«И да рассудит нас время» (1/2)

Вообще-то не в правилах Гримма долго задерживаться на одном месте: засядешь вот так вот где-то, а там, глядишь, и к пейзажам привяжешься, и с кем-нибудь из местных разговоришься, и захочешь остаться… Мрак да тоска одна, в общем.

— Маэстро…

Судя по голосу, Брумм. Гримм, сидящий на краю утеса и смотрящий на восход (воздух еще холодный и прозрачный, но в Плаще он не чувствует этого вообще), даже не оборачивается на голос — только вскидывает ладонь: мол, помолчи немного, пушистый, момент не порти. Аккордеонист послушно замолкает.

— Начнем сначала, — Маэстро вздыхает длинно и поднимается на ноги; алые зрачки у него узкие-узкие от яркого солнечного света, как щелочки. Отряхивает полы — и оборачивается наконец:

— Что-то стряслось.

— Да.

— Так вот: не вздумай испортить мне утро.

— Боюсь, мне все же придется это сделать. Возле нашего шатра какая-то карета, и слуга жука, в ней сидящего, потребовал позвать лично вас.

Гримм вздыхает еще раз. Хорошее начало дня, ничего не скажешь.

— Идем, — коротко царапнув коготками по макушке аккордеониста, отзывается он. — поглядим, что за жук…

***</p>

— Вот так сюрприз! Сам Бледный король собственной персоной! — Гримм склоняется перед белой фигурой, сопровождаемой стражником вдвое выше нее ростом, в едва заметном поклоне — не то из чистой вежливости, не то с какой-то непонятной наблюдающему за всем этим Брумму иронией. — Чем обязан визиту, Черв?

В голосе Маэстро — только непробиваемое спокойствие и вежливость; ни намека на уважение, преклонение, страх — хоть что-нибудь, что склонны испытывать простые смертные при виде тех, кого зовут «высшими существами».

— Здравствуй, Гримм.

Голос у Короля неожиданно густой, почти гипнотический, и, как Брумму кажется — очень уставший (от этого становится не по себе, так, что дрожат колени). И подумать только: сияющий бледным ровным светом монарх и маэстро какой-то-там-всего-лишь-бродячей-труппы говорят на равных. Вот так дела.

— Гримм, нам нужно поговорить. Это важно.

— Я вижу, раз ты пришел сам. — скептически констатирует он, смотря сверху вниз с высоты своего роста (Гримм выше его на две головы). — И что же может понадобиться от скромного маэстро бродячей труппы целому королю?

— Не прибедняйся, — обрывает его Черв.

— А с чувством юмора у тебя все так же глухо, — Гримм фыркает, переводит взгляд на Брумма и сдержанным кивком показывает на выход из комнаты, мол, «шуруй отсюда, а не уши, которых у тебя нет, грей».

— Что ж, — едва они остаются одни, багряный присаживается на некое подобие кресла и жестом приглашает монарха сесть на соседнее. — в таком случае не побрезгуй нашим скромным бытом. Итак, — начинает он, когда Король садится напротив:

— Я весь внимание.

***</p>

— …Что? Заточить Её?

Гримм сначала даже своим ушам не поверил: подумал, что это какой-то дурацкий набросок плана, сумасбродный концепт, так что даже решил уточнить:

— То есть это серьезно?

— Абсолютно. Это наша последняя надежда.

— Твоя, Черв, а не «наша». — поправляет Маэстро мрачно. — То есть ты неспособен победить ее в бою и отвоевать себе домен, поэтому ты решил просто взять и запечатать ее. Чудно и так в твоем духе… — еще немного — и Гримм злорадно хохотнет. — Только вот если твои «сосуды для пленения богов» в концепте — и есть те пустотные пустышки, о которых ты говорил, то спешу тебя заверить: в том виде, в каком ты их описал, ни одна из них не выдержит Её силы. Для чего вообще все это? Так хочется почувствовать себя властелином жизни?

— Если я это сделаю, они будут свободны. — чеканит Король, а Гримм только откидывается назад:

— О, свобода, — он кривится, — равенство, братство, светлое будущее… Начались очень громкие слова и осталось мало сухого остатка по существу.

— Ты…

— Не говори красиво, Черв. Свобода — а цена? Ты спросил своих подданных, хотят ли они, чтобы на них обрушилась ярость свергнутой богини? Будь уверен, — Маэстро страдальчески морщится, — Она будет страшна в гневе.

— Этого не произойдет, — Черв делает выразительную паузу:

— Если ты мне поможешь.

— Вот мы и добрались до моей роли в этом театре абсурда. — Гримм поднимает на него голову и встает с «кресла». — Я верно понимаю, что ты, милый Черв, хочешь, чтобы я добровольно, — он делает выразительный жест рукой, как бы подчеркивая это слово, — пошел на конфликт с Ней, подставил под удар себя, Сердце, Ритуал, Короля Кошмара, собственно Кошмар и Труппу — и все только ради того, чтобы ты смог запечатать ослабленную после боя богиню и узурпировать власть? Что-то как-то не клеится пьеса, Король.

— Гримм, я… — начинает Бледный король твердо, но Гримм уже слышит в его голосе тщательно маскируемую беспомощность и перебивает:

— Я не стану в это ввязываться. — он зыркает на него и собирается уходить. — И тебе не советую. Погубишь и подданных, и Королевство, и себя.

— Ты хоть понимаешь, что ты мо…

— От нашего участия в этом, — Маэстро уже его не слушает; оборачивается у самой занавеси, и его глаза сужаются до щелочек, — ни мне, ни Сердцу, ни Труппе никакой выгоды. Власть мне ни к чему, земли — тоже, гео… может быть, но, боюсь, убытки, которые мы понесем от этой авантюры, будут слишком велики, чтобы измерить их чем-то приземлённым вроде денег.

— Гримм! — повышает голос Король; «Ага, гневаешься? — думает Гримм ехидно. — Не любишь, когда тебе отказывают?»

— Тебе нечего мне предложить, Черв! — отрезает багряный хмуро. — Смирись! Свой безнадёжный спектакль ты будешь доигрывать до антракта сам, а теперь не занимай свое и мое время. — его голос становится жестче. — А то я начинаю уставать нагибаться, чтобы поговорить с тобой, при этом не задев твое королевское достоинство…

— Хорошо. — он поднимается с кресла; как Мастеру кажется — чуть более взвинченно, чем всегда (впрочем, это быстро сходит на нет — княжеская кровь умеет держать себя в руках). — Позову тебя, когда будет готов идеальный Сосуд.

— Боюсь, я за это время уже успею умереть несколько раз, — равнодушно фыркает Гримм, щелкая коготками. — и буду слишком далеко отсюда, чтобы откликнуться на приглашение. Всего доброго, Черв. — он отворачивается и шагает за занавесь, бросая через плечо:

— И да рассудит нас время.

***</p>

— Здравствуй, Гримм. — он приветствует его сдержанно, как всегда. — Ты всё-таки явился. Неожиданно.