Вопрос 2 (2/2)
Он улыбается ей — так, как не улыбается никому. Его холодные глаза горят тихим огнём, будто он снова жив, и кончики пальцев едва касаются мягкой щеки. Она знает даже лучше него самого, что это конец, как и знает, что он никогда не поддастся её искушению.
— Ты помнишь, почему мы бежали? — смотрит прямо в глаза, видя в них страх, боль и подступающие слёзы. — Помнишь, из-за чего и ради чего всё это было?
Консул отвёл взгляд, бросив его куда-то вдаль, не то вглубь сада, не то на чёрный траурный бархат неба. Красивое лицо его сделалось одновременно печальным и безмятежным, и он приподнял уголки губ вверх.
— Если нас уничтожат, это будет означать лишь то, что у таких, как мы, больше не будет надежды. Нас перебьют как крыс или запрут в клетки догматов. Нам не оставят выбора. Нам не оставят ничего. Мы вновь превратимся в еретиков. Мы вновь будем одиноки. Я не могу всё бросить, Луве. Я не могу уйти — ни с тобой, ни вообще. В конце концов, я тоже мёртв — мне нечего терять.
Он почувствовал, как Луве крепче сжала его руку. Она закусила губу, пытаясь сдержать слёзы, не моргая глядя в спокойное лицо Атратина. В конце концов вздохнула и тихо прильнула к нему, обнимая за руку и кладя щёку на мужское плечо.
— Атефек... — длительное молчание нарушил её негромкий шёпот, и Сервилий удивлённо опустил глаза на печальное, но уверенное женское лицо. — Когда-то давно ты спрашивал, какое моё истинное имя, — не отрывая глаз от точки перед собой, всё также негромко произнесла она. — Так вот, другие дэвы знают меня под именем Атефек.
— Что оно означает? — Атратин в признательности прикрыл глаза, спросив осторожно, и дэва поджала дрогнувшие губы.
— «Привязанность», — ещё тише ответила она после небольшой паузы. — Многие из-за этого сочувствовали мне и насмехались надо мной.
— Я благодарен тебе, — консул осторожно привлёк к себе хрупкое женское тело, целуя пепельную макушку, обжигая холодным дыханием горячую кожу.
Он знал, что ни дэвы, ни ашуры не открывают смертным свои истинные имена, называясь именами, собственно, смертных. Сказать своё имя, значит, проявить неслыханное доверие, и то, что Луве открылась ему сейчас...
— Я останусь с тобой до конца, — она крепко обняла его, спрятав лицо на его груди. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебе помочь. А если я буду бессильна... Обещаю, я не отведу глаз и буду смотреть, как бы больно мне ни было. Ты навсегда останешься в моей памяти, и я отдам тебе дань уважения... за всё, что ты сделал для всех нас. И для меня, Хюгеред.
Он улыбнулся — печально и горько. Прижал в ответ дэву, что когда-то давно сама выбрала его своим спутником, гладя её по обнажённым плечам. Она единственная помнила его собственное настоящее имя, называя его только им одним, игнорируя имя новое. Для неё он всегда продолжал оставаться юношей Хюгередом — что ж, теперь пришло время ему умереть окончательно.
Как и консулу Публию Сервилию Атратину.