острым, и Гарри немедленно захотелось отстраниться.

— Вот как, — он не пытался скрыть свою обиду. — Вы намекаете, что я как-то причастен к случившемуся. Не так ли, сэр?

Гарри пристально разглядывал его, и Том смело отвечал на этот взгляд. Его нижняя губа дрожала. С каждой секундой обида и болезненное раздражение все четче проступали в чертах его красивого лица, делая их резкими и кривыми. Гарри склонился ближе, и Том, словно завороженный его движением, тоже подался вперед. Его рука вдруг дернулась и вцепилась в мантию Гарри.

— Я невиновен, — проникновенно произнес он. — Поверьте мне.

Мог ли кто-то лгать таким искренним, невинным голосом, полным обиды и надежды? Глаза Тома были широко распахнуты, словно он специально приоткрывал перед Гарри свою душу, умоляя его заглянуть внутрь и поверить… Вдруг Гарри ошибся? Вдруг этим разговором он разрушил нечто светлое, что могло вырасти между ним и Томом, показав мальчику, что ему не доверяют даже те, кто обещал о нем позаботиться? Том сталкивался с этим в приюте, он целый год боролся с предрассудками, и Гарри не хотел стать последней каплей.

Мог ли он ошибаться? Могло ли все произошедшее быть просто совпадением? В его голове звучал голос Дамблдора, задумчиво уверяющего Гарри в том, что первокурсник — сирота, ребенок, изгой — был способен на подобное. Гарри мотнул головой: он так привык слушать старого профессора… Стал бы Дамблдор из его времени подозревать ребенка так слепо, не имея на руках доказательств? Ведь однажды к нему привели Гарри, который был пойман на месте преступления и который также был змееустом.

Гарри запутался. Ему хотелось отступить, но Том крепко держал его. Если бы директор Диппет увидел их сейчас, он бы не преминул сделать Гарри выговор.

— Сэр, — Том словно мечтал уткнуться Гарри в грудь лицом. — Скажите что-нибудь.

— Я думаю о том, что сказал Дамблдор, — признался Гарри шепотом. — Он беспокоится о том, что совпадение кажется слишком подозрительным.

— Он пытается настроить вас против меня, — сказал Том без особого удивления. — Зачем он это делает? Почему я ему не нравлюсь?

Могла ли неприязнь Дамблдора сыграть роль в том, каким стал Том в итоге?

— Он не пытается настроить меня против тебя, — возразил Гарри устало. — Он пытается во всем разобраться.

— Говоря вам, что я отравил Маркуса Йорка.

— Предполагая варианты.

— И какой вариант предполагаете вы? — Том понизил голос. — Вы тоже думаете, что я отравил его? По-вашему, я способен на подобное?

Ему было восемнадцать, когда он убил Плаксу Миртл. У Гарри осталось всего четыре года.

— Я думаю, что ты способен на импульсивные поступки, — ответил ему Гарри. — Но я хочу верить, что причинение вреда другим людям не входит в число твоих слабостей.

Том сглотнул.

— У меня нет слабостей, — твердо произнес он.

— Тебе четырнадцать, Том, — Гарри усмехнулся, надеясь, что это разбавит напряжение.

— Это ничего не значит, — Том горделиво вскинул подбородок.

— Как скажешь.

Они уставились друг на друга. Гарри пытался подобрать слова, но Том решил все за него. Он вновь подался вперед, словно зная, что его близость вводит Гарри в ступор.

— Я этого не делал, — твердо повторил он. — Поверьте мне.

— Я… — Гарри не мог отвести взгляда от его серых глаз. — Я тебе верю.

Том нежно улыбнулся ему, и в этот миг шрам кольнуло болью. Гарри невольно потянулся ко лбу: в последнее время шрам и вовсе перестал его беспокоить, и новый приступ был неожиданностью. Том непонимающе нахмурился, глядя на искривленное гримасой боли лицо.

— Мистер Поттер? — его пальцы отпустили мантию Гарри и мягко коснулись его груди. — Вам плохо?

