6. «И братья меч вам отдадут». PG-13, драма, элементы ангста. (2/2)
— С пулей — не спорю, — откладывает бумаги. — Но негуманно казнить с пытками, не поймет народ! Да и государь так сказал, перечить незачем. В конце концов… Это восстание. Но не революция же, как во Франции. Никакой катастрофы не случилось ведь.
У Марии дыхание со злости перехватывает. Да…да знаешь ты хоть, о чем говоришь?! Катастрофы не случилось у него! Нет, не революция ни разу, о чем вы! Зачем перечить Николаю, правда что!
— Момент, конечно, с этим междуцарствием неудачный, из-под контроля вышло. За тайными обществами не уследили, вот и вылилось в три тысячи восстание. Но всего лишь восстание.
Всего лишь восстание?! Всего лишь?! Как так говорить можно, столицей будучи?!
— Всего лишь, действительно, — тянет, сжав в кулаке подол. — Уйма народу на Сенатской собралось, половина полков выстроились, в Николая с семьей чудом не прилетело, главы — дворяне, которых чуть не облизываем!
— Мария Юрьевна!
— Что Мария Юрьевна?! Милорадович пристрелен, народ взволнован, еле как обошлось! Ты все лучше меня чувствовал, в себя прийти не мог! Они слишком близки к цели были, не хуже меня понимаешь! И после этого — казнить только пятерых?!
Стук глухой и громкий — Саша кулаком бьет по столу. По-армейски, так, что подпрыгивает весь стол. И поднимается во весь рост, к Марии вплотную. Смотрит зловеще сверху вниз.
— Да, я сказал. Только пятерых.
— Ах ты… — сквозь зубы. — Недоросль бесхребетный, а не столица. Как был у царей на побегушках, так и останешься. Рано тебе империю в руки давать, не заслужил!
Заслужил, давным-давно заслужил. Неправда как есть слова, и не будут никогда правдой. Но Сашу все равно задевает, еще бы нет. Брови у переносицы сводятся, глаза блестят исподлобья.
Таких слов он даже Марии не спустит. Особенно Марии, уж честно сказать.
— А вам и завидно, что не в ваши руки дана? — знает, на что давить. — Хоть триста раз не заслужил, я столица России теперь. И всем, — подчеркнув. — Считаться со мной советую.
Громче не говорить старается, из себя не выходит. Нарочно ведь как образцовая столица себя ведет. Бесит.
— Пошел ты, — откровенно выплевывает. — Всего ничего правишь, уже незнамо кем себя возомнил. Так-то ты империю свою защищаешь, на ссылки все надеешься?
— На что надеюсь — не ваше дело, — ладонью опирается, как специально, о стену, аккурат рядом с ее головой. Чтобы совсем из-за его спины света не видно стало. И взгляд не отводит, паршивец. — Но тем не менее. Решений моих не оспаривать, — низко, с угрозой. — Ваше же благо.
На секунду сердце замирает. Отнюдь не в порыве гнева — а лучше бы в нем.
«Делай, как я, Московия, тебе говорю. Вашим же лучше. Меньше будет восстаний».
— Отойди, — каменным тоном. — Отойди, я сказала.
Он отходит послушно, растерявшись. Мария почти что летит к двери.
— На что столица надеется — именно что мое дело. Но раз столица настаивает, — взявшись уже за ручку. — Что я против столицы могу?
Хлопает дверью. Нечего ей здесь больше делать. И быстрее отсюда подальше. Плевать, что на каблуках и бегом. Где-то в душе надежда теплится, что Саша побежит за ней. Но один коридор другим сменяется, а позади шагов не раздается. Так и проходит в покои свои в одиночестве гордом. Тут же чернила с рук смывает, яростно пятна оттирая.
Пусть делает, как знает. Пусть уже как хочет поступает, его вопросы, в конце концов. Его декабристы, на его власть посягали. Марии без разницы должно быть.
Но ведь… Ее же ошибок наделает. К чему милосердие сумасбродное ведет, не знать лучше никому. Такое вот восстание последним не будет точно — а потом и до катастрофы недалеко. Хотя восстания сами по себе катастрофа, с угрозой реальной уж точно. Мария помнит.
Шрамы на спине тоже помнят. Пульсируют в такт сбившемуся сердцу. Мол, восстание всего лишь, да?
«Не понравилось, верно, Московии, как хан подавил?»
Нет. Нет, ерунда, бред. Саша таким, как Сарай-Берке, никогда не станет. Саша от касания каждого краснеет, за ручки взяться тушуется, от поцелуев в лоб имя свое забывает. Саша на чужую честь и гордость посягнуть не подумает даже, не так воспитан и создан.
Но все-таки…
Правильно. Он теперь столица. Сам решит, каким станет и кто под властью его окажется. Насколько безоговорочно — не им знать. И что за это будет, тоже не им.
След от веревки на шее ноет. Плевать, что следов давно нет. Остаться даже не могло, не дурак же Сарай-Берке красоту портить. А все равно больно, что ни делай с этим. Сколько угодно раз свободным русским городом стань, не забудется. Повторяй, не повторяй себе, что Россия — не Русь, Российская империя — ни от кого не зависит давно, да и не будет больше никогда. Не допустит этого столица.
«Именно я здесь столица империи».
Не станет он таким, нет, ни за что. У него каких-то декабристов четвертовать рука не поднимается, куда уж. Не будет Саша, ее родной, можно сказать…
«Решения мои не оспаривать. Ваше же благо».
Не будет. Никогда в жизни. Что бы ни сделал, как бы ни смотрел.
Не приснится никогда его взгляд вместо Сарай-Берке. Это же Саша.