Театральщина (2/2)

Благо, до их излюбленной таверны оставалось всего несколько метров, которые они долетали, почти чиркая коленями по земле — всё-таки метлы ограничены по дистанции, а навернуться с высоты собственного роста всё ещё неприятно.

Возле таверны рассеялась небольшая дымка — то ли магия для антуража, то ли всё-таки начали подавать кальян. Неизменным оставалось только то, что там как обычно было громок и весело. Настолько, что трава под ногами вибрировала в такт музыке.

Пьяный гном, валяющийся возле входа, приветственно кивнул, на секунду вспоминая о трезвости, и снова захрапел, как только получил кивок в ответ.

Нет, всё-таки внутри всё по-старому: такие же деревянные столы, стулья и запах сушёного палтуса с элем (местный коктейль). В одном углу сидят гномы, играющие в карты на бутылку, в другом одиноко, но брезгливо, осматривается эльф, что-то бормоча про отсутствие вкуса. И непонятно, про владельца он, постояльцев, а может про всех вместе. Но точно не про еду, потому у неё всегда был отчетливый вкус соли. Другого в таверне не было.

За барной стойкой, как всегда, стоит коренастый гном-владелец. Он смотрит на Антона с Эдом своим обычным взглядом, который означает: «я вас где-то видел, но не могу вспомнить, где». Антон, по крайней мере, трактует это так. С трактованием взглядов у него всегда были проблемы, поэтому у владельца мог быть такой взгляд по жизни, или у него просто проклятие вечного поноса.

— Здаров, Серый, — начинает Эд, в бодром расположении духа, — нам как обычно и пива побольше.

Хозяин смотрит на них ещё секунду, а потом делает самое доброжелательное лицо, будто видит старых друзей. Опять-таки, так трактует Антон.

— Переночевать, обожраться и напиться сверху? — перечисляет гном стандартный набор любого посетителя. В тавернах люди склонны уравниваться в своих желаниях.

— Естественно, — соглашается Эд, совсем не обременённый чтением взглядов хозяина. Конечно, в отсутствии Ильи, вся мерзкая работа сваливалась на Антона. Да даже когда Илья был, всё равно всё сваливалось на Антона.

— А вам кровати…

— Раздельные! — сразу кричит Антон, чтобы никто не подумал ничего лишнего — сплетни до других колуднов доходят быстро, тем более, интимного характера. На втором курсе все знали про их взаимную дрочку с Арсением.

— Нет, я имел в виду, вам вообще нужны кровати? А то у нас с ними напряжёнка, много фейри заселились.

Антон собирает всю свою мощь в кулак, становясь в два раза больше истинного облика, хотя визуально ничего не меняется — повлиять можно только на мироощущение людей, а не на зрение.

— Да, было бы желательно, — отвечает он, замечая взгляд Эда, который на его фоне теперь кажется в два раза меньше.

— Хорошо, голубчики, — быстро соглашается Сергей. Кажется, он догадывается, кто перед ним, но это опять по трактовке Антона.

— А ещё можешь сразу налить ноль пять, и подать вон за тот столик. — Эд указывает на сборище гномов, которые играют на бутылку.

Добром это не кончится, потому что гномы играют на что-то несущественное только пока нет кого-то из «не своих». Дальше уже игра пойдёт на деньги. Кажется, Эда ждёт очередное банкротство, а Антона «Ну ты ж мне друг, Тох?».

— Конечно, голубчик, располагайтесь.

Антон подходит к Эду чуть ближе и шепчет так, чтобы услышал только он, что на фоне громко орущего деревенского бойз-бенда очень легко провернуть, и ему даже не приходится делать голос тише на несколько тонов:

— Я пойду поспрашиваю, не замечал ли здесь кто-нибудь колдуна с шапкой вместо волос. Может так нам будет легче найти Арсения.

— Без бэ.

Так и поступают: Антон идёт выпытывать что-то у постояльцев, которые пока находятся в относительно трезвом уме, а Эд идёт проигрывать деньги гномам. Можно было бы его остановить, но, если Выграновский что-то задумал, его может остановить только кара небесная.

