5. «Царям не совладеть». PG-13, hurt/comfort, элементы ангста. (1/2)

…На балкон,

Печален, смутен, вышел он

И молвил: «С божией стихией

Царям не совладеть».<span class="footnote" id="fn_31632421_0"></span></p>

Ноябрь 1824, Санкт-Петербург</p>

Наводнение закончилось.

Смотреть было страшно даже Марии. Бессмертной, да ещё с верхних этажей дворца. В полной безопасности и без шанса где-то там оказаться.

Там — в сердце Петербурга, на берегах Невы. Где воды в два с лишним роста человеческих, а улиц не видно вовсе. Где сейчас разве что берега гранитные остались безжизненно-пустые. Немудрено — погибших человек триста, а живые все боятся выходить.

Вдруг опять?

И не спасет никто. Даже царь сам признался — нечего здесь делать. Стихия. Город так выстроен. Не учёл Пётр Великий, что Нева бурная, наводнения будут.

Да-да, не учёл. Марию спросить, так Пётр в жизни ничто не учитывал. Окно в Европу ему подавай, причём вот на этом месте. Дескать, флот удобно строить шведам в устрашение, мощь российскую пусть новая столица покажет.

О географии подумал Его Императорское. А о том, чтоб столицу новую не топило — извините. Ещё Сашеньку на руках носил, а каково ему, когда вред такой городу?

Ладно пожары московские, воля Бога на это. На создание города — только рука человеческая. Саше теперь с этим проклятьем смириться только.

Саша и пытается хоть сколько-нибудь. Стоит на дворцовом балконе, на город смотрит. Зрелище обычно торжественное, но сегодня безрадостное совсем. Мокрый гранит и пустое серое небо. Ни души вокруг.

— Отсюда Васильевский видно, — тихо очень. — Там камня на камне нет.

И если бы на одном Васильевском. Весь Петербург водой накрыло, все каналы и улицы. Представлять не хочется, как Саша себя чувствовал. Ещё ведь в покои свои не пустил, слабость не пожелал показывать. Все на чём свет стоит ругались, что помочь не позволил.

Мария одна понимала — ничем тут не поможешь. Когда твой город, жизнь и любовь твоя рушится, никого рядом видеть не хочешь.

Разве только потом.

— Тебе хоть лучше? — насколько может быть после такого лучше. Удивительно, что вообще встал на первые же сутки. Обычно до третьих подняться не могут с такими-то разрушениями. Столица всё-таки, видимо.

Или просто надеется. На что-нибудь.

— Немного. Выйти вот решил, подышать воздухом… — «лучше бы не выходил», сам почти сказал. Одного взгляда же хватит, чтоб ясно стало — тут надеяться не на что. Нева беспощадна.

Отец твой беспощаден. Даже к парадизу своему. Прекрасно же всё знал, все риски понимал, Мария сама ему триста раз объясняла. Хочешь город новый — кто ж мешает-то, место удачное выбери только. Не на болоте со шведами рядом! Так нет, что ты, Мария Юрьевна, смыслишь. Вся Россия знает, что звания столицы лишаться не хочешь. Да и не твоё это дело — парадизы строить. Что ты можешь тут сделать?

Не её, конечно. Только теперь-то что?

А ничего.

Теперь уже нечего делать.

— Саш, — кладёт руку на плечо. — Ты ничего не сделаешь. Петербург на века наводнениям подвержен. Мы с тобой бессильны здесь.

— Почему? — его передергивает от холода. Нечего в ноябре в одной шинели нараспашку выходить. — Люди за нашу жизнь душу бы продали. Нам и время, считайте, подвластно, и прогресс, и бессмертие… всё, что неподвластно им…

«А мы бессильны там, где люди вершат судьбу».