9. «Вы не оставите меня». PG-13, драма, элементы романтики. (1/2)
Другой!.. Нет, никому на свете</p>
Не отдала бы сердца я!</p>
То в вышнем суждено совете…</p>
То воля неба: я твоя.<span class="footnote" id="fn_32566515_0"></span></p>
25 февраля 1832,</p>
Санкт-Петербург</p>
Зимний Дворец никогда Марии не нравился. Пафосно, по-европейски вычурно, вензеля-колонны как в Париже каком-нибудь, что за императорский дом это? Выделиться желание, ничем не более.
Но это, знаете ли, в проходной двор его превращать не повод.
— Ты что забыла здесь? — не первый уже раз Стефанию<span class="footnote" id="fn_32566515_1"></span> видит. Гордая, как всегда, хотя гордиться нечем. Польское восстание подавила Россия, причём жёстче некуда<span class="footnote" id="fn_32566515_2"></span>. В родные пенаты б эту выскочку, да надолго.
Однако Саша, похоже, не намерен. То туда позовёт, то сюда пригласит, сегодня вот в кабинет свой вызвал. Что от неё ему надо, гадать разве что остается. Хотя противно так о них… наедине думать, дрянь невозможная.
— А тебе что? — манерно. Ну-ну, продолжай, змея ты подколодная. Мария не знает будто, что ничего бумаг важнее не могло быть. Нет, невозможно такое. — Между прочим, столица ваша визитом доволен.
— А как иначе, — ещё бы доволен не был. Они же статут утвердили, по которому польская независимость аннулируется<span class="footnote" id="fn_32566515_3"></span>. Какая столица новым землям не рада, пусть даже временным, скажите на милость?
Стефания шире улыбку давит только. Нет, скорее оскал.
— Мальчик в дипломатии получше твоего, кстати сказать, — непринуждённо. — Вежлив, учтив. Остаётся хвалить.
К чему она клонит, интересно б знать. Не просто же так бравада, от нечего делать оды чужим столицам не поют. Особенно когда частью их страны стали.
— Вашему положению всё равно не поможет, — мертвого не воскресишь, польский народ свободным не сделаешь. Либо у России под каблуком, либо ещё у кого, хоть сколько Саша вежлив будет.
— Это, Мария Юрьевна, как сказать ещё, — взгляда не отрывает от неё. Но Мария тоже опускать не намерена глаз. Что за заявочки от польской прошмандовки начались? — Статут нам условия лучше некуда выдвинул.
— Суверенитет, как ни смотри, Польше снится разве что, — холодно. И с издевкой — не умеешь ты страну в руках держать. Никогда не умела, если вспомнить. Нечего тут даже полунамёков делать, было бы на что.
— Напрямую — нет, бесспорно, — исподлобья глядит. Знает, что интерес подогревает только. — Но кто обходные пути отменял?
— Династический брак тоже не светит, — приличных кандидатов польских нет, Марии ли не знать. Саша после той истории в шестьдесят первом<span class="footnote" id="fn_32566515_4"></span> все союзы лично контролирует, подозрительных не допустит. — Кто вам сдаст царских-то наследников.
— Разве мы о наследниках? — значит, таки о браке речь. И о каком же, извольте тогда пояснить?
На неё только смотрят с превосходством испытующе. Мол, сколько хочешь думай, не догадаешься. Хитро́ все рассчитано, чтоб даже Мария Юрьевна не поняла никогда. Правильно. Иначе и до попыток исполнить не дойдёт — раньше прихлопнут, как мух назойливых. Опасная фигура Московская, хоть и не столица.
Но хуже столицы. И знает об этом.
Потому в ответ глядит сверху вниз. Внимательно всё, что можно, разглядывает. Особенно — взгляд.
До неприличия радостный взгляд. Издалека видно, предвкушает. Наслаждается, торжествует уже. Ну, торжество понятно, пафос ясен. А предвкушение чего? А радость? Чему сильно так ты радуешься? Не тебя же под венец ведут.
Может, кажется — но оскал напротив шире становится. «Под венец»… С кем под венец? Не наследник, не император, разве что…
Вашу мать!
Чтоб им в аду гореть, да Стефании первой!
Правильно говорит, суверенитет у них будет. И защита, и свобода будет. И всё, что потеряли, отдадут. Приданое осталось наскрести невесте столицы.
Нашли, чёрт побери их, жениха завидного! Ком в горле, стоит подумать только. Это какая наглость, чтоб полячка да на Саше! На Саше, который от Марии последние полвека не отходит, руки не отпустит лишний раз! Все танцы на балах его, все жесты, все взгляды, все мысли.
Он же ей… её…
— Ах ты шл!.. — грозно вполголоса. Стефания сбивает с тем же пафосом:
— Шляхтанка<span class="footnote" id="fn_32566515_5"></span>, позволь напомню, — что ещё позволить?! Раз шляхтанка, благородство где?
Больше Стефания сегодня слова не скажет. Бьёт Мария несильно, но больно, одну за одной оплеухи отвешивает. Чтобы хавальник заткнула, навсегда желательно! Ни рожи, ни кожи, а еще смеяться взялась!
Ну, давай, отбивайся! В волосы вцепиться любая может, а ты хоть клок попробуй вырвать, пока за твои не схватятся. И в стенку — тоже несильно, в отместку.
— Петербургу скажешь, — с шипением. — В тряпки разорву на месте.
— Не видит мальчик ничего, — насмешку всё не вытравить. — С кем, глупый, связалс…
Окончание в стоне неясном тонет — Мария в стенку вжимает сильнее. Не вывернется.
А вот по щеке полоснёт ногтями запросто.
— Блять! — отшатнувшись, на подол не забывает наступить. Чтобы за ворот спереди притянуть. — Он у тебя даже не первый ведь!
— У тебя первый будто! — хватка слабеет от слов. — До нас слухи давно доходили. Кто бы подумал, русская столица…