глава вторая. на краю ямы. (2/2)

Приятного в этом действе было мало, и дело было даже не в том, что потом, узнавая об этих вполне закономерных экспериментах его юности, мать избивала его едва не до потери сознания. Все было гораздо проще: как и все прочие люди, девушки виделись ему нескладными монстрами без лиц, а жмуриться от отвращения, когда пытаешься поцеловаться, как выяснил Нил, было не очень культурно и уважительно по отношению ко второму участнику происходящего действа. И поэтому он смотрел, и, естественно, ни одной положительной эмоции ко всему этому не испытывал.

Так что — нет, ему не понравилось ни целоваться, ни хоть как-то взаимодействовать с девушками. С парнями после таких выкрутасов от своего сознания он даже не пытался, пусть и не видел в этом чего-то криминального. Но — нахуй надо.

— Не интересуют ни те, ни другие, — ровно ответил Нил, выползая из своего задумчивого состояния, и отвернулся. Он надеялся, что прошло не очень много времени, потому что такие «заплывы» он не очень хорошо мог контролировать, а вряд ли бы хоть кем-то они посчитались чем-то нормальным. — Не вижу смысла.

— Столько упускаешь, — с еще более фальшивой бодростью отрапортовал Ники, но Нил только отмахнулся. Рука едва шевельнулась в воздухе и снова упала обратно на свое место на предплечье другой, прячась в сгибе локтя. Он начинал медленно отключаться, и это было плохо.

— Не понимаю, почему тебя это вообще интересует. Я сюда не за тем приехал, — надо хотя бы немного поддерживать впечатление хоть сколько-нибудь адекватного человека — хотя бы попытаться. Судя по витавшему в воздухе скепсису, попытку ему не засчитали даже из жалости.

— Просто спрашиваю, — недоуменно ответил Ники и, кажется, беспомощно обернулся — силуэт его головы дернулся. Нил сщурил глаза еще больше, пытаясь сделать изображение более четким, но с треском провалился — картинка только сильнее расплылась под воздействием таблеток и апатичной усталости.

Сбоку по белой стене стадиона чьей-то невидимой рукой выводилась кровавая надпись, которая, как он думал, сейчас крутилась в головах его сопровождающих: «Парень, ты под чем?»

— Он хотел сказать, сгорает от любопытства, — уточнил Аарон. Его голос был похож на телевизионные помехи.

Кажется, ему уже снова надо было принимать таблетки. Или нет? Цифры в голове не сходились.

— Мы идем или нет? — без всякого выражения вбросил в пространство Нил, задрав голову к небу и сжав пальцами переносицу. Он правда не мог точно вспомнить интервал между приемами и надо ли ему попытаться спрятаться, чтобы закинуться; это почти пугало его. Ключевое слово — «почти». На самом деле Нил чувствовал только неимоверное желание лечь и заснуть на ближайшие пару суток. Или месяцев. Или вообще впасть в спячку на неопределенный срок.

Не сразу вспомнилось, что таблетки остались в сумке. Которая осталась в квартире Ваймака. Блядство.

Парни промолчали; ко входу на стадион не двинулся даже Кевин.

— Эй, с тобой все в порядке? — наконец решился на вопрос Ники, с минуту понаблюдав за тем, как Нила пошатывает. Нил ответил ему мутным взглядом — перед глазами все мешалось, и он уже толком не различал даже яркие белые глаза Эндрю.

— Не хуже обычного, — он с силой потер лицо, натянув на ладони рукава кофты и прихватив пальцами манжеты, чтобы рельефная ткань сделала ощущения острее и поспособствовала его возвращению в реальность. Помогло только отчасти. — Либо идем, либо я возвращаюсь спать.

Кевин наконец отмер — Нил понял это по слабому звяканью цепей — и набрал код, пропуская их внутрь стадиона.

Тоннель, ведущий ко внутренним помещениям «Лисьей норы», в другое время мог бы вызвать у Нила приступ паники — один из многих, которые случались по довольно странным причинам, — но сейчас была разве что слабая вспышка раздражения: топорные галлюцинации крови на стенах и непонятно каким образом развешанных по потолку кишок не могли бы впечатлить его, даже будь он совсем без таблеток.

Надпись «Лисы» расплывалась и стекала на пол кровавыми ошметками мяса, обнажая спрятанное под собой уродливое СЛОВО, и Нил подумал, что это весьма символично — то, что огромные буквы были начертаны почерком его матери.

• • •</p>

Лежа ночью в квартире Ваймака без сил и желания заснуть, Нил не мог прогнать из головы произошедший на стадионе эпизод.

— Забудь про стадион, про «Лисов», про свою бездарную школьную команду и про семью. Не думай ни о чем, кроме экси и того, куда оно может тебя привести. Что ты видишь?

— Тебя.</p>

И тут он даже не соврал: там, в тот момент, когда Кевин закрыл ладонью его глаза, Нилу показалось, что на секунду он действительно почти увидел именно его — настоящего Кевина Дэя, не испорченного его больным сознанием и таблетками. И возбужденная радость, пробившаяся сквозь толщу апатичного льда, смыла собой и мутное разочарование от того, что на тренировке он толком ничего не сделал, потому что с переменным успехом отвоевывал у усталости возможность играть, и вялую ненависть к своему беспомощному состоянию, тонкими паучьими лапками скребущуюся у него в черепе под темным нечитаемым взглядом Кевина, явно не ожидавшего, что его собственный выбор окажется настолько отвратительным.

Он видел. Он, черт возьми, видел, и это стоило даже того подобия стыда, которое он испытал, когда даже в голосе Ники бензиновой пленкой по воде расплывалась неуверенность в том, что Нил сможет подтянуть свой уровень до более-менее приемлемого к началу игрового сезона.

Нил зажмурился, погружаясь в назойливо гудящие мысли и пытаясь вызвать перед глазами воспоминание: расплывчатые пятна, черные волосы, зеленые кляксы глаз — и удивительно четкая, но маленькая римская двойка на скуле.

Не то чтобы Кевин виделся именно человеком — нет, он все еще был искаженным, все еще не был каким-то целостным, но это было самое близкое к человеческому существу, что Нил видел когда-либо за всю свою жизнь.

Он невольно поднял руку к лицу и прикоснулся к коже под глазами — темной, с фиолетовым оттенком из-за синяков, выступивших потому, что он не спал нормально с самого подписания контракта. Когда спустя пару секунд он отнял руку, на ней остались неоново-голубые разводы — под тот цвет, которым всегда обозначались ледяные глаза отца.

На стене перед его взглядом материнским почерком кто-то снова выводил кровью «БЕГИ».