А буря тем временем становилась всё сильнее, что чувствовалось из-за покачивания фасада. Недостаточно заметных, чтобы впадать в панику, но стимулирующих легкий нервоз.

***

Музыка уже орёт не так громко, потому что звуки веселья и топота пары десятков коренастых ножек перебили всё на корню. К этому ещё можно добавить пару литров отличного эля, а может плохого — Антон в них разбирается только на следующее утро.

Эльф, сидящий в углу, смотрит с таким же презрением, но теперь перешёл на свой язык, который никто не понимает, кроме них. Для него это может закончиться плохо: в народе есть примета «Эльф перешел на эльфийский — материт все и вся». Примета немного недоработана, на скромный взгляд Антона, но её уже утвердили в Министерстве Примет.

Узнать что-то об Арсении у них не получилось: Антон плохо спрашивал, Эд не спрашивал вообще. Кажется, он два раза проиграл дом и пару золотых монет. Шастун может только надеяться, что под «два раза проиграл дом» он имел в виду отдельные комнаты в халупах, а не два раза по целой жилплощади.

— А вы, голубчики, собственно, откуда родом будете? — интересуется владелец, единственный трезвый в таверне. Пить на работе — дурная примета. Вот эта примета кажется Антону вполне доработанной.

— Перепутье трех деревень, близь Родоначального Села у Западной Границы, — не в силах спиздеть отвечает Эд.

— Подмосковье что ли?

— Ну, типа. Не совсем уже не Подмосковье, но ещё не Москва. Я бы назвал это Замосковье.

— Как интересно, — без всякого интереса отвечает Серёжа. — Я слышал, вы спрашивали про некоего колдуна с шапкой волос.

— Ты чёт знаешь, Серый? — без фамильярностей спрашивает Выграновский. У него фамильярности никогда и не было.

— Останавливался тут пару лет назад. Рассказывал, как актёром хочет стать. Но увы и ах, режиссёры попадаются слепые, что ему приходится носить для них две пары очков. Не находите это забавным?

— Может у него просто нет таланта?

— Верно мыслите, голубчик. А буквально на днях ко мне заскакивал один режиссёр с хорошим зрением, жаловался на жизнь. Ну, сами понимаете, вёл исключительную светскую беседу. Рассказал, что в труппе у него актёры умирать начали, то одного без головы найдёт, то другого. Я уповаю, что никак пандемия какая-никакая началась. Надеюсь, она только на актёров распространяется, а то сами понимаете, без головы деньги считать довольно проблематично.

— Думаешь, они могут быть взаимосвязаны? — наконец спрашивает Антон, легко сращивая два и два. Хотя это могут быть принципиально разные случае, к тому, что времени между захождением Арсения и режиссёра прошло полно.

— Я могу только предполагать, но моё гномье чутьё подсказывает, что это может таковым являться. Ну, сами понимаете, если один человек что-то сильно хочет, а другой сильно жалуется, они в один момент пересекаются.

Антон не понимает. Слишком много временных провалов, чтобы всё оказалось взаимосвязано. Хотя, гномья мудрость и гномье чутьё гораздо сильнее, если рассматривать их как явление, противостоящее времени.

— И ты хочешь сказать.

— Нет, голубчик, я МОГУ сказать. Но сам понимаешь, я уже и так много наговорился за сегодня. Язык уже не тот.

— Так ты бабла что ль хочешь? — спрашивает Эд, вдруг вклиниваясь в разговор. Если честно, Антон забыл про его существование минут две назад. А ещё друг называется.

— А скажи, голубчик, кто не хочет?

Небольшая ремарка: гномья мудрость, гномье чутьё и гномья жадность — вот что можно рассматривать как явление, противостоящее времени. И Сергей в совершенстве владеет этим явлением, не стесняясь использовать в нужный момент — мудрость как-никак.

Эд, не стесняясь, опрокидывает в рот восьмую бутылку эля, морщась по всем правилам патетики, и Антон с горечью осознает, что вскоре его друг переместится в другую горизонтальную плоскость, на которой будет с гордо-веселым видом отплясывать польку, являя миру свои праздничные трусы (обычные закончились ещё на той неделе).

