солнце (1/2)

Волны разбиваются на берегу, когда он ступает на мокрые камни, пытаясь отыскать взглядом хоть что-то знакомое. Скалы из застывших копий, где он любил проводить долгие вечера на закате. Маленькие домики вдалеке, мелькающие остатками человеческих поселений, которые когда-то клялся защищать.

Одинокое древо с одиноким домом, ставшим ему чем-то родным. Чуть больше, чем Заоблачный передел. Чуть меньше, чем их собственное пространство, созданное когда-то вдвоем.

Ничего из этого Сяо не видит. Берег пустой и тихий, волны касаются его сапог, сбрызгивая остатки пыли и пепла. Мираж вдалеке не принимает ни единой знакомой формы, что ему совсем, совсем не нравится. Брови хмурятся на спокойном лице, а рука сильнее сжимает копье. Как бы странно ни звучало предположение, Сяо уверен: во всем мире он остался один.

Отчасти ему кажется, это не так уж и плохо. Шаги нарушают гладкость песка, картинка перед глазами немного трескается и теряется, оживает под его взглядом, когда он идет все дальше и дальше, в сторону гавани просто по памяти. Там, вдалеке, нет больше ничего. Он не видит привычной дороги в город, не слышит ни единого голоса из ежедневного шума, ставшего почти родным за столько лет. Люди словно исчезли совсем. А с ними и всё, созданное за такой краткий срок существования человеческой цивилизации. Сяо не видит ни зданий, ни подрубленных деревьев. Не чувствует резонанс стихий, а все вокруг столь первородное, едва созданное и только начавшее дышать.

Кажущееся, почему-то, немного фальшивым. Но он не хочет нарушать своими глупыми догадками все вокруг, пока — не хочет. А потому идет к знакомому месту, что из миража вдалеке вдруг обретает вполне ощутимые очертания. Где-то за спиной он слышит фантомы детских голосов, топот ног и смех, который проносится совсем рядом с едва родившимся ветерком. Улетает дальше, а обладателя голоса Сяо так и не видит. Призраки населяют этот мир. Людей и домов, от которых остались лишь тени на земле, деревьев и даже цветов, потому что здесь так зеленно от травы и так пусто, что кружится голова от единообразия цвета. Сяо крепче сжимает копье, опираясь на него, чтобы не упасть. Делает шаг дальше, задерживая дыхание, боясь даже странного ядовитого воздуха вокруг, который словно усыпляет, меняет каждую частичку его памяти, заставляя забыть что-то важное, вспомнить что-то ненужное. Остаться, перестав сопротивляться, но он всегда был немного упрям. Шаги продолжаются. Ветра вокруг крепчают, взрослея.

Единственное, что в этом странном пустом Тейвате такое же, как в его родном, — место, где он проводил последние пару десятков лет, наблюдая за гаванью. Сяо знает, отсюда обзор был самый лучший. Ветра доносили ему голоса и смех людей, а еще запахи из вечно живого города, не засыпающего даже в поздние ночи. Соль и пряности щекотали нос, где-то стухшая рыба и в то же время запах готового блюда, принесенный с кухни Вань Мин. Он помнил, как отсюда наблюдал и за праздниками. Фонарики каждый год поднимались все выше, а человеческие желания становились все масштабнее, затмевая порой любые возможности архонтов и Селестии.

Он помнил, как встретился здесь впервые и с ним. Путешественником, что прибежал к нему поздней ночью, когда салюты уже отгремели, а фонари стали малыми горящими точками в небе, почти не отличимыми от звезд. Итэр нес на себе радость всех людей гавани, песни их запутались в его растрепанных волосах, и Сяо невольно улыбнулся, когда увидел сияние и нежность в глазах, искреннюю радость в улыбке от того, что встреча все же получилась, якша — дождался.

В этом мире Итэра не было на их привычном месте. Сяо встречает пустоту и холод, когда садится на знакомый выступ, кладет копье на землю, прекрасно зная уже, что не нападут здесь на него ни монстры, ни люди. Ни демоны, ни боги. Здесь нет ничего живого, нет ничего мертвого. Странный пустой Тейват, в котором ему неуютно. Но все же. Он кое-что должен отсюда забрать, и тогда они пойдут домой. Алатус ждет терпеливо час, а после день, наблюдает, как неохотно садится солнце, начиная смену дня и ночи. Все здесь такое ленивое, словно проснувшееся лишь с его появлением и ждущее, когда он уйдет, оставит их одних досыпать эту странную вечность. В тишине и покое, где никто не потревожит их сон.

На третьем рассвете он слышит рядом шаги, только отзвук их, а тени не видит, не чувствует рядом ни тепла, ни присутствия. И все равно начинает разговор, зная, что его услышат.

