солнце (2/2)

— Воспоминание о нем. Настоящий давно разрушен.

Голос его кажется Сяо болезненным шепотом, и он обещает сам себе, что, когда все закончится, Итэр обязательно восстановится. Алатус будет кормить его теплыми супами и держать подальше от глупых приключений и заданий, будет следить за здоровьем человека, кутать его в теплые одеяла, а еще заставлять больше спать, охраняя каждый сон. Он будет рядом всегда, когда его человеку будет нужно, и чуточку больше. Пожертвует собственным одиночеством, потому что теперь оно кажется таким… неправильным и глупым. Он был далеко, когда Итэр оставался один. Теперь уже навсегда. Не оказался рядом, когда он звал его тихим шепотом, путаясь в буквах и забывая родное имя.

Сяо не успел тогда. Но больше он этой ошибки не допустит.

И звезды мигают им светом в последний раз, а потом огни становятся ярче, город громче, и Сяо не очень нравится этот мир. Этот мертвый первый мир, от которого у Итэра теперь лишь воспоминания и незажившая до конца рана. Лишь иллюзии, которые он показывает якше в надежде, что что-то из них ему обязательно понравится.

Хотя бы в одном из этих странных прекрасных снов он захочет… остаться с ним.

— Нам нужно вернуться, Итэр, — повторяет он, когда путешественник в его руках совсем расслабляется. Он даже не дрожит, принимая горькие слова, только больше утыкается в чужую грудь, пряча в ней всхлипы. — Ты должен вернуться, потому что все это — ненастоящее. Живые не должны быть среди мертвого, не должны оставаться в иллюзиях годами. А ты спал слишком долго, Итэр.

Его плечи дрожат то ли от холодного ветра, что бьет по ним недовольно, то ли от страха, что сделает Сяо. Итэр помнил, как было здесь пусто и холодно без него. Темнота окружала плотным облаком, и он тонул в ней целую вечность, не желая ни выбираться, ни оставаться здесь дальше. Он завис в безвольном состоянии, зная прекрасно, что даже его бессмертное тело рано или поздно сдастся, потеряет способность к жизни, и Итэр честно не очень представлял, что будет дальше.

Но может там он встретит и Люмин? Он помнил, как призраки с островов рассказывали ему о золотой лодке и лодочнике, которых можно увидеть в час смерти. А другие мертвые — говорили о звездах и вознесениях. Вот только. Когда умирала Люмин, Итэр ничего так и не увидел. Ни золотой лодки по реке вечности, ни падающих звезд и даже не встретил ни единого бога. Только пустота в родных, таких похожих глазах. Застывшее мгновение в них, ставшее последним в жизни; тело, что было таким твердым и неправильным, слишком жестким, отчего сначала он даже думал, что ему показалось. Люмин жива, а весь мир вокруг, включая его самого, ошиблись. Люмин моргнет снова, посмотрит на него осознанно и протянет дрожащие руки в попытке обнять.

Предательница, думает Итэр. Она так и не проснулась. Не обняла его и не потянулась. А тело было твердым еще долгие часы, остывая все больше. Все создания этого мира умирали так одинаково. Монстры, которые погибли от его меча. Сестра, которая умерла по глупому стечению обстоятельств. Они все умирали в тишине. Так неправильно и слишком резко. Он даже не успел ничего сделать.

Он плохо помнил, что было после. Как бежал по далеким тропам, все дальше и дальше от места, которое навсегда останется в его кошмарах. Бежал по разбитым дорогам, по острым камням, а после… упал, кажется. В момент позже, в момент раньше, какая разница. Его сон был темным и пустым. Он не хотел создавать из него что-то стоящее, ничего не хотел совсем, лишь бы забыться до конца. А потом. Пришел Сяо.

Первый мир получился спонтанным. Итэр просто хотел, чтобы Сяо… понравилось. Показалось достойным того, чтобы остаться на пару мгновений с ним, провести часик или другой, поговорить и быть рядом. Он создавал кусочки Тейвата, как помнил, добавлял все важные детали и отдал свое творение блуждающему по его снам Сяо осторожно, боясь, что охотнику не понравится, сочтет недостойным и просто пройдет мимо.

Случилось куда хуже. Сяо разрушил тот мир как что-то мерзкое, противное самой его природе. Не просто недостойное, нет. С этим Итэр бы еще смирился. Но как нечто самое отвратительное, что он когда-либо видел.

И тогда Итэру стало больно. Он не знал толком, зачем Сяо пришел к нему. Бродил через завесы снов, пробирался слой за слоем, а конечная цель Итэру была неясна. Он что, представлял теперь угрозу Тейвату? Стал опасным для Ли Юэ? Зачем Сяо пришел сюда, чтобы все разрушить?

