(3) (1/2)

устал…

Мысли пчелами гудели в голове, жаля его изнутри. Голова словно в действительности вспухала от яда, наливалась кровью, вены пульсировали на лбу, всё лицо покрывалось слабой испариной, наделяя лоб Питера липким блеском.

Мыслительный процесс был легок и до отвращения понятен.

Усталость от ситуации и от собственного тела текла по нему, смешиваясь с кровью, пока Питер думал о разном, цепляясь за одну единственную мысль, которая вызывала у него искреннее и несдерживаемое раздражение.

Питер был раздражен из-за своей новой догадки, из-за истины, которая ложилась белым полотном перед ним, заставляя всё внимание переключить на неё и забыть о другом.

Вот оно.

Всё, что Питеру было необходимо знать и всё, что он должен был понимать, так это то, что все его бесчисленно приложенные усилия не значат ровным счетом ничего в общей концепции.

Он не будет лучше других людей или своих сверстников, он не круче и не сильнее, раз питается полноценным правильным рационом и делает много физических упражнений, даже если для него это действительно значит прилагать усилия и даже если он уставал от всего, но продолжал стараться ради себя самого.

Да, для других людей это значило многое: витаминный курс, физические нагрузки, сбалансированный рацион.

Всё это в разной степени могло гарантировать другим людям превосходство здоровья и самоощущения, но Питер не был другим. Он был собой. Всё, что он делал и то, чего добивался — ничего не делало его сильнее и не ставило выше других, а лишь приводило к тому факту, что всё это нужно исключительно ради того, чтобы быть хотя бы на уровне обычного человека, чтобы слегка касаться черты и отойти на пару шагов от финиша, позволяя лидировать другим.

Все приложенные им усилия делали Питера лишь обычным человеком, а не выше или лучше и это уничтожало, ведь обычные люди имели всё, а Питеру необходимо было лезть из собственной кожи вон, просто чтобы стоять рядом с обычными людьми наравне.

Разве он заслуживал этого?

Что он сделал миру, раз ему нужно постоянно бороться с собой, чтобы не выглядеть жалким инвалидом, которому нужна помощь. Питер искренне любил, когда его утешали, поддерживали и жалели, но жалость к себе он ненавидел всем нутром, ведь жалость предполагает иное отношение, нежели к обычным людям, а Питер не был человеком, который хотел бы быть в центре внимания или даже просто чем-то выделяться среди остальных.

Хорошо, если кто-то сочувственно похлопает ему по плечу или обнимает и скажет, что Питер — сильный, что его понимают. Что всё будет хорошо.

— Всё будет хорошо, ты будешь в порядке, — что-то теплое и нежное в этих словах обвивает Питера изнутри мягкой лозой.

Это хорошо и комфортно, но если жалость будет определять Питера, если человек будет не просто понимающе жалеть Питера, а видеть в нём жалкого больного мальчика — то Питер не выдержит ни секунды этого ощущения.

Он — это он. Питер никогда не будет кем-то другим, никогда не перестанет быть собой и разве не это имело значение, разве не это должно быть основой мнения о нём, а не то, чем и как он был или всё ещё болен?

Ему не страшно.

Возможно, лишь немного, когда он должен лежать и слушать, как хрипит его грудь, он действительно чувствует отчаянье.

Возможно, даже если он с улыбкой и безразличием говорит о том, чем болеет, на самом деле он ощущает стыд и панику, потому что люди рядом такие обычные и простые, один он — неправильный, дефектный. Для них именно он — другой. Какой-то не такой, иной, альтернативно развитый ребенок, который на девятнадцатом году жизни не может осознать и оценить в полной мере своё состояние, ведь как можно понять в здравом уме, что тебе будет лишь хуже, что так будет на протяжении всей твоей жизни, которая даже не факт, что будет долгой.

Мысли топили, утягивая всё ниже и глубже, сдавливая горло и царапая легкие, но Питер не имел права жаловаться, ведь другим людям, даже банально больным с такой же проблемой, как у него, очевидно, бывает гораздо хуже. Есть те, кто не может вставать с постели или спокойно есть пищу, не может общаться с родными или даже дышать собственными усилиями.

Но, даже так, Питер не мог ощутить себя спокойным, мысли крутились вокруг всего этого и этап принятия болезни, по ощущениям, будет длиться для него как минимум всю жизнь, потому что всегда, абсолютно всегда на протяжении всего его пути будет надежда — я буду нормальным.

Но нужно ли ему быть нормальным, нужно ли ему хотеть быть кем-то иным, если он — это он и это должно быть всем, что только может иметь значение?

Питер ощущает себя нормальным человеком.

А потом закашливается в ванной до горькой тошноты, его вырывает прямо на своё дрожащее тело, слезы и сопли пачкают лицо, а легкие жгут и дрожат вместе с ним. Тогда он думает — Господи, пожалуйста…

…позволь мне умереть.</p>

В такие моменты он больше всего на свете хочет испариться.

В такие моменты просто не существует понятия мечты или целей, в такие моменты самого Питера просто не существует — он просто хочет умереть прямо, чёрт возьми, сейчас и ни минутой позже.

И, даже если потом эти мысли отступают вместе с кашлем и он снова чувствует себя нормально, Питер знает, чувствует всем телом — кашель вернется вместе с непреодолимым желанием сдохнуть снова.

Если близкие ему люди замечают его состояние, слышат кашель или спрашивают про наличие проблем, Питер видит на их лицах беспокойство и это вовсе не дарит ощущение заботы, которое могло бы, в теории, сделать ему легче.

Эффект от их слов ровно противоположен.

Он ощущает себя проблемным человеком настолько, насколько может подумать, потому что последнее, чего бы он мог хотеть — это тревожить кого-то дорого для него, но вот, что выходит: люди волнуются и Питер врет. Бессовестно врет, смотря прямо в глаза, уверенно держа свой голос на уровне, сдерживая кашель. Он в порядке.

Наверное, это хорошо, что есть люди, беспокоящиеся за него. Которые не спят ночью вместе с ним, пока его приступ не пройдет и которые искренне волнуются, когда видят, как Питер сворачивается на диване, слабо царапая дрожащей рукой грудь.

Наверное, ему повезло, что рядом есть люди, которым будет плохо, когда плохо ему, но это не то, чего он хотел для близких людей. Для людей, которых он хотел окружить безопасностью сам и которых сам же заставляет волноваться.

И ему бывает невероятно стыдно, когда кто-то хочет помочь ему. Ему уже девятнадцать лет, а он всё ещё нуждается в помощи.

И те, кто хочет ему помочь, просто тратят бессмысленно время, ведь он знает, что это неизлечимо.