Часть 3. Папочка. Глава 18 (1/2)
Оливия МакГреди не любила бегать.
Это занятие напоминало о временах, когда она была маленькой, невыносливой, не могла убежать или сопротивляться.
Ее слабостью тогда было легко воспользоваться, чего не чурались окружающие.
Даже когда хотелось, Ливи не была способна дать отпор. Слабые руки не годились, чтобы дать сдачи, а дефективные глаза, чувствительные к свету из-за аномально расширенных патологических зрачков, не пригодных к сужению, четко не видели ничего ближе пары футов.
Оливия была не просто дальнозоркой, в придачу она испытывала сильные головные боли, когда долго читала или оказывалась под ярким освещением.
Девочка родилась слабой. Сперва ей не давали прогноза выжить, затем считали слепой, а после приговорили остаток жизни провести со слабыми кистями.
Бракованный ребенок оказался не нужен родителям, но Ливи никогда не винила их. Первое время она и вовсе ничего не понимала.
Зато винила себя.
Девочка до крови расцарапывала кутикулу, грызла ногти и ставила синяки слабыми кулачками. Однажды едва не залила глаза средством для устранения засоров, благо одна из нянечек вовремя заметила Оливию в каморке с хозяйственной утварью.
Ливи не имела представления о семье, но понимала, что с изъяном, хуже других, слабее. Дети вокруг неустанно и всяческими способами об этом напоминали. А поскольку агрессия, обида и боль не имели выхода наружу, то обращались внутрь, разрушая девочку еще и оттуда.
Врачи пытались помочь разрабатывать кисти и подобрали для Оливии очки, но зрение оказалось настолько плохим, что пришлось использовать очень толстые линзы, чтобы девочка могла хотя бы читать.
При изучении ее гиперметропия оказалась нетипичной, из-за чего Оливия не смогла хорошо видеть даже в очках.
Зато она прекрасно видела вдаль.
Как оказалось, лучше, чем окружающие.
Мир как будто натянули на лицо, и все, что было поблизости, расплывалось перед глазами, но далекие предметы стали ближе.
Эта способность никак не облегчила жизнь. Оливию по-прежнему было легко догнать и ударить. Девочка пыталась убежать, но часто спотыкалась и падала, поскольку плохо видела землю под ногами и неверно рассчитывала расстояние до препятствий из-за искаженного восприятия дальности.
Ливи много плакала. Но не так, как другие дети, их плач был отталкивающим и раздражающим.
Она плакала бесшумно и всегда в одиночестве, потом сожалея, что дала волю слезам. Ненавидела себя за слабость.
Но эмоции копились, плач и самоповреждение взаимозаменяли друг друга.
А потом Оливии надоело плакать.
Она стала учиться держать себя в руках, желая изменить хоть что-то.
Стало только хуже, и желание выместить на себе эмоции и причинить боль закончилось ударом головой о стену до легкого сотрясения.
За это Ливи наказали и заперли в туалете. Поначалу она от ярости втыкала под ногти и в кожу зубочистки, сворованные из кладовой.
А после принялась швырять окровавленные зубочистки в стену.
В какой-то момент стало получаться лучше, и они не просто хаотично летали в разных направлениях, а целенаправленно и прицельно вонзались в кусок мыла на противоположном конце туалета.
К концу дня наказания Оливия научилась пускать зубочистки так метко и без промахов, что это заставило задуматься: возможно ли попасть в кого-нибудь живого?
Вооружившись новой пачкой зубочисток, Ливи присматривала жертву.
Обидчиков было много, и выбор широкий. Она выбрала самого пухлого, решив, что тому будет не так больно из-за жировой прослойки, и сделала прицельный бросок в плечо.
Зубочистка попала точно в цель, а силы пальцев оказалось достаточно, чтобы заостренный тонкий кусок дерева вошел в кожу как толстая игла.
Неизвестно, как бы отомстили Оливии за эту выходку, если бы к ней не приехал доктор Стивен Харт.
Он несколько лет посвятил изучению психопатии, и Ливи заинтересовала его. Разумеется, об этом девочка узнала гораздо позже, а сперва Стивен провел с ней несколько бесед и назначил лекарства, призванные снизить аутоагрессию и импульсивность.
Оливия поняла, что впредь за ней будут присматривать пристальнее.
Лекарства действовали, и желание причинять себе вред утихло.
Но теперь хотелось делать больно другим.
Оливия стала больше разрабатывать руки, в частности мелкую моторику, и завела привычку постоянно вертеть карандаш между пальцев. К тому же это успокаивало, и со временем получалось оборачивать карандаш вокруг большого пальца, играться и перекидывать из одной руки в другую.
Оливия тренировалась на разных продолговатых предметах, даже сосисках, и пальцы наконец расшевелились и стали покладистыми и ловкими.
Понадобилось два года, чтобы избавиться от этого изъяна.