— Тебе пора возвращаться, — он спокоен, хотя в первый день своего пребывания здесь хотел кричать. Руки перестали трястись, а пальцы давно разжались, не желая больше сражаться. Он чувствует, как предательски стирает память все моменты его прошлой жизни, но, хотя бы, главное все еще записано на подкорке, выскоблено им самим через боль и потерю. Сяо знает, зачем пришел сюда. И этого ему не забыть никогда.

— Я не хочу.

Голос разбивает его надежду на более простой путь решения. Он выдыхает тяжело и медленно, кладет открытую ладонь рядом в приглашающем жесте. Но призрак позади не двигается вовсе, и Сяо знает уже заранее. Эту партию он проиграл.

— Этот мир неправильный, — шепчет Алатус, не оборачиваясь. Что-то внутри подсказывает — сделай он это, и все пойдет совсем не так. Разрушится или исчезнет, а ему после снова идти за этим упрямым путешественником, вытаскивать его из темноты, уговаривать вернуться на свет. Туда, где его вообще-то ждут и помнят. Как минимум один адепт точно.

— Я не хочу, — его голос кажется таким хрупким, словно исчезающая утренняя дымка. Ветер приносит первый в этом мире запах, и Сяо вдыхает его с благодарностью, немного — тоской. Запах пыли и солнца, которым пропитана его кожа и волосы, который впитало, кажется, все его существо, показывая, кому принадлежит на самом деле. Не глупым богам, рвущим тысячелетние контракты. Не небу, где никогда не было для него места.

— Тебе нужно возвращаться, Итэр!

И все же он поворачивается. Как можно быстрее и резче, дергая тут же руки, пытаясь схватить… воздух. Его встречает пустота, даже не призрак. Голос, что теперь теряется эхом меж скал, убегая от него все дальше и дальше. Сяо чувствует, как земля под ним трескается. Как ломаются камни где-то ниже, у самого моря, а воды уходят далеко-далеко, и море перед ним осушается.

Сяо знает, что конец мира выглядит именно так. Упавшее небо, что переворачивает землю, солнце, что становится мертвой точкой под землей. Запахи исчезают в водовороте разрушения, где он все равно не боится умереть или исчезнуть. Он не принадлежит этому миру, такому чужому, пустому, созданному как шаблон для того, настоящего, куда они должны вернуться.

А Итэр убегает далеко-далеко, и слой за слоем Сяо ищет его снова. Отмахивается раздраженно от препятствий, что насылает мальчишка. И догоняет того почти у кромки темнеющей бездны. Бежать больше некуда, только — падать.

Итэр прыгает, не раздумывая, даже не смотря, последует ли за ним его якша.

Алатус не раскрывает крылья, когда темнота засасывает его на самое дно.

…

Это напоминает обитель, думает Сяо, рассматривает забавные висящие острова прямо в небе, корни деревьев, что оплетают их камни, и миражи домиков, еще не созданных, но готовых родиться только по его желанию. Золотые тропы украшены письменами адептов, и Алатус гадает, что за мир они посетили теперь. Еще одно отражение Тейвата, о котором ему неизвестно?

Итэр ходит совсем рядом, Сяо даже слышит его дыхание и глухой стук сердца в человеческой груди. Дразнится, подходя порой на расстояние двух шагов, улыбается искренне, мелькая золотой косой на солнце.

Исчезает, стоит протянуть руку. Сяо бегать за ним не устал, но знает, что нужно искать новый подход. Итэр — как белый кролик, но он не его ловец. Им просто нужно поговорить, но Сяо никогда не был мастером разговоров. Он даже не знает, как уговаривать путешественников вернуться. Предложить им что-то стоящее? Умолять остаться? Что он должен сделать?

— Тебе здесь тоже не нравится? — Итэр кажется расстроенным, хоть и улыбается все также упрямо, заставляет губы изгибаться в привычной манере, от которой Сяо уже немного тошно. В глазах напротив только боль и тревога, необъяснимый страх, но направлен он не на якшу, а что-то извне. Сяо пытается тщетно вспомнить, чего может бояться Итэр? Человек, покоривший все семь стихий. Повергнувший восставших богов и Селестию, вернувший себе крылья и силу. Ставший героем на всех континентах, во всем Тейвате. Кто может навредить ему?

Чего боится его маленький путешественник, сбежавший так далеко?

— Нам нужно вернуться, — начинает опять Сяо, понимая, что слова все равно неверные. Итэр только жмет губы, хмурится и отворачивается, надувшись. Хотя бы не убегает больше, подмечает Алатус, пытаясь идти шаг в шаг, не отставая. Человек оказывается на удивление быстрым, неуловимым. Как свободные ветра Мондштата, которые любили играть с его волосами, смеяться голосом архонта по утрам и напевать им же самые лучшие песни. Сяо немного скучает. По Венти и всем, кто остался далеко-далеко. По старым местам, которые покинул так быстро и не раздумывая. По людям, которых оберегал. Могилам, которые посещал.