Гарри хотел сказать ему, что все хорошо и Тому не о чем беспокоиться, но в этот миг откуда-то из-под мантии Тома донеслось шипение:

Он чует твою ложь...

Гарри в ужасе уставился на мальчика. Тот все еще обеспокоенно разглядывал Гарри, делая вид, что он ничего не заметил — лишь на долю секунды его взгляд опустился на грудь. Гарри проследил за ним, и ему показалось, что он заметил странное шевеление около его нагрудного кармана, прямо там, где мантия собиралась в складки.

— Сэр?

— Все в порядке, — голос Гарри предательски дрожал. — Шрам вдруг… заболел.

— Из-за чего? — Реддл уставился на его шрам с любопытством.

— Так бывает, — говорить о шраме, который оставила палочка в кармане Тома, не хотелось. Гарри прислушивался, пытаясь вновь услышать шипение. Может, ему просто показалось? — Я… Ты… Том, ты можешь пообещать мне кое-что?

— Что? — Реддл вновь напрягся.

— Пообещай, что ты не будешь лгать мне, — Гарри вперил взгляд в то место, где ему привиделось движение. — Никогда. Если наша… дружба для тебя что-то значит, пообещай, что не будешь ей рисковать. Хорошо?

— Я не понимаю…

Он знает…

Том вновь опустил глаза. Во внутреннем кармане его мантии пряталась змея. Гарри хотелось протянуть руку и вытащить ее, а затем схватить Тома за плечи и как следует встряхнуть. Зачем он делал это? Лгал так открыто и легко, заставляя свой голос звучать нежно — так, что Гарри невольно поддавался его чарам. Но это было неправильно, это было ошибкой.

— Ты сказал, что ты невиновен. Ты клянешься в этом? — спросил Гарри, желая ощутить под ногами этот тонкий лед. И он ощутил.

— Вы не верите мне, — Том отпихнул его и сделал шаг назад.

— Я просто хочу, чтобы ты знал, что можешь мне доверять. Ты можешь рассказать мне все, что угодно, и я приму это, обещаю.

— Разве? — Том ощерился, словно маленький зверек. — Вы требуете с меня клятв, и это совсем не похоже на доверие.

— Я готов поверить твоей клятве, — настоял Гарри. Он играл ва-банк, у него не было сил на словесные манипуляции. Ему нужна была правда здесь и сейчас, пока его мысли не наполнились странным туманом. Он ведь поверил ему. И если Том был виновен и готов был рискнуть их хорошими отношениями ради своей безопасности, значит, эта вера была огромной ошибкой. Значит, для Тома сокрытие его преступлений было важнее, чем боль и разочарование доверившегося ему человека. Он должен был признаться. Должен был.

Он знает, что это были мы… Он не верит…

— Не поверите.

— Проверь. Скажи, что ты невиновен, осознавая, что ложь разрушит нашу дружбу.

Это было жестоко. Наверное, впервые с самого начала их общения Гарри смог загнать его в ловушку. Том не ждал от него нападения, и он казался почти беспомощным, потерянным. И он колебался — это уже давало надежду. Его руки сжимались в кулаки, а губы обиженно подрагивали. Гарри ждал, Том молчал и смотрел себе под ноги.

— Я невиновен, — шепотом произнес он спустя целую минуту тишины.

Внутри Гарри все оборвалось. Он смотрел на темные волосы Тома, и ему казалось, что если он коснется их хоть кончиком пальца, то шрам снова взорвется болью — так же, как когда Волдеморт касался его. Гарри хорошо помнил тот миг, помнил его ледяные руки на своем лице и его глаза — те же глаза, что испуганно смотрели на него сейчас.

Гарри сделал шаг назад, и лицо Реддла исказилось.

— Я же говорил, — он зло отвернулся. — И стоило унижать меня ради этого?

— Я не унижал тебя… — растерянно отозвался Гарри. Ему хотелось немедленно сбежать и спрятаться где-то в темноте, лишь бы только не видеть Реддла.

— Вы не верили мне, но все равно заставили умолять вас!..

