Надлом (Тирис|Чернокрылый) (2/2)
Но она верит в то, что не заслужила ничего из этого. Ведь её боль — и не боль вовсе. Какая же это боль и какая же это проблема? Она здоровая молодая девушка с целым набором конечностей и хоть какой-то стабильностью в жизни — остальное не проблемы вовсе и не имеет никакого значения. Чего же тогда ныть попусту и привлекать к себе внимание?..
Горькие слёзы льются через край. Тирис срывает в крике и рыданиях голос. Плачет громко, пряча лицо на сложенных на столе руках, и не может найти ни облегчения, ни утешения. Лишь бездну боли и бесконечного отчаяния — своим падением она пробивает все возможные днища. И выбраться из этой ямы самостоятельно у неё уже не получится.
Счёт времени теряется; восприятие реальности двоится. Сознание рассинхронено, и Тирис одновременно здесь и не здесь. Боль топит в себе, медленно режет на маленькие части, и она не может никуда от неё деться. Лишь срывает в крике и рыданиях голос, пытаясь хоть так облегчить свои страдания.
Чувствуя сильные горячие руки, аккуратно стаскивающие её из-за стола, Тирис задыхается, не в силах вздохнуть. Захлёбывается слезами и до побеления костяшек сжимает на чужой груди рубашку. Снова кричит и рыдает в крепкое плечо, потому что у неё больше нет сил. Чувств слишком много, и она не справится с ними в одиночку.
Край сознания пытается уловить связь с реальностью. Он осознаёт происходящее, и Тирис словно смотрит на себя со стороны. Слышит свой крик, который, очевидно, оказался настолько громким, что донёсся до соседней комнаты; видит могучую надёжную фигуру Симона, что с выражением искреннего беспокойства и растерянного непонимания бережно прижимал её к себе, опустившись на пол. Мягко поглаживал по спине, баюкая и успокаивая, и молчал.
Он ничего не говорил, возможно, понимая, что это Тирис не поможет, а возможно, просто видя, что адекватность её состояния не на том уровне, чтобы воспринимать информацию извне. В любом случае, он молчал и принимал, и позволил Тирис быть собой, и нырнул с ней в этот океан, не давая утонуть в нём.
Боль разбирала и собирала. Разбитый кривой витраж, который в очередной раз должен был собраться воедино. Тирис не чувствовала уже ничего, но продолжала цепляться за Симона, прижимаясь к нему как можно ближе. Дрожала от внутреннего холода, стремясь к источнику тепла, что не гаснул и не отдалялся. И постепенно поток иссяк.
Волна разбилась о берег, разлетевшись брызгами, и вместо неё осталась безжизненная вода. Постепенно слёзы закончились, и остались лишь всхлипы и дрожь. Холодными непослушными пальцами Тирис продолжала сжимать рубаху Симона, и пустой взгляд её смотрел в никуда — на смену слезами пришла пустота, и буря сменилась мёртвым штилем. И вокруг повисла тишина.
Внутри не было ничего. Ушли все мысли, все чувства и все ощущения. Словно осталась одна оболочка — не обязательно умирать физически, чтобы чувствовать себя мёртвой. Хватка ослабла, и судорожный вздох вырвался из груди Тирис. Она безвольно обмякла в руках Симона — истерика лишила её всех сил, оставляя по себе чистое полотно.
Всё также будто со стороны Тирис видела и ощущала, как рыцарь осторожно поднял её на руки, отнеся к кровати и опустив на неё. Накрыл пледом, и Тирис сжалась в комок, заворачиваясь в него. Нервно вздохнула, прикрыв глаза — и кажется, мгновенно провалилась в блаженную тьму, не зная, что Симон отказался оставлять её одну в таком состоянии.
Во тьме была тишина. Скорбное молчание и могильный холод. Тирис почувствовала, словно с её плеч свалился огромный камень, и стало легче дышать. Боль притупилась, и сознанию вернулась хоть какая-то ясность. Мимолётное исцеление, платой за которое станет новое страдание.
Она узнала это место ещё до того, как увидела его. Обострённые чувства безошибочно узнали это пространство-которого-нет, и Тирис внутренне натянулась словно струна, что вот-вот лопнет. Ещё никогда приход сюда не причинял ей столько страданий.
Но здесь было будто бы светлее, чем обычно. По крайней мере, чуть более явственно просматривались очертания массивных колон, поддерживающих... что? потолок? Впрочем, это было совсем неважно, ведь взгляд Тирис мгновенно наткнулся на чёрную фигуру, парящую как всегда чуть в отдалении, но в этот раз будто бы всё же ближе, и девушка против воли втянула голову в плечи, закусив губу. Стыд мгновенно обжёг её изнутри, и Тирис обняла себя под грудью, пытаясь хоть как-то избавиться от него.
Она не знала, что говорить. В голове крутились одни извинения и бесконечность горячего стыда, несущего мучительные страдания. Опять она отвлекает своим нытьём...