Зачем он пытался вернуть его туда, где была только скорбь и смерть, боль и настоящая темнота, обжигающая, ранящая. Не та, что окутывала его здесь одеялом, делая таким безвольным и тихим. Ему почти перестало быть больно. И память утихала.

А Сяо шел все дальше, рушил все больше, сколько бы миров не предоставил ему Итэр. И догнал наконец путешественника, поймав сначала голос и образ. Затем — ловя и тело, прижимая к себе, а Итэр не мог отстраниться из-за нехватки сил и слабости. Сяо был таким теплым, почти горячим как печка, а ему отчего-то стало совсем холодно. Словно весь он все больше превращался в лед, умирая и умирая, коченея каждым пальчиком, становясь по температуре почти таким же, какой в итоге стала Люмин. Может, тот мир просто никогда не хотел их принять по-настоящему?

Теперь Сяо сидел с ним рядом. Прижимал к своей теплой-теплой груди, согревал горячим дыханием и шептал обещания. Говорил, что больше никуда не уйдет, не покинет, а Итэр, глупый-глупый Итэр, верил ему как в первый раз, позволяя гладить себя по мягким волосам, усыплять тихими колыбельными на старых наречиях Ли Юэ, которые были ему совсем незнакомы. Слабость сковала его тело полностью, заставляя быть таким послушным в родных руках. Которые больше хотя бы не рушили, не пытались сломать все, что он строил с таким трудом.

— Здесь довольно холодно, — говорит Алатус, окидывая взглядом крышу. Ветра бьют их со всех сторон, а объятия Сяо от этого становятся лишь крепче. Итэр улыбается дрожащими губами, кутается в шелковый рукав и хочет заснуть вот так, никуда больше не убегая и никуда не возвращаясь. Но Сяо слишком живой для этого места. И Сяо снова рушит все, задавая свои глупые вопросы: — Мы можем пойти куда-нибудь еще, ладно? Давай спустимся, и я отведу тебя в тепло…

— Дальше ничего нет, — говорит Итэр спокойно в чужую грудь. Его пальцы немного трясутся, выдавая истинное состояние, но он упрямо сжимает их из последних сил на чужих плечах, цепляется за Сяо, заставляя сразу и остановиться, и остаться здесь еще немного. Собственные воспоминания вокруг шумные и яркие, странно сохранившиеся даже после стольких лет. — Дальше ничего нет, потому что я не хочу. Я больше не хочу ничего создавать здесь.

И добавляет куда тише, напрасно пытаясь скрыть рыдания и глупые слезы от усталости:

— Ты все равно не останешься. Сколько бы снов я не создал для тебя. Ты уйдешь.

Он становится еще тоньше в его объятиях, сжимается в тихий комочек и плачет почти беззвучно. Сяо чувствует только его боль и дрожь от холодного ветра, против которого не сильно даже тепло его рук. Итэр кажется ему впервые совсем маленьким и беззащитным, почти позабытое чувство их первой встречи, где он клялся защищать человека, что бы ни случилось. Где он не знал еще ничего толком об Итэре, но почему-то твердо был уверен: этот человек ему предназначен. Сначала Сяо думал, что лишь для защиты. Он всегда оберегал людей, всегда был незримой тенью, что убивает монстров еще прежде, чем детские глаза увидят их в темноте. Он хотел стать для Итэра щитом и оружием, тем, кто поможет убить, когда путешественник… не сможет.

Правда была в том, что Итэр мог. Он оказался куда сильнее, чем казалось в начале, был таким ярким и солнечным, привлекал к себе людей и богов, а Сяо. Оставался тенью.

Теперь, в этом мире теней, светит ярко почему-то лишь он. Пока Итэр все больше погружается в темноту, он вытаскивает его, держа крепко-крепко, боясь потерять снова и жалея, что все эти годы так и не оказался достаточно рядом. Когда солнце ушло с небосвода, никто не пошел за ним. Ни друзья, ни герои города свободы. Ни выжившие боги, ни освобожденные создания бездны. Путешественник спал в самом дальнем уголке Тейвата, куда не пробирался даже солнечный свет, и тело его становилось все холоднее, покрытое еле заметной пока корочкой льда, словно хрустальным гробом защищая его от мира. Сяо убирал снежинки пальцами, пытался пробраться в чужой сон десяток ночей, не смыкая глаз вовсе. Почему-то даже тогда ему казалось… стоит прийти за Итэром в этот странный, созданный им самим мир, как он обязательно проснется. Захочет вернуться и улыбнется ему снова ярким теплым солнцем, заставив забыть все тревоги и страхи.

Почему-то Сяо был очень наивным, полагая, что Итэр застрял в кошмарах. Но правда была в том, что снился ему самый лучший сон в мире. Спящая красавица никогда не хотела просыпаться среди боли и скорби.

