надежда (1/2)

В каплях росы на траве он видит мелькание радуги, едва заметное глазу и слишком блеклое, но все же, Итэр задерживает взгляд на пару лишних мгновений, словно встретил новое чудо. Семь цветов переливаются под солнцем, ослепляют его бликами, и он даже жмурится, едва заметно улыбаясь.

Только уголки приподнимаются, не больше. А глаза выдают усталость, которую не вылечить и тысячью годами отдыха. Итэр чувствует себя старым-старым, уставшим древним существом, у которого уже — опускаются руки, а ноги врастают в землю, становясь с ней одним целом. Он чувствует себя вековым дубом с гниющим стволом внутри, где все мертво и поло.

Цвета вокруг давно посерели. Солнце на небе стало холодным. И он уже и не думал увидеть что-то, кроме блеклых оттенков и безжизненных тонов, но вот оно, чудо. Радуга подмигивает ему еще раз, прежде чем набежавший ветер смахивает все капли на землю. Чудо — исчезает. Его улыбка — держится из последних сил.

Итэр старается. Он чувствует спокойствие, когда прогуливается среди иллюзий деревьев и цветов, смотрит на построенный магией дом и пытается отыскать в нем хоть что-то родное. Правда в том, что Тейват слишком чужой. Все перевернуто и отвратительно самой его натуре. Темнота, ставшая светом. Он сам — ставший ничем. Другие деревья и дома, другое солнце и луна, звезды — фальшивка. Он отворачивается от неба, улыбается так же фальшиво каждому дню, но в глубине души чувствует, как исчезают силы. Не физические, конечно, нет. Его совершенное тело бессмертно, а душа — увы, старится. Сколько ему уже лет? Он считал когда-то, отмечал дни рождения.

Теперь он только смотрит на бесконечную линию времени без единых отметок и черточек. Он не знает, когда было вчера и есть ли у него завтра. Словно существует в каждом моменте и видит всю свою жизнь. Увы, одинаковую, сплошную прямую, где улыбок становится все меньше.

С усталостью приходит забытье. Он пытается вспомнить, когда чувствовал себя чуть лучше, когда радовался каждому новому дню или хотя бы месяцу.

Хотя бы солнцу, от которого питает силы. Но перед глазами — сплошной мрак.

Память играет с ним злую шутку. Стирает подчистую лица всех знакомых из прошлого. Но они всегда были лишь мелочью, поэтому сначала Итэр этого и не замечает. Он продолжает движение, продолжает свое путешествие, заменяя старое новым, и не замечает, как забвение поглощает все больше и больше.

Он забывает семью. Как выглядели те, кто растили их с Люмин. Кем они были и что знали. Как звали их в том старом мире и как называли они их с сестрой. Надеждой? Последним проектом человечества? Противостоянием эрозии?

Итэр не помнит даже свою миссию толком. Зачем вообще они прилетели в Тейват. С чего все началось и чем все должно закончиться. Он устал и хочет закрыть глаза навсегда. Заснуть, получив долгожданный покой, которым наслаждался целых пять веков совсем недавно. Самое отвратительное, что он совсем не знает, почему все еще не заснул вновь.

Зачем ему продолжать этот странный бессмысленный путь без конца и цели, даже без единой причины идти.

И все же.

Ветер поднимается вновь, смахивает новую порцию росы с травы, а его нагретые солнцем щеки приятно холодит. Он заставляет себя улыбнуться, поднять кончики губ, как делал всегда, выпрямить спину и расслабить плечи. Беззаботно смахнуть косу с правого плеча и повернуться, встречая объятия.

Тепло окутывает его мягко, как одеяло, которое согревает в самые морозные ночи. И Итэр вдруг понимает, что несмотря на солнце и жар, на то, что его тело бессмертно и даже не может замерзнуть, он все равно чувствует холод. Застрявший где-то глубоко-глубоко, в самом сердце словно острая льдина, которая убивает его с каждым днем все больше.

Правда в том, что все еще он не хочет умирать по-настоящему. Он просто не знает, хочет ли жить.

— Ты здесь уже слишком давно, — голос Сяо спокойный, даже слишком, учитывая, что его не было так долго там, в мире людей и шума, где жизнь бурлит потоком, где его все ждут, а время ни у кого не остановилось. Итэр искренне думал, что прошел день. Он наблюдал за закатом так долго, ждал, когда солнце сядет и тогда он сможет вернуться туда, куда совсем не хотелось, но где его правда ждали. Пусть не все и не все искренне, но один конкретный адепт с ума сходил каждый день. Итэр прижимается к нему ближе, обнимает крепче и просит непослушные губы улыбаться еще чуть-чуть. Он не обманывает, вовсе нет. На самом деле, он просто не хочет никого беспокоить.

