Часть 4. (1/2)

Михримах сжимала пухлые губы, стараясь не закричать от обиды и боли, что поглощала ее невинную душу. Разве может родной отец так поступать с ней?

Всю свою недолгую жизнь девушка видела в Сулеймане лишь нежного и любящего отца, не представляя, что он опустится до такой подлости. Даже крохотная мысль о жизни с Рустемом заставляла ее дрожать, пропуская через всю себя отвращение к этому человеку.

Султанша не была глупа, понимала, что отец преследует свои цели, этот никях будет гарантией верности Паши, который так же получит возможность очень быстро возвыситься, убрав с пути Ибрагима, которого вряд ли оставят в живых. Осознание всех итогов этого брака приводил ее в ужас, будоража воспоминания из детства.

Десять лет назад</p>

Маленькая Госпожа сидела под широко раскинувшимися ветвями дуба, чтобы укрыл ее от палящего солнца. Девочка плакала, оглядываясь по сторонам, дабы убедиться, что никто не видит ее слабости. Но все же нашелся свидетель этому, который склонил голову в бок и умилился представшей перед ним картине.

— Прекраснейшая из Госпожей плачет, разве такое возможно? — тихо спросил Ибрагим Паша, подходя к Михримах, что тут же вытерла слезы и задрала свой маленький, доставшийся от матери, носик.

— Вам показалось, Паша. Разве могу я плакать?

Паргалы опустился рядом с девочкой и украсил ее русые волосы маленьким цветочком, что он сорвал по пути сюда.

— Все люди могут плакать, Госпожа. Порой им бывает так обидно, больно и грустно, что слезы становятся лучшим лекарством.

— Даже мой папа может плакать? — удивилась малышка, смотря на мужа своей тёти округлившимся глазками. — Это вздор! Он же Повелитель мира! Мустафа и Мехмед вот не захотели играть со мной, я не могла заплакать при них, ушла сюда, я же дочь Падишаха.

— Позвольте, я дам вам один совет, Михримах Султан? — дождавшись, когда девочка неуверенно кивнет головой, Ибрагим продолжил. — Даже если вы дочь или сестра Падишаха, вы не должны никому и ничего из того, что будет нести вред вам. Тем более вы такая умная и красивая Султанша, разве допустимо вам что-то приказывать или запрещать?

— Спасибо, Ибрагим Паша! — вдруг обняла его шею Михримах своими тоненькими ручками, после чего они оба засмеялись и отправились во дворец.

В настоящее время</p>

— Дочка, открой мне дверь, прошу тебя… — послышался такой родной голос матери, выводя девушку из далеких воспоминаний.

Кое-как поднявшись со старого матраса, Михримах открыла дверь, впуская свою взволнованную мать, но выставляет руку вперед, когда женщина пытается обнять её.

— Вы знали, матушка?

— Нет, знал лишь твой отец, даже Ибрагиму Паше не стал говорить по непонятным причинам. Доченька, против твоей воли я не допущу этого брака, ты же знаешь?

Не выдержав, Михримах нырнула в самые родные объятия этого мира, где тут же дала волю новой порции слёз. Казалось, что пока мать гладит ее русые волосы, ни один враг или даже родной папа не причинит ей вреда.

Хюррем же случайно заметила книгу, что лежала на старой обшарпанной тумбе. Дорогой переплет быстро дал понять ей, кому она принадлежит, а уж о любви Великого Визиря к «Божественной комедии» ей точно было известно. Картина прояснилась, когда рыжеволосая схватила подушку и увидела под ней спальную одежду, что еще пахла Ибрагимом. Можно было и самой догадаться, что мир в этой семье не настал, но чтобы выгнать его жить в какую-то коморку? Удивилась даже повидавшая всякое Хюррем.

— Матушка, где.. — неуверенно прошептала Михримах. — Где Бали Бей?