— Это не так.

— Вы…

Гарри отвернулся, собираясь уйти. Он не видел смысла продолжать этот разговор: Том бы продолжил отрицать свою вину, и все слова Гарри звучали бы для него как попытки напасть. Он был упрямым и гордым, и терпеть его расстроенный взгляд было невыносимо.

— Вы просто уйдете? — бросил Том ему в спину. Никогда еще в его голосе не звучало столько эмоций: наверное, он тоже ощущал этот шатающийся пол под ногами, пока что-то рушилось вокруг них.

— Мы обо всем поговорили.

Гарри успел сделать несколько шагов, прежде чем до него донеслось тихое:

— Вы такой же, как и они.

Он не выдержал и обернулся. Том стоял посреди коридора, сжав руки в кулаки, и смотрел вперед. Его губы кривились, а глаза блестели — он готов был заплакать. Он стоял перед Гарри и чувствовал себя жертвой, обиженной и преданной, но это было ложью. Он готов был разрушить то немногое, что появилось между ними, но не открыться, хотя Гарри нужно было лишь это — его доверие, нечто светлое и драгоценное, что указало бы ему правильный путь.

Он знал, что Том отравил Маркуса. И Гарри не мог принять это или одобрить, но он мог позволить этому быть, позволить Тому совершить ошибку и раскаяться в ней. Если бы он только признался, попросил помощи, поделился тем, что угнетало его … У него не было права обвинять Гарри в недостатке веры — видит Мерлин, Гарри дал этому мальчику все, что у него было. Ради него он пытался забыть о смерти своих друзей.

Он мог попытаться убить его.

— Не смей так говорить, — выдохнул Гарри. Том вскинул глаза.

— Я думал, что вы мой друг, а вы…

Гарри в несколько шагов оказался рядом с ним. Он толкнул Тома к стене, и тот ахнул, ударившись лопатками. Он уставился на Гарри, вмиг растеряв все свое недовольство и гнев, и стал похож на маленького кролика. Ему было всего четырнадцать — Гарри был сильнее его. Одной рукой он ухватил запястья Тома, прижимая их к стене у него над головой, а другой рукой зашарил у него по груди. Реддл взвился, растерянный и испуганный, но не сумел вырваться. С его губ сорвался стон, а следом за ним — рычание.

— Пустите!

Гарри нащупал в его кармане упругий комок. Он без страха запустил туда руку и вытащил змею. Она была гладкой и мягкой; она тут же зашипела на него, распахнув пасть. Клыки, похожие на иглы, сомкнулись в воздухе в миллиметре от кожи Гарри.

— Нет! — Том уставился на нее. — Не кусай!

— Он хочет убить…

— Я не хочу тебя убивать, — парселтанг легко сорвался с губ Гарри. Том замер, перестав вырываться, и уставился на него полными изумления глазами. — Я лишь хотел взглянуть на тебя.

Змея свернулась вокруг его пальцев. Ее спину украшал узор из темных треугольников, и пару мгновений Гарри почти восхищенно разглядывал ее. Это была гадюка — видимо, от ее яда и умирал Маркус Йорк. Может, она была особенной? Редкой?

— Вы говорите на языке змей, — Том словно забыл обо всем, что только что произошло. — Но как? Вы…

— Твоя подруга выдала тебя, — Гарри опустил змею на подоконник. — Если бы не она… Я просто хотел услышать правду, Том, какой бы она ни была. Я бы поверил тебе.

Гарри отпустил его. Том молчал, глядя на него. Терпеть эту тишину было невыносимо: Гарри не знал, отчего ему вдруг стало так больно. Словно его сердце, сама его душа вдруг начали разрываться от ужаса, и он никак не мог успокоить эти чувства. Разочарование заполняло его до краев вместе с чувством собственной беспомощности.

Он развернулся и поспешил прочь по коридору. Лишь около поворота он обернулся: Том стоял у окна, закрыв лицо руками, и не двигался с места. Он не пытался догнать Гарри или сказать хоть что-то, он просто стоял — одинокий темный силуэт.