Глава 3. Кораблекрушение (2/2)
— Вы сирота? — перебил Фелиппо.
Наполеоне непонимающе моргнул.
— Нет. С чего вы взяли? У меня четверо братьев и три сестры. И моя матушка сейчас ждет еще ребенка…
Фелиппо вдруг потерял к интерес к беседе и о чем-то заговорил с Пардайяном. Наполеоне это показалось немного странным, но с ним сегодня и так случилось столько хорошего, что он решил пока оставить его в покое. У них много времени впереди, чтобы получше узнать друг друга. Всю перемену он не мог глаз оторвать от собственного портрета, его как будто рисовал настоящий художник, настолько точным был каждый штрих.
К изумлению Наполеоне, профессором математики оказался человек в коричневом сюртуке, который вместе с ними слушал лекцию Дагле.
В математике Наполеоне всегда был лучшим, еще с первого класса. Он почти не знал французского, поэтому язык символов и формул был единственным, на котором он мог изъясняться свободно. Тогда его понимал только Пишегрю. Он сказал, что у Наполеоне талант и взялся заниматься с ним дополнительно.
Как ни ерзал Наполеоне на лавке, как ни тянул руку, чтобы выйти к доске и показать всем, чего он стоит, Монж его не замечал. Он как будто специально дождался, пока Фелиппо, закрывшись толстенным учебником Безу собрался вздремнуть.
— Ле Пикар де Фелиппо, к доске.
Сидевший рядом с Наполеоне, Пикадю громко и укоризненно вздохнул, Фелиппо однако этот вздох проигнорировал, нарочито спокойно поднялся с места, одернул сюртук и вышел к доске.
— Вам была задана теорема со страницы четыреста шестнадцать. Прошу вас, сударь.
Какой он все-таки умный, в очередной раз подумал Наполеоне глядя на ровные ряды цифр, которые Фелиппо уверенно выводил на доске. Задание было довольно сложным. Наполеоне на его месте поломал бы голову, прежде чем найти решение, но Фелиппо или соображал очень быстро или знал ответ заранее.
— Когда ты успел вызубрить? — спросил Пардайян у Фелиппо, после того, как Монж перешел к новой теме.
— Зубрят пусть идиоты, я могу сразу решить — пожал плечами Фелиппо, искоса глянув на Наполеоне.
На перемене все застучали крышками парт и начали подниматься.
— Сейчас история в другом классе, у Ментеля, — сообщил Наполеоне Пикадю, — В следующий раз не забудьте тетради. У нас принято записывать лекции.
Наполеоне только пожал плечами и вприпрыжку поскакал за Фелиппо и остальными.
Класс профессора Ментеля был на втором этаже. Наполеоне обратил внимание, что окна не только забиты, но и забраны решетками, да и не мыли их наверное лет пять. Воздух пах каминной золой, было душно и холодно. Он помнил, что Монбурше и Саблоньер теперь в классе этого Ментеля. Наполеоне не знал, есть ли свой класс у Дагле, но сейчас был готов отдать что угодно, чтобы учиться именно у него. Профессор Монж был, впрочем, тоже неплох: строгий, молодой и энергичный. Ментель оказался полной его противоположностью: пожилым и грузным господином, который нацепив на толстый нос очки, был погружен в чтение внушительного фолианта и не обращал на учеников особого внимания. Пока все собирались, он продолжал неторопливо переворачивать страницу за страницей. Наконец, вложив в книгу широкую муаровую ленту, Ментель с кряхтением поднялся и прошелся туда-сюда.
— Ну-с, молодые люди, начнем урок. Кто пойдет к доске?
Ответом ему стало молчание и шелест тетрадей. Взгляд Ментеля зацепился за сияющее лицо Наполеоне.
— Идите вы, молодой человек. Да-да, вы с царапиной на носу.
Наполеоне неуклюже выбрался из-за парты, отдавив ноги Фелиппо и Пардайяну.
— Ну рассказывайте, — Ментель с явным облегчение уселся в кресло и сцепил руки на животе.
— Но я… Профессор, я не знаю, что рассказывать, я же новенький. — робко заметил Наполеоне.
Ментель недовольно свел косматые брови и пошевелил губами.
— Если новенький, надо проверить ваши знания. Рассказывайте, про… Кто ваш любимый полководец? Цезарь или Александр Македонский?
Наполеоне испуганно помотал головой.
— Что и про Цезаря не знаете?! — изумился Ментель.
— Нет, просто мой любимый великий полководец это Паскуале Паоли.
Эти слова заставили встрепенуться даже Фелиппо, который мирно дремал во втором ряду. По аудитории прокатился шепоток, а профессор Ментель выпрямился в кресле и надел очки.
— Так, — сказал он, — Ну давайте про Паоли. Почему же вы, молодой человек, считаете его великим?
— Цезарь, Магомет, Кромвель, месье Паоли — величайшие из всех полководцев, несомненно, получили от природы сверхчеловеческие силы, — заявил Наполеон, бросая в класс дерзкий взгляд. Паскуале Паоли родился 6 апреля 1725 года а Марасалье.
— А это, простите, где?
— Это неподалеку от Корте… Это столица Корсики. Так вот… Он всю жизнь с самого детства боролся за свободу. Сначала с генуэзскими, а потом и с французскими захватчиками.
Ментель неодобрительно крякнул.
— Ну-с… И как же он с ними боролся?
— Сначала ему вместе с братьями и отцом пришлось отправится в изгнание. В Неаполь. Но потом он вернулся и народ выбрал его генералом.