Но по Итэру он всегда скучал чуть больше.

— Я не вернусь, Сяо. Если хочешь — иди без меня. Мне хорошо и здесь.

Итэр убегает от него, но в этот раз не так далеко. Всего лишь до ближайшего древа, большого и широкого, крона его бросает тень почти на половину висящего острова, а ветви такие широкие, что не обхватить их руками просто так. Сяо шагает чуть медленнее, спокойнее. Находит Итэра уже лежащем в тени, раскинувшим руки и улыбающимся. Глаза его закрыты, хоть якша и знает, что он не спит. Дыхание слишком быстрое, шумное, ресницы дрожат часто-часто. А щеки вот-вот затрясутся в смехе. Итэру весело, он кажется счастливым и таким довольным здесь, в мире, похожим на их обитель.

Сяо оглядывается и вдруг понимает. Это их дом. Тот самый, что они строили когда-то вместе, создавали шаг за шагом, где Итэр бегал то с цветками в горшках, то с картинами, привел однажды с десяток кошек, убедив Сяо, что все они им обязательно нужны. Попросил его совета, как лучше расширить обитель, неизвестным даже Сяо способом переместил их домик повыше, «чтобы видеть чаще солнце на рассвете». И после оставался здесь надолго, убеждая Алатуса, что делать в мире им в общем-то нечего. Здесь было спокойно и тепло, всегда очень, очень тепло.

Безопасно. Так непривычно… безопасно.

— Куда делись кошки? — Сяо спрашивает, вдруг понимая, что слова получились более верными, чем обычно. Он ложится рядышком, задевая осторожно чужую руку. Чувствуя, как замерзла кожа, каким тонким стало тело Итэра везде, словно истощалось долгие годы. Вопросы Алатус проглатывает, но сильнее прижимается к хрупкому телу, когда его не отталкивают. В какой-то глупой надежде он верит: согреть Итэра еще можно, обнять крепко-крепко и отдать все собственное тепло, чтобы солнце вновь стало горячим, как ему и полагается. Чтобы грело себя и других, но лучше себя. Хотя бы себя.

— Кошки? — Итэр открывает один глаз, а улыбка его наконец исчезает, дрогнув последний раз на губах. Он как-то теряется и смаргивает невольно сонливость, открывает уже оба глаза, глядя на Сяо озадаченно. — Какие кошки?

— Которых ты притащил. Десять белых кошек, пушистых и немного диких, странных…

— Кошки!

Итэр немного встает, и Сяо теряет сразу все. Касания к холодной коже, которая только начала согреваться. Позабытое чувство безопасности, всегда наступавшее здесь, в их обители. Но только сейчас он вдруг понял, что дело было вовсе не в пространстве вокруг. А в Итэре. Всегда только в нем.

Итэр оглядывает странным взглядом все вокруг, проводит нервно пальцами по травинкам и даже пытается подозвать к себе маленьких пушистых непосед. Голос его теряется в тишине. Поглощающей все живое и впервые кажущейся Сяо пугающей. Как и все вокруг, хотя и выглядит таким теплым, родным. Почти таким же, думает он, как там, в их реальной обители.

Но что-то все же не так.

— Кошки, — Итэр шепчет, слепо водя по траве. Сминает ее пальцами, вырывает нервно и резко, а с губ его слетает отчаянная смешинка.

Две капельки слез леденеют на щеках. Застывают прямо там, становясь красивыми кристалликами, и Сяо теряется, не понимая, что пошло не так. Почему Итэр такой холодный? Почему все вокруг кажется вдруг враждебным и неправильным? А пальцы путешественника дрожат и дрожат, не переставая, вырывают бедные травинки, и каждая в его руках — чернеет.

— Итэр, — зовет он, но уже поздно. Небо над головой трещит искрами, осыпается белыми стеклами, а за осколками и трещинами — сплошная пустота. Этот мир неправильный. Созданный прямо из темноты, в которой он все еще падает. Чувствует это сейчас, когда больше не держит иллюзорная земля, трава вокруг исчезает, а Итэр плачет и плачет, царапая теперь свои запястья. Сяо чувствует запах крови. Густой, металлический, щекочущий ноздри и побуждающий его наконец действовать. Подняться, пытаясь вывернуться прямо в падении. Потянуть руки к Итэру, хватаясь лишь за ленту с косы. Она слетает, выпуская волосы. Потухшие и ломкие, падающие безжизненно на его плечи и худую грудь, тонкие-тонкие, а Сяо помнил, как плел из них косы. И были они густыми и мягкими.

Темнота его засасывает. Ветер ударяет в глаза, и он жмурится до красных пятен. А когда открывает их, все проходит.