— Ты не останешься, Сяо, — Итэр шепчет это куда-то в грудь едва слышно, Алатус улавливает только движение губ и тихий отзвук своего имени. Прижимает путешественника к себе крепче. И принимает наконец решение.

— Позволь мне помочь тебе, — он отстраняет его без особого желания, лишь немного, чтобы видеть заплаканное, но на удивление спокойное лицо, дрожащие ресницы и скомканные тусклые волосы. Острые плечи с косточками, что выглядывают почти неестественно, нити вен под ставшей почти прозрачной тонкой кожей. В сиянии фальшивой луны, уставший и едва ли живой, Итэр все еще кажется ему самым прекрасным созданием в мире.

Он склоняет озадаченно голову, смотрит на Сяо с недоверием, но все равно кивает осторожно. На протянутую руку отвечает ответным жестом, вкладывает свои бледные пальцы в темноту, и резонанс этот выглядит странным и неправильным, но Алатусу нравится. Холод на его ладони становится чуть теплее. Он лишь гадает, сможет ли согреть его когда-нибудь там, в реальности. Рука сжимает крепче дрожащие пальцы, и впервые за долгое время Сяо улыбается. Не очень умело и едва ли заметно, но его улыбки предназначены лишь тому, кто внимателен. И Итэр замечал их всегда.

Он гладит его ладони, выводит медленные круги большим пальцем по коже, ждет, когда Итэр успокоится полностью, расслабится и доверится ему. Сяо чувствует себя немного… предателем. Он знает, что мог бы остаться. Провести с Итэром еще немного времени в этих фальшивых мирах, сотканных из его воспоминаний и снов. Гулять по их воссозданной обители, узнавать чуть больше родной мир Итэра, а когда наскучит смотреть на родную гавань. Без людей и домов, но зато с ним рядом. Встречать ленивые закаты и рассветы под такие же ленивые поцелуи в щеки и лоб. А после.

А после Итэр умрет. Его тело в реальности так близко к полному забвению, что Сяо страшно. Каждая песчинка времени падает и падает, пока он пытается вытащить его отсюда, спасти, сам не понимая до конца, нужно ли это спасение путешественнику. Но он не может позволить ему умереть. Не так просто и не здесь, среди пустоши и фальши. Он хочет еще раз услышать стук его сердца в реальности, обнять настоящее тело, а не фантом, вплести в светлую косу цветы и хрустальных бабочек. Чувствовать полностью, не довольствуясь этими миражами.

Когда Итэр расслабляется полностью, зевая так сладко, Сяо начинает. Руки его немного дрожат, но он держит потухающее солнце крепко в своих объятиях, не давая больше сбежать. Мир постепенно меняется, теряет свои краски и контуры. Миражи вдалеке умирают, но клочок крыши, на котором они стоят, существует до последнего, и потому Итэр не сразу понимает, что происходит. Он улыбается до последнего, смотрит устало на Сяо.

А потом раздается треск. И ладони напрасно пытаются вырваться из рук якши, крики зря покидают горло. Мир рушится под его ногами, на этот раз навсегда, марево сна дрожит последними вздохами, и Итэр плачет, потому что. Страшно. Возвращаться туда, где нет больше ничего и никого. Он думал создать здесь и Люмин. Вспомнить ее образ, ее голос и смех, цветок в волосах и ленту за спиной, мягкие волосы и нежные руки, что обнимали его перед сном. Он пытался снова и снова, но лицо всегда расплывалось. Сколько бы Итэр ни смотрел в собственное отражение, пытаясь вспомнить.

Образ исчезал с каждым днем все больше.

А теперь рушился и мир. Сколько бы Итэр ни просил перестать, Сяо заставлял его сон прекратиться, и картинки вокруг вспыхивали последними красками, а звуки мира пропадали, становясь тишиной, где было только их дыхание. Смешанное, тяжелое. Одно с надрывными хрипами, в котором замешались слезы.

— Пожалуйста, — шепот теряется с последней завесой сна, за которой уже прослеживаются контуры реальности, от которой страх липнет к каждому позвонку. Итэра трясет, и руки слабеют, его тело такое легкое и тонкое, потерявшее любую способность к сопротивлению. Он почти ненавидит это.

— Ты умрешь, если не вернешься со мной, — голос Сяо кажется отчаянным. Итэр ему не верит. Не верит больше никому и ничему, что пытается его вытащить. Разрушает столь идеальный мир, где он мог бы быть счастлив. Забыть обо всем горе и потерях, убежать далеко-далеко и больше никогда не возвращаться. Они всегда так поступали с Люмин, бегая по мирам, так почему он не может сделать все то же в своей голове?

— Разве смерть страшнее?

Его вопрос повисает в абсолютной тишине, когда последний слой рушится. Реальность готовится встретить его снова, а сон мертвыми изрезанными клочьями лежит под ногами. Все созданное стало прахом, над которым он нависает как король мертвого царства. И ненавидит это всей душой.