Сергей смотрит на Антона выжидающе, а на Эда опасливо, умело лавируя мимикой. Он явно настроен получить свои законные деньги за последующую информацию. Антон вступает с ним в дуэль взглядов, и, кажется, ему на несколько секунд удаётся смутить гнома, который отводит глаза.

— Ну, что ж, голубчики, — чересчур бодрым голосом объявляет он, из-за чего Антон теряется, — продолжим нашу беседу в другое время.

Какие же эти гномы гады: умеют выйти победителя в войне, даже если проиграли все битвы. Настолько прямого вымогательства он не видел уже очень давно. Эд на них двоих перестает обращать внимание ещё с той минуты, как ему в голову приходит идея сделать колесо связующим элементом танца.

— Десять серебряных, и не монетой более, — отрезает Антон прежде, чем гном успевает показать ему все зубы в улыбке.

— Вы слишком дешево оцениваете своего друга, голубчик, — сквозит он сарказмом. Слышно же, что имеет в виду: «Вы слишком дешево оцениваете мои слова», где ударение на «мои».

— Значит придётся слушать вас через абзац, — стоит на своём Антон, который темечком чувствует на себе чьё-то пристальное внимание, но не может понять, кто это.

— Как вам угодно, голубчик, — хитро улыбается Сергей, что не сулит ничего хорошего.

Объяснение выходит таким сумбурным, что после него Антону требуется ещё одна бутылка, просто чтобы забыть весь этот пиздец.

А Эд тем временем преспокойно тянет какую-то девицу танцевать на стол. На другой, который он ещё не сломал.

***

В костюмерной настолько тихо, что можно услышать сопение в соседней комнате, которое принадлежит непутевому сторожу. Был бы он путевый — давно бы обзавёлся путеводителем.

Завтра ему предстоит встреча с вторым актёром, который совмещает работу в театре с бродячим цирком, что очень хорошо сказывается на известности. Жаль, что известность выходит локальной, чаще деревенской, поэтому кто он — Арсений так и не понял.

Костюмы актёры выбирают по наитию, что больше сердцу понравилось. Говорят, актёрское чутье само выберет самый подходящий костюм для спектакля, дабы не опозориться перед зрителем. Умалчивают только, что все спектакли до жути идентичны, и промахнуться можно только с гендерной принадлежностью костюма, что тоже случалось на сценах.

Арсений помнит, как пришёл оценить творческую постановку, где Камлета играл мужчина в длинном платье, что гости сочли творческим феноменом.

Среди нескольких десятков разных костюмов, его привлекает всего один, который всем видом просит обратить на него внимание.

Вдруг дверь гримёрки отворяется, и внутрь пытается очень тихо прокрасться человек. Настолько тихо, что Арсений решает никоим образом не рушить его таинства, потому что топает человек как слон в посудной лавке.

Ну, если уже зашел и настолько пытается быть незаметным, значит Арсению и самому надо стать незаметным, — нельзя смущать людей наличием своей фигуры.

От природы обладая искусством мимикрии, Арсений почти сливается с вешалкой. Главное, чтоб таинственный человек не решился примерить его случайно.

Человек нерешительно бродит туда-сюда, но не показывается на глаза. О его наличии в комнате говорит только топот ботинок и постоянное шмыганье носом.

Будто расстроенный отсутствием кого-либо в костюмерной, он выдыхает с особой печалью. И удаляется, больше притворяясь, что его здесь нет.

Арсений выжидает десять секунд, по всем правилам этикета — вдруг человек что-то забыл, и снова становится осязаемой видимой фигурой. Он берет с вешалки костюм и придирчиво, как полагается любому актёру, рассматривает костюм. А потом, довольный своим выбором, собирается его примерить.

Вдруг, в той самой комнате, где сопел сторож, кто-то истошно кричит.

Любому уважающему себя человеку не пристало ходить туда, где кто-то кричал, но природное любопытство, которым мать природа его наградила сполна, берет верх. Поэтому Арсений ждёт буквально совсем чуть-чуть и идёт осматривать комнату, снова становясь максимально незаметным — субординация.