Нет вокруг ни обители, ни Тейвата. Небо над головой темное, ночное. Звезды незнакомые, едва видимые.

Под ногами слышатся звуки улиц. Слишком шумных, отчего голова отдает порцией боли. Но все это становится таким неважным, когда рядом он видит Итэра. Сидящего к нему спиной на самом краю крыши. Сяо подходит близко-близко и садится рядом. Над ними угасает луна.

…

Руки Итэра холодные. Пальцы — дрожащие и тонкие. Сяо недовольно убирает снежинки, застывшие на ногтях, растирает осторожно костяшки и гладит по ладони целиком, накрывая своей полностью. Ткань перчатки, наверное, слишком грубая, рассуждает он, а потому снимает обе и откладывает подальше от них двоих. Его темные руки, покрытые следами застывшей на веки кармы и, пожалуй, выглядящие отвратительно и мерзко, хотя бы теплые. Он греет ими Итэра, пытается разгладить трещинки на его коже, заставить кровь литься вновь, и постепенно. Ладони его розовеют.

Но все это медленно, и Сяо почти готов потерять терпение. Почти, потому что за долгую жизнь он хотя бы научился этому — ждать и надеяться, делая маленькие шаги на пути к желаемому. Каждый день он очищал мир от демонов, зная, что до света в конце слишком далеко. Может, он никогда и не доживет до мира, где людям больше не будет угрожать опасность. Но шаг за шагом, день за днем. Сяо умел двигаться медленно, верно. И спустя тысячу лет его контракта Ли Юэ дышала куда свободнее. А он — позволял себе отдыхать чуть чаще.

Руки Итэра теплеют. Дыхание его становится чище, не таким хриплым и прерывистым, как в начале их встречи. Сяо сам себе удивляется, как не заметил этого. Каким призрачным на самом деле стал Итэр. Таким тонким и хрупким, холодным и почти мертвым. Алатус сглатывает нервную дрожь в предательских пальцах, зажмуривается сильнее, успокаиваясь.

И когда голоса далеких, на этот раз даже живых, улиц доносятся до него, он начинает вспоминать. Медленными обрывками читает собственную память, спрятанную от него этими глупыми мирами, иллюзиями. И маленьким путешественником, который наконец устал убегать.

— Хочешь остаться здесь? — спрашивает Итэр почти безнадежно, ломким шепотом, от которого что-то в груди обрывается. Хочется ответить ему согласием. Сказать, что все хорошо, и Сяо хочет, конечно хочет. Остаться с Итэром здесь или где-то еще, неважно где. Быть с ним до самого конца и никуда больше не уходить, ничего больше — не ломать.

Сяо хочет подарить ему улыбку и тепло, поверить в эти сказки, созданные с таким трепетом и всеми деталями. Немного неумелыми в начале, но Сяо знает, в конце все было бы в лучшем виде. Итэр так… старается для него.

Проблема в том, что Сяо помнит, Сяо знает, и это не стереть просто так, как бы Итэр ни пытался обмануть его. Сяо не хочет нарушать момент и рушить иллюзии, стать причиной новых слез, а улыбки с человеческого лица стереть. К сожалению, он должен. И это кажется ему настоящим предательством, от начала и до конца, где он видит, как Итэру будет больно.

Его выбор просто иллюзия. В конце. Итэру всегда будет больно.

— Я наконец вспомнил, — говорит он, ловя чужой взгляд своим, потухающий бледный взгляд звезд, которые он так любил. И даже если однажды они лишатся своего света полностью, Сяо будет смотреть. До конца, потому что обещал, но больше — потому что хочет сам. Это он дать Итэру может — свою верность. И она же толкает его на разрушение всего вокруг. — Я вспомнил, — говорит он, — почему ты не хочешь возвращаться, Итэр. Я так пытался догнать тебя в этих мирах, видел фантомов и призраков, разрушал оставленные тобой стены столь долго, что совсем забыл. Почему ты убежал на самом деле.

Итэр вздрагивает в его руках и отворачивается. Смотрит куда-то вниз, на длинные узкие улицы под ними, мелькающие огнями и пешеходами. Неизвестными Сяо вещами, которые выглядят довольно устрашающе, наверное, вблизи, но здесь, высоко-высоко, все эти точки кажутся лишь помехой. Огни и свет мешают разглядеть звезды, а луна кажется фонариком, далеким-далеким и бледным-бледным. Глупой декорацией на так себе покрашенном холсте с небом.

— Это твой родной мир? — спрашивает он вместо всех вопросов, что повисли между ними. Итэр кивает, сжимаясь еще больше. Ловит взглядом отражение солнца в луне и неясные капельки звезд в черноте. Кивает снова, скорее самому себе, а потом грустно улыбается.