И пусть Ливи еще не была способна хорошенько кому-то врезать, но теперь могла хотя бы самостоятельно зашнуровать ботинки и завязать узел.
Но это было только начало.
Из-за очков с толстыми линзами Оливию нещадно дразнили, поэтому она быстро смекнула, что так не пойдет, и решила учиться жить без них.
Если чуть вскинуть голову и сощуриться, то вблизи становилось видно лучше. А хороший обширный обзор вдаль никогда не доставлял проблем.
Наоборот, благодаря этому, Оливия могла незаметно наблюдать издалека, никак не выдавая это.
Так она покончила со вторым изъяном.
Слабость рук, не позволяющую ударить, Ливи однажды компенсировала другим радикальным способом: воткнула остро заточенный карандаш обидчику прямо в трахею.
После этого доктор Стивен приехал еще раз, чтобы забрать ее. И поставил условие: если Оливия причинит кому-то вред, то окажется в лечебнице, и он уже не сможет помочь.
Ливи было восемь, она имела весьма туманное представление о жизни и ее фундаментальных составляющих. Зато далеко видела, ловко крутила продолговатые предметы и монеты между пальцев и щелчком метала зубочистки точно в цель.
Стива это беспокоило.
Оливия видела, как напрягается его улыбчивое лицо во время бесед.
Стив явно пытался понять, является ли она одним из тех психопатов, которых он изучал. Считал, что она представляет опасность, поскольку в таком раннем возрасте сознательно причиняла вред себе и окружающим и не контролировала агрессию, на кого она бы ни была направлена.
Постоянно спрашивал, хочет ли Оливия сделать больно себе, ему и кому-либо еще, и так подробно расспрашивал о ее мыслях, чувствах, эмоциях, реакциях и желаниях, что было тошно.
Сказать в ответ было особо нечего, поскольку Ливи больше не испытывала такой агрессии, как раньше.
В новом приюте ее не трогали, а если бы и тронули, то она смогла бы заставить пожалеть, а заодно ознакомить с последствиями всех желающих последовать этому примеру и полезть к ней.
Стив предупредил остальных, что с Оливией стоит быть осторожными, о чем она однажды ненароком подслушала, но здесь было спокойнее, и настороженные и опасливые взгляды других ничуть не беспокоили.
Оливия видела, что Стивен хотел добиться какого-то участия, реакции, но она утверждала, что ничего особого не чувствует, и не понимала, что конкретно ему от нее нужно.
Стив на это лишь что-то записывал и ничего не говорил.
Ливи понимала, что он считает, что с ней что-то не так, но не знала, что именно.
Лекарства Оливия больше не принимала, и через некоторое время Стивен стал относиться к ней менее настороженно.
Она поняла, что вся та агрессия, ярость и деструктивные порывы были вызваны лишь немощностью, беззащитностью и неспособностью обезопасить себя.
А едва это изменилось, Оливия преодолела эти барьеры и приобрела парочку полезных и незаурядных навыков действенной самообороны, все былые чувства исчезли.
На их месте осталось выжженное нутро и пустота, которая, вероятно, и настораживала Стива.
Оливия смотрела вокруг, видела, как дети радуются, удивляются, веселятся, плачут, злятся, обижаются… И не только не чувствовала чего-то похожего, но и не понимала, что вызывает у них такое разнообразие ощущений и реакций.
Говорили они слишком эмоционально, чересчур крикливо и сопровождали громкими звуками каждую эмоцию.
Оливию это отталкивало, но если Стив и не хотел сделать ее такой же, как они, то явно беспокоился из-за такого различия.
Ливи могла сказать только, что ей нравится или не нравится, но часто отклика на окружающий мир было недостаточно, чтобы дать такое определение.
После переезда почему-то обострилась бессонница. Девочка и до этого плохо спала и с большим трудом засыпала, а здесь стало только хуже.
Она часами лежала в кровати без сна, а от лекарств, которые поначалу давал от бессонницы Стив, лунатила.
Бывали ночи, когда вовсе не удавалось заснуть, и лишь следующей ночью получалось поспать из-за усталости.
Стив давал разные рекомендации. Оливия спала в берушах, пила теплое молоко перед сном, гуляла и дышала воздухом, даже бегала до изнеможения и медитировала. Но подействовал лишь один способ: засыпать под звуки метронома, лежа пластом на спине и не шевелясь.
В общей спальне метроном мешал бы остальным обитателям, и вскоре Оливия получила отдельную комнату на втором этаже. Там пустовали несколько личных комнат для персонала, и девочке выделили одну.
Периодически бессонница все равно возвращалась, и метроном не гарантировал засыпание. И тогда жизненный цикл сдвигался: Ливи засыпала под утро, просыпалась вечером и всю ночь бодрствовала.
Проблемы со сном и зрением негативно влияли на учебу и мешали выполнять обязательные работы в новом приюте. Оливию освободили от дежурств, а училась она по вечерам, сразу после пробуждения.