Он просто не хочет помнить. Когда свет пробивается сквозь веки, заставляя проснуться. Не хочет быть здесь. Не хочет знать.

Если он не может вспомнить ее лицо, ее голос и порой даже имя.

Он не хочет помнить вовсе.

Когда глаза открываются, свет кажется вовсе не ярким, а темнота вокруг даже успокаивающей. Над ним нависают два огонька, янтарные с темными крапинками, с беспокойством, что плещется на самом дне. Чужие руки гладят плечи, отчего-то такие твердые и холодные.

Ему очень холодно. А еще хочется пить, но он не уверен, что даже может встать. Незнакомец рядом прерывает все безуспешные попытки двинуться, надавливая твердо на плечи. Отчего-то ему хочется его слушаться. Он не кажется… опасным.

— Кто ты? — вопрос срывается как-то сам. Память пытается подбросить незнакомое имя, но оно глушится где-то в слоях. И голова кажется такой легкой и пустой, нет даже ставшей привычкой боли в тяжелых висках. Только покой, тишина. Легкое безразличие.

Незнакомец немного вздрагивает. Смотрит на него недоверчиво и гладит осторожно по макушке и волосам. Приятно накрывает лоб теплом, отчего невольно расцветает улыбка.

— Сяо, — говорит он. И имя его вдруг кажется правильным. Почти знакомым, но отчего-то стертым. А может, это просто глупое дежавю. Он не очень уверен.

— А я? — Сяо, наверное, посчитает его глупым. Снова задрожит и посмотрит своим странным взглядом, уберет такое приятное тепло и уйдет куда-то далеко. Почему-то кажется, что на такое он вполне способен, делал уже когда-то. Или… память затихает. И темнота возвращается, больше не тревожа стертые воспоминания.

Незнакомец на удивление не сбегает. Поднимает его на руки, когда глаза почти слипаются. Странно, он ведь только проснулся, но кажется, что не спал вовсе. Сил в теле почти нет, а руки падают безвольно, пока Сяо не складывает их осторожно на животе и прижимает его так еще ближе. Темнота вокруг немного расступается, когда они покидают незнакомое место. Заменяется послеполуденным солнцем и шелестом ветра в волосах. Запахами соли и моря. До боли знакомыми.

Сяо сообщает ему его имя, и еще долго оно катается на языке странным горьким вкусом. Он учится называть себя Итэром. Учится доверять Сяо, который несет его куда-то далеко и смотрит так встревоженно, что его хочется успокоить, заверить, что все в порядке. Правда в том, что Итэр не знает, что он может сказать ему. Он даже не помнит, как оказался здесь. Почему Сяо был рядом.

И кто они вообще.

Но пару шагов спустя тело его наконец сдается, и сон почти полностью укрывает сознание. Итэр шепчет что-то на грани сна и реальности, не вспоминает об этом после уже никогда. И засыпает на руках тихо и сладко, чтобы проснуться уже через пару часов в теплом-теплом месте.

Сяо слышит, как он зовет его. Осторожно, словно пробуя имя на вкус.

— Я хочу домой, — говорит Итэр. Глаза его прикрыты, сон почти полностью сморил человеческое тело, но на этот раз совсем обычный. Тот, с которым Сяо всегда может справиться. Итэр в его руках живой, очень холодный, но согревается куда быстрее, чем в тех снах. Отчего-то, правда, кажется менее живым.

— Скоро мы будем дома, — обещает он, когда Итэр уже спит. Сопит на его руках, ничего не помня и не желая вспоминать уже никогда. Хватается за него пальцами, ослабшими и холодными, как маленькие льдинки. На короткую секунду. Сяо думает, что ошибся. Выбор был неправильным, он разрушил им еще больше, чем спас. И можно ли говорить о спасении теперь вовсе?

Но потом Итэр просыпается у него на руках в их настоящей обители. Улыбается мягко-мягко и шепчет его имя. Запомнив. Сяо не уверен, сколько понадобится ему времени, чтобы все рассказать. Добиться доверия путешественника вновь и больше не нарушать его глупыми вопросами и действиями.

Он не уверен, захочет ли Итэр однажды вернуться к нему. Из собственной темноты, куда запрятал все, что отдавалось болью. И с сожалением Сяо понимает, там же он похоронил их образы вместе.

Но солнце здесь теплее и ярче, а Итэр больше не мерзнет. Волосы его становятся гуще, почти такими же, как в прошлом. И Сяо. Собирает самые лучшие цветы, ловит всех прекрасных бабочек, чтобы украсить ими золотое солнце. Когда краски и солнечные блики теряются в его волосах, Сяо кажется на краткое мгновение. Что Итэр снова живой.