8. Сладость и гипс (1/2)

Сладость

Кейтлин стекает, обмякает в чужих руках подобно размокшей глине. Губы Вай везде: на плечах, щеках, груди, и кажется, словно эта нежность проникает под тонкую кожу с каждым мягким прикусыванием, зализыванием, оставленных ею, розовых следов.

Она целует: беспорядочно, смазано, горячо – и совершенно не так, как это делали другие. Сладко, по-собственнически, так, будто никому не отдаст даже под дулом пистолета. Вай обнимает лицо холодными – и в это мгновение все пылающее существо Кирамман переворачивается вверх тормашками – ладонями и делится текучим вкусом клубничного йогурта.

Испробовать, запомнить, повторить в памяти и млеть от, трепещущих своими зеркально-чистыми крыльями, бабочек на рёбрах осевших – Кейтлин прокручивает раз за разом, смотрит в аспидный пепел сверкающих глаз и ныряет, даже дыхания не задержав. Хрустальным звоном звучит собственное сердце, но Кирамман слышит лишь как колотится оно у Вай: быстро, гулко, быть может, вгоняет точной иглой чернила в белизну костей.

Она чувствует себя небом, ярким-ярким, словно на холст в лучах солнца жёлтого выдавили ультрамариновую краску и смешали с серебристой пылью. Кейт – небосклон, который заполонили собой сизые тучи; пташка, черными угольками-глазками рассматривающая спелое, оранжево-алое яблоко, так и опасаясь к нему подлететь; очередная волна, кояя разбивается об жгучий песок, омывая узор камней и спиралей ракушек на нем. Грешница в чане с кипящим маслом: ибо Кейтлин не верит, что находясь рядом с Фенриром заслуживает милости богов.

Вай глядит на Кейтлин, чуть отстранившись – любуется, сдувает колючую челку, некоторые, особо длинные и непослушные, пряди пальцами за ухо убирает. Улыбается, уносимая изящными руками, закинутыми на плечи. Вайолет углубляет поцелуй, смакуя каждую частичку молочного привкуса, оттягивает нижнюю губу и прикусывает – Кейт, словно приняла глоток игристого шампанского и пузырьки его едко въедаются в полость рта, оставляя после себя нестерпимое желание попробовать ещё, ощутить это незримое онемение, приглушенное пощипывание на влажных, припухших устах.

Тюль от открытого окна шуршит, гонимая ветром; по оголенной, уязвимой коже проносятся разряды мурашек, стираемые обходительными касаниями Вай, ее обворожительной ухмылкой.

— Не холодно?

Голос с ноткой смешливости, задушевный; Вай осторожно и плавно на языке буквы перекатывает, как металлические шарики в ладони, ловко минуя их сонорную сопричастность.

Кейт отрицательно качает головой, сияет кобальтовой<span class="footnote" id="fn_30252576_0"></span> россыпью радужек и утягивает на свою планету, заставляя разрушаться ядро спутника изнутри, осыпаться точно снегом с ёжистых, еловых ветвей. Жарко, пылко и нетерпеливо Кейтлин пытается снять с Вай эту дурацкую, персиковую толстовку, когда взъерошенное чудо покладисто привстает на колени, позволяя девушке подняться в сидячее положение.

А Вайолет следит. Сверху вниз, своими талыми очами испытывает разгоряченную Кейт, пока та припадает носом к подтянутому торсу, наконец-таки, избавившись от пушистой вещи. Ведёт подушечками по неаккуратным – а Кирамман думает: изысканным – шестерням-проводам выбитой, заманчиво выползшей из-за спины, татуировки.

— Помнишь, что я говорила про твою выдержку? — тихий смешок срывается сквозь приоткрытые, шрамом тонким обозначенные, губы и опаляет Кейт макушку.

Вай зарывается в берлинскую лазурь<span class="footnote" id="fn_30252576_1"></span> волос по самые костяшки, со свистом вдыхая прохладу кислорода. Живот неосознанно втягивает от мокрых, резковатых чмоков, чужих шелковистых вздохов кожей впитываемых, как что-то необходимое, нераздельно важное.

— Она ни к чёрту рядом с тобой, — языком короткую дорожку около пупка прочертив, Кейт заглядывает в темную сталь.

— Нахваливаешь?

— Конечно нет, я же это сказала столу позади тебя.

— Не порти момент, — Вай брови сдвигает к переносице и спустя мгновение нежно, хоть и чуть невнятно, шепчет на ухо:

— Прости, мне просто неловко немного, еще привыкаю к твоей открытости и… эм, честности?.. Дай мне время.

Кейт, не проронив и слова, кивает, аккуратно даря чувственный поцелуй в уголок губ. Блуждает музыкальными пальцами по спине, огибает ими каждый позвонок, словно клавиши фортепиано перебирает, пробует их на фальшь и ноготками царапает лопатки. Донельзя эротично стреляет на Вайолет расфокусированными зрачками, туманом томным застеленными. Каждое ее движение – штрих, касание – искусный мазок кистью в руке матёрого художника-поэта, голос – выразительный акцент в серости длительного предложения-тишины. Кейтлин грациозна, лишённая пошлости, насыщенная, как бутон розы в малиновом рассвете. Прекрасна.

— Поцелуй меня, — неслышно молвит Кейт, зазывно приближаясь своим лицом к родному, вдоль и поперек изученному: каждое созвездие веснушек и вкрапинок в сумеречной мгле зеркал души Кейтлин знает наизусть, до цветастых, словно бензин расплылся в луже, кругов перед зеницами.

— Как пожелаешь, милая, — Вай нахально скалится и выполняет молящую просьбу.

Кейт снова оказывается на спине, жесткий матрас недовольно поскрипывает, однако возня с одеждой глушит его недовольство.

Кирамман до безумия любит, когда Вайолет, ее Вай, трогает везде, где только пожелает; шутливо оттянутую пальцем лямку бюстгальтера отпускает, чтобы поддразнить и без того раскаленную кожу; дурашливо щекочет ребра, хитро скользя по бёдрам и выше. Касается нужных мест, умело доводя до истомы. Ее пьянит от одних только ямочек на щеках, отчего Кейт замирает, чуть дыша.

В груди взрывается искрами и вертится, вертится, вертится что-то напоминающее волчок, на магнитном притяжении вечно крутящийся.

Кейт переполняет от этого, неописуемого, как бы она не старалась сложить осколки в голове, трогательного чувства, отголосками певчего во всем теле. Она содрогается, зубы сцепив, покалывание на самих кончиках улавливая. Медом разливается внизу живота, обволакивая приторной густотой.

Вай – довольная до чёртиков – падает рядом, носом в шею тычась, закидывая ногу на талию, и мягко мурлычет, превращаясь из пылкого, опасного, цепями звенящего, Фенрира, пепелом осыпающего прожженную до углей землю, в домашнего щенка из приюта взятого.

Кейтлин впускает в лёгкие душистый аромат клубники, ласково поглаживает, покрытые испариной, плечи красноволосого комочка счастья и непроизвольно из горла срывается:

— Люблю.

Вай окольцовывает своими объятьями сильнее, пряча глупую улыбку в поцелуе в точеную ключицу. А как иначе?

Гипс

— Всем этажом молились, чтобы ты недопрыгнула, — ехидничает Паудер, вырисовывая розовым фломастером на гипсе неаккуратный средний палец. — Кто ж знал, что Боженька нас услышит.