Хасеки хотела было ответить, когда властный голос отца ее детей заставил дёрнутся и ее, и дочь.

— Собирайтесь, мы уезжаем!

Хюррем взглянула на заплаканную Михримах, погладила ее по щекам и поцеловала в лоб, затем пообещав:

— Как твоя мама, я даю тебе слово, что ты вскоре встретишься с Малкочоглу, но надо потерпеть, здесь его уже нет…

***</p>

Малкочоглу Бали Бей. Верный и могучий воин, что был предан Османам не только душой, но и своей кровью. Красивый чернобровый мужчина, чьи корни уходят в знатное семейство, веками служившее Династии. В свои тридцать лет уже вдовец, который потеряв первую и единственную любовь, прожигал свою жизнь в тавернах, не запоминая имен одалисок. До того, как он вновь вернулся в Стамбул, он точно знал, чего хотел от жизни. Не нужна была любовь, не нужны богатства, дайте лишь выйти на поле брани и он будет счастлив.

Пока его сердце не забилось чаще от шелковистого голоса самой Михримах Султан. Бей помнил ее совсем еще маленькой девочкой, что грезила об их свадьбе, вызывая у всех смех тем самым. Только вот она выросла и стала красивейшей девушкой, которая владела множеством знаний, истинной мусульманкой с прекрасными манерами.

Однако его концом стали ее хрустальные глаза, что принимали глубочайший синий оттенок, когда Михримах вдруг встречалась с Малкочоглу взглядами. Не веря, что кто-то сможет вновь найти дорогу к его сердцу, мужчина отчаялся, но теперь…

Теперь же он брел по темному лесу, сдирая костяшки рук о кору деревьев, что сейчас играли с ним в игру, где воображение рисовало мерзкую ухмылку на лице Рустема Паши и боль в глазах милой Михримах. Едва поспевая за разгневанным другом, Матракчи не переставая просил друга остановиться.

— Бей, ну остановись же ты, заблудимся еще!

— Иди обратно, Насух! Оставь меня одного! — резко развернувшись, взревел и без того разгневанный мужчина.

— Малкочоглу Бали Бей! Очень удобно поддаться истерике и убежать в лес, словно раненый зверь, но подумай, какого сейчас Михримах Султан! Мы должны вернуться, чтобы ей никто не мог причинить вреда.

— Что я могу, Матракчи? Её отец выбрал для нее судьбу, а если пойти против, то пострадает слишком много людей!

— Не знал, что ты трус, Бей. — наигранно пожал плечами Насух эфенди и, развернувшись на пятках, отправился обратно, оставляя друга одного наедине с мыслями.

***</p>

Почти вся семья Султана вернулась в Топкапы молча, не переварив до конца произошедшее. Младшим братьям было ясно, что сестра расстроена, как и мать, а отец гневается, но лезть в это они пока не планировали, в отличии от Шехзаде Мехмеда, который вел свою сестру в ее покои, обняв за подрагивающие плечи.

Когда ужасно скверный вечер был позади и девушка оказалась в своей теплой постели, старший брат присел рядом и взял ее ладонь в свои руки.

— Ты же знаешь, что я всегда с тобой, моя луноликая сестренка? Я поговорю с нашим отцом и он изменит свое решение, клянусь тебе, только не плачь больше.

— Братик… — выдохнула Михримах, едва прошептав. — Не надо.

— Что? Почему?

— Если я пойду против решения Падишаха, то и пострадаю лишь я, поэтому не надо лезть в это, тем более тебе необходимо его расположение, чтобы ты не упустил Манису из своих рук.

Мехмед рассмеялся и покачал головой, вызывая у сестры недовольство.

— Моя сестра так и не поняла, что единственное, что я боюсь упустить из своих рук, вот эта маленькая ладошка? — приподняв последнюю, ласково произнес наследник, от слов которого Султанша вновь расплакалась. — Ты чего, Михримах?

— Я люблю тебя, братик…