8. Сладость и гипс (2/2)

Вай молчит и не реагирует на подколы сестры. Она-то знает, из рассказа Клэггора, что она тогда тайком сопли подтирала, пока Кейт поднимала ее окоченевшее тело из сугроба вперемешку со льдом. Поэтому она лишь с тихой благодарностью хлопает сестренку по плечу здоровой правой рукой, в момент, когда та старательно выводит очередную линию незаконченного рисунка.

— Бегать по гаражам? Серьезно? Ещё и в гололёд? — не унималась Кейт, яро жестикулируя и нервно расхаживая из стороны в сторону, — Вай, черт возьми, тебе же не десять!

Кейтлин редко сердилась, а ещё реже показывала это всеми своими атомами и клетками, собранными в один-единый организм. Хладнокровное терпение – удел рода Кираманн, но и ему, по видимому, когда-то приходит конец.

Сначала, удерживая свою тревогу под контролем, она, похожая на смертоносную метель, по короткому звонку от самой Вайолет прилетела с упрёком созерцать, раскинувшуюся звёздочкой на снегу, фигуру в порванном пуховике. Параллельно закидывая вопросами о самочувствии и совестливым укорами, Кейтлин помогала Вай с переломом добраться до больницы, откладывая свою гневную тираду на потом.

Вайолет заключает – это неосязаемое «потом» наступило.

— Кекс, не преувеличивай. Ну, не рассчитала немножко, бывает, — Вайолет пожимает плечами, сразу же шипя от резкой боли, возникшей от неосторожного движения локтя.

— Бывает! Бывает, а как же, — восклицает Кейтлин, падая на табурет около окна, — Ещё метр и ты бы себе шею свернула.

— Зато я достала игрушку той девчушке.

Не поднимая глаз на встревоженную девушку, Вай сверлит цветные каракули на пострадавшей руке. Она звучит почти обиженно.

Осколки гордости и вины вонзились в лёгкие, перед этим дробя ребра на бесполезные хрящи для озлобленных псин, отчего каждый глубокий вдох выходил неполноценным, каким-то рваным. Как рыба на суше – и от этого сравнения так противно на душе, что хочется саркастично посмеяться со своей беспомощности, искривить губы в картинно-невозмутимой ухмылке; надеть маску деланной уверенности в жалкой попытке убедить кого-то, но в первую очередь, себя. Но нет, блять, не выходит.

Кушетка с белой простынью, на коей она сидит, салатовые облупленные стены приемной, докторский дубовый стол, покрытый толстым стеклом и напичкан бумажками под ним... Вайолет предпочитает подсчитывать ручки в подставке – главное, не смотреть в центр штормового моря, ибо ей кажется, что она сразу потонет, пробитая насквозь электрическим разрядом.

Вай чувствует себя слабой. Нашкодившим ребенком, которого отчитывают родители, коих у нее не было.

Заменой им стал Вандер – приемный отец, военный в отставке с большим сердцем и стальными принципами. Когда Вай нуждалась в его поддержке, всегда из ее уст звучала просьба научить очередному приему или отточить старые. А он сузит глаза в смешливом подозрении на счёт ее намерений – знает, что это всего-навсего предлог – и в ответ басисто отзовётся, потрепает ее по голове медвежьей пятерней и расплывется в понимающей улыбке, снимая с крюка боксерские лапы.

«Кейт ему понравится» — с ноткой хвастовства тянет Вай в своей голове, разгребая кучи хлама на полках рассудка.

Абсолютно все здесь пропитано едкой хлоркой наполовину с кислым запахом лекарств. Вай ненавидит, когда в нос бьёт не кислород, а смесь из углекислого глаза и растворов, ведь он душит, словно тряпку запихали в глотку, и так уже простуженное горло.

— О! Я ща вернусь, — Паудер слетела с насиженного места и ее глаза засияли предвкушающим огнем. Уже на пороге она резко оборачивается и стреляет загадочным взглядом на Кейтлин:

— Кейт, оставляю свою неудачницу на тебя!

Кирамман планировала что-то сказать, но ее прервала нагло захлопнутая дверь приемной. Где шастает этот врач?

— Она просто напомнила меня, когда я была мелкой, — Вай склоняет голову, подбородком груди касаясь, и рассматривает широкую, в некоторых местах пластырями облепленную, ладонь.

— Та девочка, которой ты помогла?

— Да, — Вайолет задумывается, делает паузу, — мне лет семь было, когда какой-то сопляк закинул мои любимые кроссовки на линию проводов.

Кейтлин слушает. Внимательно, Вай кажется, что даже если сейчас метеорит грохнется где-то рядом – та не отреагирует, не отведет лазурит глаз от нее и до последнего мига будет внимать ей. И от этого в груди ноет, вибрацией проносится по всему организму.

Кейт пересаживается ближе, берет оставленный Паудер, фломастер и как бы спрашивая подносит его к травмированной руке. Вай медленно кивает и едва ли дергает уголком губ.

— Я побоялась просить у кого-то помощи, лишь пихнула того пацана в лужу и ушла. День за днём я приходила на них посмотреть.

— А Вандер?

— Неловко было. Стыдно, поэтому и сказала ему, что потеряла, — закусив губу, Вай становится ещё тише, голос ломается, как тонкая, сухая веточка. — Но, думаю, он знает и видел их по дороге на работу.

Кейтлин переводит взгляд с гипса на Вайолет, в голубизне радужек плещется нежность и сочувствие, тихие воды небесной, всеобъемлющей ласки.

— Мне не стоило срываться на тебя, извини, — Кейт снова склоняется над пространством для рисования и неспешно добавляет: — Я волнуюсь за тебя. Ты поступила правильно, но, прошу, будь осторожней в будущем.

Вайолет хочет прижаться, обнять и не отпускать, вдохнуть что-то кроме хлорки, однако травма позволяет только широко улыбнуться.

Последнее, что замечает Вай перед тем, как сестра влетает в приемную с охапкой мармелада – розовый, воздушный кексик на забинтованном гипсе.