4. «Люблю я Кавказ!..». PG-13, флафф, драма, романтика (2/2)
— Вразумительный ответ я услышу? — «извинись!». Откуда Бештау знать, что извиниться надо, у него на лбу непонимание этого мира написано. Кавказский город в отрыве от мира, а ты от него знаний как прилично себя вести хочешь.
— Геша, я услышу хоть что-нибудь?
Геша молчит. Сашин льдистый взгляд, насквозь пронзающий, меньше минуты выдерживает. Так на тех смотрят, кого в лучшем случае в Сибирь ссылка ждёт. В худшем…
Саша снимает перчатку. Мария забывает на секунду, что сердцу нужно биться.
— На рассвете завтра, — кидает под ноги. — Ищите секунданта. Пистолеты мои, заряжу сам.
— Александр Петрович?.. — шепчет несчастный Бештау.
— Причину, я надеюсь, не надо пояснять?
Надо. И, возможно, не раз и не два. Но без Саши кто-нибудь пояснит. Саша искренне уверен, что честь Марии Юрьевны обязан защищать.
А с ней поговорить?
«Ты еще и пистолеты привез?!»
«С ума сошел?»
«А если…»
Никаких «если». Никаких «если», ничего не случится, в голову не шмальнет. Горцы, правда, без промахов стреляют — на черкесах наловчились, но и столицу империи нельзя недооценивать.
А всё равно страшно где-то внутри. Вдруг на обрыве стрелять соберутся? Вдруг неудачный выстрел? Вдруг…
Ночью спится… Да никак не спится. Всё от окон напротив взгляд не оторвать. Там уже спят, шторы задернули — сонным любой промажет, пренебрегать нельзя. Ну зачем, зачем, скажи на милость? Можно ведь и со скалы сорваться, далеко и надолго хватит. Может жизненно важные ткани пулей задеть, тебе это надо? И ради чего?
Наутро ни письма, ни грамотки. Рвать и метать охота — вот ведь нахал, записку не судьба оставить! Но Мария ждёт.
Ждёт, когда явятся. Когда снова в глаза посмотрит эти серые. Когда добьётся наконец, стоило ли того.
«Когда бояться будет нечего», — само собой приходит на ум. Понятное дело, переживать не о чем, ничего страшнее пули в ногу не будет точно. Ещё и обратно своим ходом приедут, руки пожимая.
Не на носилках и в сознании. Да. Именно. Иначе никак.
Захотелось же дураку за честь прекрасной дамы, провались он вместе с Бештау к чёрту! Прекрасной даме, может, не надо совсем, чтоб за неё стрелялись…
— Мария Юрьевна, к вам… — камердинер, и тот, наверное, всё по её взгляду понял уже. — Пустить?
— Мгм. Если медленной казни не боится, пусть зайти попробует.
А чего ему, он с Марией рос. Столько пустых коробок, пинков и подзатыльников, что медленная казнь без разницы. Ну-ну, посмотрим.
— Саша, вы… — слова предательски не находятся.
Стоит, красавец. Живой. Плечо левое прострелено, рука в повязке, на рубашке подсыхают брызги красные. Рожа как у кота, который сметаны наелся.
— …что? — это он о чём? — Отстоял, не волнуйтесь. — и улыбается ещё. Что за выражение лица мерзкое? Ты столица или мальчишка обыкновенный? В голове что должно быть, чтоб к дуэлям легкомысленно так относиться?
Мог же и…
— А я и не волнуюсь, — подходит к нему. Выше на голову вымахал, в глаза неудобно смотреть. — Кто ж волнуется за идиотов?
И пощечину. Звонкую, резкую, обжигающую. Скажи спасибо, что не горящую. Не так сильно, как могло быть. Но всё равно заслужил своим идиотизмом. Не маленький ведь уже ерундой страдать.
— Мне пояснить за что?
— Не нужно, — вмиг вся гордость с лица сбежала. Весь пыл угас, едва начавшись. — Правда, не стоит… Безрассудство, конечно же… — есте-е-е-ественно, такой красивый жест не оценила Мария Юрьевна. Как жить теперь?
Какой, к чёрту, жест? Ты же сильнее мог пострадать. Могло не в руку, а в сердце попасть. Или того хуже — в голову. Больно ведь. Адски больно. Заживало бы ещё долго. Нельзя себя обрекать на это за просто так. Или почти за просто так.
Саша потирает щеку, опустив глаза. Сам не понял, за что прилетело, но понять пытается. А не получается — потому что не он тут из угла в угол бегал, на удачу надеясь и все известные молитвы вспоминая. Не он раздумывал, кто первым выстрелит, будут ли пули, надёжный ли секундант нашёлся. Не ему всю ночь не спалось.
А может, и ему тоже — вон, лицо бледное, сам за стенку держится…
— Вам воды? — если б так просто всё.
— Н-нет, — головой качает. Самого в сторону ведёт, еле на ногах стоит. — Прошу извинить…
— Давайте-ка на кровать, — не хватало, чтоб тут же в обморок грохнулся.
Кровать в дамской комнате, конечно, дело предосудительное. Саша протестует секунды три — видимо, пока не темнеет в глазах. Потом сам падает, головой аккурат на колени Марии. Интересно, что будет, когда в себя придёт. Как вот на него злиться, рыцаря недоделанного?
— Удобно? — что-то невразумительное в ответ. — Сильно голова кружится?
Ещё бы не сильно: сколько крови потерял. И язык не поворачивается сказать, что она права была. Никакого от правоты наслаждения, когда у тебя на коленях столица Империи изволит почивать. Если и впрямь спит, кстати сказать… Хорошо бы так.
— Вот тебя кто за язык тянул? — положив руку на лоб. Холодный, даже слишком. — От Бештау другого ждать смысла нет, сам же понимаешь.
— Зато весь Константиногорск бы про это судачил, — ага, так он прямо здесь и уснул. — Геша же как помело, один знает, все… Ай…
Вот не разговаривал бы. Лучше ведь не станет. Без того сил нет, ещё разглагольствует. Но пускай. Главное, что жив, относительно цел. Хотя отлежаться придётся дня полтора. Отлеживаться, правда, Саша не будет. Уже завтра вскочит и будет заверять, что как новенький. Пусть хоть сейчас не дергается.
— …вот, и он стрелял первым. Попал. Видать, надеялся, что упаду, но не тут-то было. Мне сдаться предлагали, да напали не на того. Выстрелил — и сильнее задел, представьте!..
Кажется, полегчало. Временно или нет, сказать сложно. Мария всё равно просит подать сладкого чаю — сахара не жалеть! — и смотрит Саше в глаза.
— Ну так, не зря стрелялись? — испытующе. Знает, что он ответит. Но не знает, что повернётся, поцелует в ладонь и сожмёт рукой свободной. Так, чтобы обе руки к лицу прижимались.
— Еще бы повторил.
— Я вам повторю!
На коленках и так можно полежать. И необязательно лезть под пули. И Геша, если честно, не так уж неправ.
И на Кавказ ехать, конечно же, стоило.