Солнечное затмение (1/2)

Он молод, горяч нравом и совершенно не принят никем из сородичей — светозарных и блистательных божеств Грез. Он просто другой — пахнущий страхом, несущий кошмар под крылом. Неправильный, отвергнутый, опасный, страшный — уничтожить, растереть в пыль, выкорчевать и погасить пламенное-жгучее-живое-нутро, чтобы ничто не мешало и дальше всем ныне живущим корчить из себя счастливцев.

— Ага, как же… Сладкие, приторные, сахарные всегда-светлые-добрые-грезы… Тошнотворная песенка на семи нотах. Да и та спета по пробуждении.

Раны жгут и горят. Он останавливается и призраком смотрит на свое отражение в каком-то первом попавшемся озерце. Да, выглядит Король («пф-ф-ф, какой ты Король без домена…») неважно — пробитый и наскоро закрытый бок все еще саднит; маска кое-где обуглилась и, кажется, даже треснула у виска («надо будет заделать…») — такой себе сценический образ, Мастер, теряете хватку, ее не набрав!

Король морщится. По «телу» длинными алыми трещинами снова проступает его собственная слабость: всё-таки больно. Пламя внутри медленно угасает. Всё-таки достали, достали — но не добили: ты же бог, помнишь, да?

«А богов вообще-то не так-то просто убить…»

Вода перед ним выглядит прохладной. Наверное, эта прохлада здорово бы сняла боль, только вот Королю в жизни до нее самому не дотронуться — ему, как и всем божествам Грез, недостаёт физической оболочки для этого; только если осязать этот мир руками какого-нибудь сосуда для собственной воли. «Хорошая идея, — думает Король мутно; шаг — и он уже в Грезах, и трещины на его теле все же смыкаются. — надо будет не забыть…»

— …Убирайся из моего домена.

Он оборачивается на грудной властный голос: его золотой звон его совершенно не впечатляет — голова уже от подобных нарисовавшейся незнакомой богине болит. Вот так сюжетная перипетия: Король был абсолютно уверен, что в это всеми забытое королевство взор его светлейших «братьев и сестер» не достает. Ага, как же. Понадеялся — получи и распишись.

«Хорошее место, чтобы зализать раны перед очередной стычкой… — саркастически думает Король. — Нет, хорошее место, чтобы _напороться_ на очередную стычку…»

— Представилась бы хоть. И с чего бы это, — фыркает он, щурясь на свет; без вызова — просто интересуется. — Я тебе что, мешаю?

— Ты не только мне мешаешь, — бросает богиня. — я Сияние, и это королевство — мой домен. Убирайся.

— Если совсем положа руку на сердце, вообще не заметно, что твой. И что, если нет?

Он понимает, что у его случайной встречной проблемы с самооценкой, когда Сияние, быстро выходя из себя, разворачивает целый веер эфемерных пик; Король только хмыкает (в груди поднимается жар — Пламя все еще с ним, это хорошо). Выходит, она молода и импульсивна. Старым богам обычно ни к чему бросаться на первого встречного с дракой после первого же слова.

С полета пик он уходит играючи — взметнулись в воздух полы алого плаща. Тормозит, проехавшись по послушно возникшей под ногами тверди: пики перед ним втыкаются в платформу ровной линией с ритмичным ц-ц-ц — и истаивают.

— Может всё-таки разберёмся по-хорошему? — кисло вскидывает он голову на Лучезарность, уже держащую новые пики на изготовке.

— Я не общаюсь с чужаками, дерзнувшими перечить мне на моей территории! — гневно отрезает Она, и в голове Короля почти мгновенно рождается гениальный в своей банальности план:

— Победа, — шепотом произносит он. — гневайся, сестра, но я уже победил.

— Да что ты говоришь! — вскидывается Лучезарность, и Королю приходится снова шарахнуться с полета пик, вырастающих прямо из «пола». Платформа, другая — он взвивается в воздух одним мощным техничным толчком, похожий на факел, которым отгоняют какую-нибудь хищную тварь; в Сияние выгрызаются несколько выпущенных из его длани огненных «птиц». Запахло паленым.

— Ты.! — начинает свирепеть Лучезарность, и ее очи наливаются ровным желтым светом.

— Давай, скажи, что ты там еще обо мне думаешь. Заметь, не я первый начал. — мрачно фыркает бог, набирая высоту для нового удара.

Он уже не спрашивает, не хочет ли она бросить эту бессмысленную бойню — да и не нужно это: во-первых, Сияние все равно не послушает, во-вторых, это поломает план, а он слишком хорош для того, чтобы не оправдаться.

Град пик — Плащ надрывно цокает.

Сил на то, чтобы сменить форму на более подходящую по размерам для этой стычки, нет. А жаль. Король с радостью бы выдрал этой выскочке пару пуков перьев, или что у нее там — плевать. Удар, блок, выпад — он отмахивается от пачки новых снарядов, запускает в Лучезарность сгусток пламени прямо так — и проворно срывается с места.

— Трус! — надрывно взревела богиня.

— Если тебе так угодно…

Рывок на бегу в сторону — уклониться с полета пики — в полете спиной вперед выбросить еще несколько «птиц»; снова уклониться. Преследующая его Сияние не отстает ни на миллиметр: «ну и психованная же» — думает Король. Одна из пик опасно чиркает прямо у него между «рогов». Это… определенно добавляет погоне остроты.

Он останавливается молча; взвивается куда-то наверх. Распускает плащ. Пару секунд они стоят и просто смотрят друг на друга: внезапно помрачневший Король, уже сжимающий когтистую длань на изготовке, и взвинченная Сияние, прицеливающаяся в багряную фигуру новой пикой — и вокруг так тихо, будто даже сами Грезы замерли, смотря на стычку двух божеств.

А после Король слитным длинным рывком выбрасывает себя вперед.

В пустоту.

Плащ развевается, как костер на ветру. Сияние медленно, будто само время вокруг сгустилось, поднимает пику. Он видит. Он вытягивается в струнку и, кажется, сам становится пламенеющим клинком в полете.

…Пластины грудной клетки острая освященная Светом пика пробивает насквозь.

— Теперь ты не будешь никому мешать. — цедит Сияние.

Король ее не слышит — больно до одури, насколько божества вообще способны испытывать боль; ощущает, как медленно гаснет в груди Пламя; как бледнеет плащ и обмякает эфемерное, но всё-таки тело.

«Плохи дела…»

Слабость и кровавая муть перед глазами. Его собственная сила его больше не держит. Король судорожно сжимает пику одной рукой прямо за лезвие, медленно заваливается на спину — и позволяет себе упасть куда-то в пустоту спиной вперед, как какой-то догорающий кусочек пепла.

— Братья и сестры! — слышит он голос Лучезарности, но не слушает; точно знает, что они с л ы ш а т; о, они наверняка с жадностью вслушиваются в каждое ее слово о том, что она у б и л а его, что больше ни одна отвратительная багряная шваль не посмеет посягнуть на их, светлейших, подданных, и их власть, что никто в этом мире никогда не узнает, что такое страх, и что такое просыпаться посреди ночи в холодном поту.