— Правда? — голос всегда небрежный, юный и легкий, как у мальчишки, но не у векового старца, которым он себя и ощущает. Пока еще удается обманывать всех. Удается использовать то застывшее в мгновение тело, что порой его сковывает, улыбаться чуть ярче, чем солнце, и воплощать собою весну и тепло жизни. Итэр знает, что никто ему не поверит, если он просто скажет о той усталости, что копится в нем не первое тысячелетие, той беспомощности, что выбивает из колеи раз за разом. Он просто не знает, зачем ему быть дальше.

Итэр оправдывается перед ним глупыми фразами, смеется и тянет за руки, заставляя забыть все беспокойство в объятиях. Сяо, конечно, этого никогда не признает. Что его брови чуть хмурились, когда он только вошел, а теперь расслабились. Что его губы способны на улыбки, самые искренние и нежные, куда правдивее, чем те, которые дарит ему путешественник. Он никогда никому не скажет, как на самом деле беспокоится о нем. Даже прожив сотни-сотни лет, уверяя всех, что беспокойство просто не свойственно адептам. Он — боялся за Итэра.

Его руки сжимают тонкую талию крепче, шепот на ушко немного обжигает. И Итэр чувствует, как руки в перчатках водят по спине, обновляя все защитные заклинания, но он никогда не скажет, что знает о них. И об амулетах, что дарит ему Сяо под видом простых безделушек по поводу и без. И о кошмарах, что перестали вдруг сниться после знакомства с одним якшей.

Между ними молчание, за которое оба благодарны. Потому что Итэр тоже не хочет отвечать на вопросы. Почему порой его улыбка треснута. Почему лицо словно маска, готовая вот-вот заплакать, но вместо слез он только смеется и продолжает. Идти, заполнять время хотя бы чем-нибудь, даже глупыми поручениями, которые мог бы выполнить любой другой на его месте. Когда-то он свергал миры и строил новые, владел золотым мечом и летал на собственных златых крыльях. Теперь — он снимает котят с дерева, борется мечом, который треснет вот-вот, а на спине — тяжесть планера, такого не естественного и неудобного.

Хотел бы он сказать, что это дает ему силы. Ненависть к той, что отняла все, злость и отчаяние, желание вернуть себе прошлую силу и прошлую жизнь. Но правда в том, что это не так.

Иногда Итэр смотрит на путь Люмин, почерневший для многих, но для него оставшийся все тем же. Она всегда была упряма и любила жизнь. В ней действительно кипит эта чистая ярость, злоба на тех, кто сделал это с ними, и тех, кто разрушил то, что они хотели вновь назвать домом. У нее есть цель, и Итэр искренне рад, когда видит огонь в ее глазах при каждой встрече. Пусть он и чернее любой беззвездной ночи, пусть руки его сестры погрузились в кровь — это не важно. Итэр искренне завидует ее желанию жить, потому что у нее есть причина, а у него нет. Люмин хочет отомстить за то, что они потеряли, но Итэр — хочет только сдаться.

Он слишком устал. Устал видеть в кошмарах сестру и разрушенное королевство. Горящие земли, которые почти стали ему родными. Устал притворяться другом тем, кто причастен к тому аду на земле, которому он стал невольно свидетелем. Да, Итэр помнил о Каэнри’ах, и Каэнри’ах помнила о нем. Но глядя глубоко в Бездну и встречаясь с тем, чем стала процветающая человеческая нация, он чувствовал лишь одно — бессилие.

Правда была в том, что он всегда знал: спасти тех людей уже не получится. Восстановить утраченное — тоже. Порой он спускался в глубины Бездны, бродил по выжженным землям и разрушенным городам и понимал со всем отчаянием внутри — слишком поздно.

Разрушенное смотрело на него смертью, не будило ни единого желания мести или надежды на возрождение, нет. Все, что чувствовал Итэр, это желание успокоиться. Упокоиться, как те хиличурлы, что погружались все больше в темноту и наконец засыпали.

Но руки держали его крепко, голос шептал молитвы, оберегая его от зла. И невольно Итэр тянулся остатками своей потерянной души к этому свету, отчаянно зовущему себя тьмой.