золотые руки (2/2)

Охреневание Князева видно даже при таком отвратном освещении. Брови ползут на лоб, прямо к линии роста его волос, он таращит голубые глаза на развернувшуюся перед ним картину и в испуге отдергивает руку.

— Чё с тобой?

Миха видит в прозрачных глазах страх помноженный на удивление и толкает Андрея в плечо.

— Блять, да хули ты пугливый, сука, такой? Я ж… — он широко машет рукой, разрезая сумрак и отходит чуть дальше.

— Нет, я просто… — Князь пытается оправдаться, кладёт руку на плечо друга, но тот резко её сбрасывает. — Мих, я не понял просто. Я не знал, что ты так впечатлишься сегодня.

Горшок успокаивается так же быстро, как и взрывается. Он облокачивается о стену и не прогоняет Андрея, когда тот пристраивается рядом.

— Чё там у меня золотое? — со смешком переспрашивает Андрюха.

— Да иди в пизду, золотой, блять, — Горшенев привычно ворчит, рассматривая что-то на полу.

Андрей забирает свою тетрадь, а потом хватает Горшенёва за нос, чтобы свести неловкость до шутки. Миха сразу лыбится, светя пустующими дёснами, пихает Андрея плечом и смеется.

— Мих.

— М?

Горшок резко вертит головой в сторону Князева, взгляд цепляется за лицо. Андрей всегда выглядит обезоруживающе наивно. Темнота не скрывает того, как ярко горят голубые глаза, как широко он улыбался и как забавно оттопырены его уши. Он прямо настоящий ребёнок.

— Ничего. Просто, — Князь разминает рукой загривок. — Рад я, в общем.

***</p>

— Он, знаешь… — Горшку кажется, что Балу непременно знает. — Вот есть друзья, да? бабы есть, а он… ну, он — это он. Стихи его, рисунки, блин.

— Ты мне так с самого начала говоришь, а понятнее не ставится. Увидел его и сразу зовёл шарманку «Он такой…! Он!!!» — попытался спародировать Балунов и получил пустой пятилитровой по голове, как оценку его актёрского таланта.

— Чё издеваешься, ё-моё?

Миха бесится, крутясь на стуле. Почему-то все разговоры «по душам» всегда остаются в стенах кухни.

— Да не понятно просто, ты бы по-человечески хоть раз объяснил, — Балу гнул свою линию, а Горшок раздражался всё больше.

— Да я сколько объясняю, а ты не понял ни разу, как будто про Кропоткина говорю.

— Ну попробуй для тупого Шурика разъяснить.

Повисла тишина, нарушаемая только шумом машин за окном. Миха округлил глаза и лицо его разгладилось от гримасы недовольства.

— Ты обиделся, Шур? — Миша склоняет голову на бок и тёмные отросшие пряди касаются костлявых плеч.

— Не обиделся. Объясняй давай.

— Ну, вот есть бабы, понимаешь, да? Есть друзья…

Всё начинается заново. В конце концов, Балунов проходит через все терни повторяющихся мишкиных ответов, и когда солнце касается крыш многоэтажек, всё-таки слышит внятное объяснение.

— Я чувствую, что нам нужно вместе быть, на самом деле. Всегда, понимаешь? — Горшенёв в пылу монолога валит на пол чайную ложку. — Потому что Вишес мне в наркологичке говорил, что от него избавиться надо, ну, я сначала послушал, а потом мне видение было, типа… — во рту сохнет от курева и долгой болтовни. Миха проталкивает слюну в сухое горло, не желая останавливаться и терять мысль. — Типа, он уйдёт, а я не смогу. Без него не получится, понимаешь да?

Шурик допивает остывший чай, пряча улыбку в кружке. Миха замечает, но ничего про это не говорит, хотя он почти уверен, что Балу снова ничего не понял или понял, но не так, как надо.

— Так скажи ему это, Миш. Хули молчать, как партизан? Ещё не придумали машину, чтобы читать мысли.

— Думаешь? — Горшенёв еле уловимо хмурит густые брови. Вид у него такой, будто ломает голову над новой песней. — А если он это… Если он такое же не чувствует?

Балунов уже откровенно лыбится. Ехидно, но всё же по-доброму. Он ближе придвигается на стуле и заговорщески шепчет.

— Князь ещё больше про тебя думает.

— Да ну?! — восклицает Миха.

— Ну да, дурень, — Шурик переходит на нормальный тон. — Вот ты про Князя только иногда говоришь, а он про тебя всё время. Сам обмозгуй, у тебя в голове песни, политика, книги, тусовки, а у Андрюхи? Там только фэнтези и ты. Не пизжу, он сам так говорил.

Миха задумывается, удаляясь на внутренний диалог с самим собой, и возвращается, когда снова закипает чайник.

— А если он подумает, что я голубой? Мне девки нравятся.

Вот тут Шура очевидно теряется. Лицо у него такое, будто он снова перестал его понимать. Балу заливает доширак кипятком, пряча смятение за блондинистыми патлами с тёмными корнями.

— Объясняй снова. Я нихуя не понял.