Вопрос 2 (1/2)
Ночь опускалась на пустыню. День разливался кровавыми лучами заката, и окровавленный песок и камни ярко блестели в них. Тяжёлая осада отзывалась усталостью даже в среде немёртвых, и крайний бой поставил их перед безжалостным осознанием: оборона сломлена, и Жизнь торжествует над Смертью.
Консул обходил линию укреплений, как всегда инспектируя её и осматривая новые бреши, нанесённые оружием и магией. Тела павших общей кучей лежали на подступах. Эльфы и люди, некогда живые и шагнувшие за грань — все встретили свою окончательную смерть именно здесь, и было в этом что-то красивое и ироничное. Консул покачал головой, глядя на мрачную картину, продолжая обход.
Их осталось так мало. Выжившие из Канмандега и Батьи отступили вглубь пустыни, чтобы усилить оборону Чаррадаша, но упорству эльфов и людей можно было лишь позавидовать. В этот раз они хорошо подготовились, и даже безжалостная пустыня не смогла сломить их. Они стояли и наступали, и Атратин понимал: немёртвым не выстоять.
По пустым, тихим, частично разбитым улицам он возвращался в свой дом. Горечь сжимала небьющееся сердце, и консул не сдержал тоскливой усмешки. Его родина, его вотчина конала в агонии у него на глазах, и он ничего не мог сделать с этим — лишь разделить её. Стоять во главе тех, кто доверили ему своё существование, и если такова судьба — пасть вместе с ними раз и навсегда.
Страха не было, но было лишь печальное принятие. Некроманты всегда жили мирно, сохраняя нейтралитет и не провоцируя конфликты. Были жертвой чужой агрессии, костью в горле, от которой так упорно и отчаянно пытались избавиться те, кто боялись их и даже не пытались понять. И вот теперь...
Темнота рабочего кабинета встречает его печальной скорбью. Не было страха, но было сожаление. Всё, что он любил, его родина и послушники, живущие под его началом, его надежды и место, что приняло его — всё должно было быть уничтожено, и он больше ничего не мог сделать, чтобы не допустить этого. Лишь пасть вместе с ними, оставив на поругание живым мёртвые руины и тела. Такова, значит, была судьба изгнанников и еретиков?
Он усмехнулся, прикрыв глаза. Почувствовал за спиной бесшумное присутствие — Луве как всегда была рядом. До последнего сопровождала его, отказавшись бросить даже тогда, когда стало понятно, что это конец.
Луве... Такая же изгнанница и «еретичка». «Тёмная лживая тварь», «мерзкая демоница», совращающая душу и продающая её своему тёмному владыке. Избравшая его ещё в те далёкие дни, когда он был жив, и верно следующая за ним до этого мгновения. Дэва, назвавшаяся именем «Любовь» и отдавшая Атратину самое дорогое, что у неё было — ему действительно было жаль, что всё закончится именно так, и Луве останется одна на руинах мёртвого города, прижимая к груди то, что останется от его тела.
— Чаррадаш падёт, — его тихий голос растёкся по тишине кабинета, нарушая звенящее молчание.
Пугающее затишье, когда не слышно даже завывания ветра в пустыне, словно какая-то ужасная магия поглотила все звуки. Отгремело тяжёлое сражение, и вот-вот должно было загреметь следующее — а между ними это мучительное молчание, дарующее ложную надежду и передышку.
Бархат ночи укутал пустыню, опустился на руины и изувеченные тела мёртвых. Прятал кровавые реки, что жадно испивал песок, да обломки оружия и плоти. Ночь дарила надежду не менее ложную на то, что новое утро принесёт долгожданное облегчение и избавление. Ведь так могло быть где угодно, но только не в пустыне. С кем угодно, но только не с немёртвыми, которым даже в собственном доме были не рады.
— Это сражение будет последним.
В голосе консула Атратина не было ни печали, ни страха — лишь данность. За более чем пятьсот лет существования многие вещи воспринимаются гораздо спокойнее и проще, а Сервилий как никто знает, что всему всегда приходит свой конец. И он спокойным шагом выходит из кабинета, шагая по пустынному коридору своего дома, и выходит в любимый сад, чтобы в последний раз побыть в нём. Держит ровно и уверенно спину, и спокойная сила всё также волнами расходится от него. Что ж, время пришло.
— Не ходи! — она как всегда следует за ним и появляется из-за его плеча, и обжигающе-горячие пальцы в отчаянии хватают ледяную руку. — Они всё равно все уже мертвы — зачем тебе оставаться здесь? Давай сбежим! — с таким же отчаянием она смотрит на него полными искреннего страха глазами и напоминает Сервилию напуганного ребёнка, а не древнего могучего духа.