В комнате характерный запах железа, и Арсений не понимает, почему из крови ещё никто не додумался делать клинки — столько добра пропадает даром.

Сторож, имя которого он не узнал даже на половину, сегодня явно несобранный, потому что его голова лежит отдельно от тела. Никакого чувства такта.

— ЕЩЁ ОДИН НА МОЙ ЛЫСЫЙ ЧЕРЕП, — удрученно тянет голос рядом с телом сторожа. — УВАЖАЕМЫЙ, ВЫ МНЕ НЕ ПОМОЖЕТЕ?

— Вы ко мне обращаетесь? — спрашивает Арсений, выпадая из образа, и удивленно хлопает глазами.

— ВЫ ТУТ ВИДИТЕ ЕЩЁ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА? НЕУЖЕЛИ Я НАСТОЛЬКО ЗАРАБОТАЛСЯ, ЧТО НЕ ВИЖУ ЕЩЁ КОГО-ТО? — Сарказм, который пробирается через секунду диалога, возвращает Арсения на землю, потому что витать в облаках перед смертью, — вопиющее неуважение.

— А, простите, да я один, — извиняется он впопыхах. — Так чем могу помочь?

— Я ДУШУ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА ПОТЕРЯЛ, НЕ МОГУ НАЙТИ. ПОМОЖЕТЕ?

— О, да, конечно, я посмотрю за диваном. Вам, наверное, будет неудобно костями опираться на пол.

— ХАМИТЕ, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. ВЕЧНО ВЫ КОЛДУНЫ ТАК, ПОКА СО МНОЙ ОДИН НА ОДИН В РАВНЫХ УСЛОВИЯХ НЕ ВСТРЕТИТЕСЬ.

— Извините, издержки профессии.

— ДА УЖ, НАВЕРНОЕ.

— Господа, — пьяно тянет сторож, которого они собирались искать, — если вы обо мне, то я здесь.

Сторож показывается Смерти и Арсению на глаза. И выглядит он действительно мертвецки пьяным.

— НЕ ПРИТВОРЯЙТЕСЬ, ДАВАЙТЕ. ВЫ БОЛЬШЕ НЕ МОЖЕТЕ БЫТЬ ПЬЯНЫМ. ИЛИ ГОЛОДНЫМ. ВЫ ВООБЩЕ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ МОЖЕТЕ.

— Но как же так? Я же чувствую, что упился вдоволь.

— ЭТО ДЕЛО ПРИВЫЧКИ, — коротко останавливает его Смерть. — А ВАМ, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, ДАБЫ НЕ РАССЕКРЕТИТЬ СВОЮ НАТУРУ, В ПОРУ БЫЛО БЫ ИСТОШНО ЗАВИЗЖАТЬ. ВАС ЖЕ УЧАТ ЭТОМУ НА КУРСАХ АКТЁРСТВА?

— Конечно, — соглашается Арсений, довольный, что Смерть разглядел в нём актёра. — Но, позвольте поинтересоваться, зачем?

— А РАЗВЕ ВЫ ЕГО УБИЛИ?

— Нет, это был не он, — отвечает сторож вместо Арсения. — Я не помню, кто это был, но тот был пониже ростом. И дурно пахнущий.

— ЗАПАХОВ ВЫ ТОЖЕ ЧУВСТВОВАТЬ НЕ МОЖЕТЕ, — поправляет его Смерть и снова обращается к Арсению: — А ВАМ НУЖНО ЗАВИЗЖАТЬ, ЧТОБЫ ДАТЬ ПОНЯТЬ, ЧТО ЗДЕСЬ ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ, И ЧТО УБИЙЦА НЕ ВЫ. ВСЕ НЕУБИЙЦЫ ТАК ДЕЛАЮТ.

— О, спасибо за разъяснение.

Сторож забирается в рукав Смерти, после чего они оба растворяются в воздухе.

Арсений набирает в легкие побольше воздуха и визжит так, что лучше оперные дивы позавидовали силе его диафрагмы.