Вопрос 8 (2/2)
— Где эта тонкая грань между политикой и верой, учитель? — Хюгеред нахмурился. — Почему нас учат милосердию Зардушту и его снисходительности, но в то же время любое отклонение от догм — ересь, подлежащая уничтожению? Как можем мы проповедовать священную войну против еретиков и предателей Зардушту, если смерть сама по себе величайший грех и скверна, от которой не отмыться? И как вообще мы можем верить в собственную праведность, если наша природа осквернена с самого начала? И почему смерть — это скверна, если это неизбежная часть любого цикла? Почему болезни скверна, а причинённые раны и увечья нет? Где грань между допустимым и страданиями, которые нам доставляет наша природа и наше тело?
Витта внимательно слушал адепта, пристально всматриваясь в его лицо, видя на нём искреннее непонимание, несогласие и непринятие. Он понимал негодование своего ученика, ведь переживал схожие чувства, снова и снова возвращаясь мыслями ко второму фундаментальному догмату.
Болезни, но самое главное смерть — самая страшная скверна, какая только может обрушиться на голову человека. Врачи и могильщики — про́клятые люди, которых уже не спасти, которые добровольно вручают себя Франхрасьяну, проникаясь этой скверной. Отношение к ним хуже, чем к бродячим псам, но чем было бы общество без них?..
Лечить больных запрещено, ведь считается, что это дэвы насылают на них свою порчу. Лишь искренние молитвы и милость ашуров могут спасти болеющего человека, но если он умирает от своей болезни, значит, он не был достаточно чист и праведен для спасения. И смерть, высочайшее проклятие, сама настигает его.
Однако со смертью в принципе никто не может побороться. Тело грешно и полно скверны, отчего тем, кто ещё жив, запрещается касаться мертвеца и смотреть на него, чтобы не быть осквернёнными также. Они могут лишь надеяться и молиться, что душа всё же оказалась достаточно очистившейся для того, чтобы быть достойной войти в светлый чертог и пополнить сонм светлого воинства Зардушту — к этому все люди и стремятся, на самом деле, по-своему пытаясь заслужить такую милость. И священные войны, и уничтожение неверных, и борьба с ересями как нельзя лучше гарантируют её, ведь срезают семена Франхрасьяна в мире живых, разве нет?
Но это было так глупо. Жизнь и смерть — две стороны одного целого. Грешниками были те, кто сознательно творили зло, убивали по прихоти, грабили, клеветали, лгали, насиловали. Но едва ли грешником было новорожденное дитя, умершее, к примеру, от ненадлежащего ухода, не правда ли?
— Мне знакомы твои сомнения, мой ученик, — в конце концов Витта тяжело вздохнул, медленно покачав головой. — Я и сам задаюсь подобными вопросами и пытаюсь найти на них ответы. Но боюсь, Хюгеред, лицемерие священной церкви происходит от искажения истины, исходящего от самого нашего бога. Он слишком рьян и бескомпромиссен в вопросах борьбы с собственным братом.
— Но если он всесилен и так хочет одержать над ним верх, почему просто не подарит людям бессмертие? — адепт скрестил руки на груди, и наставник одарил его долгим задумчивым взглядом.
— Смерть — конец любого пути, даже божественного, — пространно отозвался тот. — Боги не властны над смертью и сами могут подвергнуться ей. Вероятно потому Зардушту бессилен перед этой силой и пытается наполнить её жизнью иными способами. Это сложный вопрос, мой ученик, но и на него я ищу ответ.
Хюгеред снова нахмурился, а после решительно посмотрел на учителя, обратившись к нему прямо и твёрдо:
— Я знаю, мастер, что ты занимаешься исследованиями, которые иные могут посчитать ересью, — приглушённо произнёс он и качнул головой. — Не ведаю я, правда, чему они посвящены, но чувствую, что нам с тобой по пути. Прошу, возьми меня в свои ученики, ибо одинок я, и пребывание моё здесь для меня в тягость. Я разочарован и растерян, и я прошу тебя показать мне свой путь.
Хюгеред склонился в почтении, ощущая на себе всё такой же внимательный, пристальный и несколько задумчивый взгляд. В конце концов, наставник хлопнул его по плечу, сжав его, и вынудил юношу взглянуть в свои глаза.
— Я давно наблюдал за тобой, юный ученик, — медленно произнёс он. — И я знаю, что я могу на тебя положиться. Я расскажу тебе о своих изысканиях и покажу иную сторону. Но будь готов, юный ученик, что это знание еретично и запретно, и если когда-нибудь нас уличат в нём, нас будет ждать огонь священного костра инквизиции. Готов ли ты пойти на такой шаг?
Хюгеред выдержал на себе пригвождающий немигающий взгляд. Мятежный дух, ищущий познания и ответов — он не слишком в этом отличался от учителя, и он уже давно всё решил для себя. А потому он сжал в кулаках руки и уверенно кивнул:
— Я готов.
Отец Витта удовлетворённо усмехнулся, и глаза его вдруг взблеснули странным блеском. Он заглянул куда-то за плечо юноши и негромко обратился к нему:
— Хорошо. В таком случае, нам не помешает помощь твоего друга, так настойчиво следующего за тобой, — и видя, как медленно округляются глаза Хюгереда, с тонкой проницательностью уточнил: — Ты же не думал, что я не замечу могучего дэва, сопровождающего тебя последние несколько месяцев? Мои изыскания вынудили меня тесно соприкоснуться с их миром, их силой и ими самими...