На задних рядах кто-то громко засмеялся. Наполеоне показалось, что это де Фьенн.
— Паоли изгнал генуэзцев с Корсики. После чего написал для народа демократическую конституцию. Корсика стала республикой и…
— Погодите-ка. Остановимся на этом вопросе подробнее, — прервал его Ментель, — Как бы вы оценили преимущества монархического правления перед республиканским?
— А никак! Никаких преимуществ у монархии перед республикой нет и быть не может! — щеки Наполеоне загорелись румянцем, а волосы растрепались и даже немного встали дыбом, — Всякая монархия есть по сути своей тирания. Таково мое мнение. Все граждане Корсики были равны перед законом, все имели право избирать и быть избранными. Еще великий Паоли искоренил такой преступный и вредный обычай, как вендетта. А генуэзские войска смогли удержать только четыре крепости у побережья.
Ментель снял очки и смотрел теперь на Наполеоне с недоверчивым изумлением, как совсем недавно Дагле.
— Так-так-так, — задумчиво протянул он, — Ну а что же случилось дальше, молодой человек? Как, кстати, ваша фамилия? Теперь я вижу, вы не обманывали, когда сказали, что новенький.
— Меня зовут Наполеоне Буонапарте и я корсиканец. Дальше, профессор, генуэзцы свершили самое черное дело из всех возможных. Понимая, что им не справится со свободным народом Корсики, они заключили преступную сделку с королем Франции и продали ему нашу землю, на которую не имели ни малейшего права!
— И каком году это было сделано? — спросил Ментель.
— В 1763 году. И в том же году Паоли разбил французов при Борго. И это было одной и величайших побед в истории человечества! — ропот поднявшийся в аудитории не смог заглушить резкого голоса Наполеоне, который выкрикнул — Потому что свобода тогда впервые победила тиранию!
Ментель несколько раз стукнул своей по кафедре, чтобы угомонить класс. Посреди волнующегося моря напудренных голов Наполеоне видел только неподвижное лицо Фелиппо и его поднятую руку.
— Вы хотели задать вопрос? — спросил Ментель.
— Да, профессор. У меня вопрос к господину Буонапарте, если позволите.
Ментель кивнул.
— Я не совсем понимаю. Если величайшая по вашим словам победа была одержана, как вы объясните тот факт, что Корсика была завоевана, войска Паоли рассеяны, — голос Фелиппо дрожал от еле сдерживаемого гнева, — а население покорилось французской короне? Вы ведь мне сами этим утром изволили заявить, что являетесь французским подданным.
— Этого бы никогда не случилось, если бы соотношение сторон было хотя бы четыре к одному, но на одного корсиканца приходилось десять французов, — тихо ответил Наполеоне, глядя ему в глаза.
— Садитесь, молодой человек, а, вы, Буонапарте, продолжайте, — прервал эту дуэль
взглядов Ментель, — расскажите о решающем сражении этой кампании.
— Сражение при Понте-Ново, — ответил Наполеоне и уставился на носки своих туфель, — 9 мая 1769 года. Французская армия…
— И кто ей руководил, кстати?
— Маркиз Марбеф… — вопросительно приподняв брови, ответил Наполеоне
— Неправильно. Вам следовало знать. Армией командовал маркиз Во.
— У корсиканцев командование принял на себя Паоли. В ходе битвы его войска были разбиты… А он сам бежал в Англию, где живет до сих пор… — еле слышно закончил он.
Фелиппо снова поднял руку, и Ментель обреченно кивнул ему, разрешая задать вопрос.
— В начале вашей речи вы, сударь, сравнили этого Паоли с Цезарем и Кромвелем. Не могли бы вы пояснить, как же такой великий полководец проиграл сражение какому-то маркизу Во, имя которого вы даже не удосужились запомнить?
Наполеоне долго молчал в отчаянии глядя на Фелиппо.
— И все же он велик. И я хочу походить на него. Чтобы вы там не думали, вы ошибаетесь.
— Походить на него? — скривился Фелиппо, — Что ж, я не удивлен.
— Ну довольно, — Ментель снова нацепил на нос очки, — Фелиппо садитесь. «Отлично» вам за острые вопросы. Вам Буонапарте «хорошо» за оригинальность суждений. Нам еще сегодня нужно освоить Вторую пуническую войну… Приступим!
Наполеоне пробрался обратно на свое место, враждебные взгляды кололи кожу. Время от времени Наполеоне посматривал на Фелиппо, отчаянно желая поймать его взгляд. Больше всего на свете он хотел объяснить ему. Ну не может же он не понять?! Он ведь не хотел обидеть его, да и разве можно обижаться… из-за правды? Но Фелиппо упрямо смотрел только на Ментеля и в свою тетрадь. После окончания лекции Наполеоне побежал за ним.
— Стойте! Нам нужно поговорить, мне кажется, вы не поняли…
Фелиппо резко повернулся и, ухватив за пуговицу на лацкане сюртука, потянул на себя.
— Нет, я понял. Ваш папаша, стряпчий, раздобыл где-то поддельные документы о дворянстве и пристроил вас сюда. Не может настоящий дворянин вести себя так низко, быть настолько лишен чувства чести и благодарности. Вы едите, пьете, учитесь за королевский счет. На вас нет ничего своего.
Он резким движением сорвал пуговицу с мундира Наполеоне и бросил ее ему в лицо.
— Даже эта пуговица принадлежит королю. Но вам хватает самодовольства и наглости прилюдно пускаться в идиотские рассуждения о тирании и свободе? Как же отвратительны мне вы, ваш Паоли и ваша Корсика!