«Эреб причинил тебе боль», — не вопрос, а утверждение заставило Тирис выдохнуть и с лёгким замешательством посмотреть на синеватые буквы.
— Не думаю, что он виноват в этом, — хрипло выдохнула она, покачав головой. — Я просто... просто... — стыд с новой волной накатил внутри, и Тирис отвела глаза в сторону.
«Что довело тебя до такого отчаяния?» — прямой вопрос заставил что-то внутри девушки дрогнуть, и она с трогательной растерянностью посмотрела на своего покровителя.
Это было так глупо. Это было так по-детски. Её дурацкие комплексы и сомнения не были такой уж и большой проблемой, она должна была справиться с ними самостоятельно и не отвлекать мастера, которому вот делать нечего, как возиться с ней, как с маленькой! Ещё и из-за чего? Из-за каких-то глупостей!..
Но что-то внутри Тирис дрогнуло. Она больше не справлялась самостоятельно. Она больше не могла быть сильной. Ей нужно было остановиться и отдохнуть. Ей нужно было хоть немного заботы и сострадания. Она не могла и не хотела отвергать протянутую руку. Она не могла и не хотела говорить себе «нет».
Не сейчас.
«Расскажи мне», — мягкая просьба — не приказ — и что-то внутри Тирис разбилось россыпью мельчайших осколков. Опять.
— Мне больно? — голос дрогнул и сорвался, из-за чего утверждение прозвучало как вопрос. — Я не могу это контролировать. Эмоций и чувств слишком много. Я устала. Я не справляюсь.
«Пока ты жива, чувств всегда будет много, — синеватое свечение слов хоть немного дарило целительное успокоение. — Боль и утешение. Печаль и радость. Одиночество и любовь — они все идут рука об руку друг с другом. Но они наполняют тебя и твою жизнь. Чёрное и белое — ты никогда не будешь полной без чего-то одного».
— Я знаю, — Тирис неуютно повела плечами. — Мне страшно, — прошептав, призналась она. — Что всё закончится так же, как всегда. Что всего, что я делаю, окажется недостаточно, и я снова стану разочарованием. Я боюсь, что в действительности я не заслуживаю ничего из того хорошего, что происходит со мной — и лучшие воспоминания доставляют мне наибольшую боль. Я чувствую себя воровкой, забравшей то, что мне не принадлежит.
«Но ты ведь знаешь, что это не так», — не упрёк, но терпеливое напоминание, однако Тирис всё равно вжала голову в плечи, чувствуя себя глупым ребёнком.
Конечно, она знала. И другие не раз говорили ей. И она честно пыталась верить в это. Но, боги, поддержка рядом с ней только-только начала становиться надёжной и крепкой. До этого она была канатоходцем, балансирующим над пропастью — один неверный шаг — и смертельный полёт на дно бездны. И Тирис страшно, что эта поддержка закончится и сломается, а ведь у неё есть такая нехорошая привычка привязываться слишком быстро и слишком сильно...
«Испытывать вину и стыд должна не ты, — жгучий стыд снова и снова адским пламенем сжигал в пепел внутренности, — но та, кто внушила их тебе. Если тебе станет от того легче, больше вы никогда не встретитесь — ни в этой жизни, ни в следующей».
Толику облегчения это действительно принесло — в глубоких глубинах души Тирис боялась этой встречи и следующего за ней осуждения и упрёков. Что бы она ни делала, она всегда была плохой и не достаточной. Теперь же эта женщина никогда больше не скажет ей этого вслух... Но вот тень её всё равно будет преследовать ещё очень долго...
«Посмотри на меня, — не приказ — просьба — и Тирис несмело подняла взгляд, глядя с отчаянием. Она чувствовала себя несчастно, и выносить этот стыд было просто невыносимо. — Разве я пришёл к тебе не по своей воле? Разве я дал тебе знания и часть своей силы не по своей воле?»
— По своей, — совсем неслышно отозвалась Тирис, и несмотря на то, что мастер не упрекал её и не винил ни в чём, она чувствовала себя так, словно её пытают наихудшим образом. Невыносимо.
«Почему ты считаешь, что с чувствами дела обстоят иначе?» — простой вопрос, на который у Тирис никогда не было ответа. Не было его и сейчас — но была бесконечность невыносимого стыда и обнажённая уязвимость — на самом деле, она просто глупый ребёнок, страдающий из-за какого-то пустяка.
Что-то внутри Тирис натянулось и лопнуло. Дальше падать было уже некуда, и если она ребёнок, то будет ребёнком до конца. Терпеть всё равно просто невыносимо.
Она сжалась в комок, и слёзы потоком хлынули из глаз. Хотелось бежать, но бежать было некуда — и Тирис опустилась на корточки, пряча лицо на коленях, пытаясь стать ещё меньше. Она не верила себе и с трудом верила в себя — необычный и непривычный опыт, вызывающий опасения, когда появились кто-то, кто делали это вместо неё, пытаясь вернуть утраченное ей самой.
Почти беззвучный шорох заставил Тирис съёжиться ещё сильнее. Мягкие перья коснулись её спины, на затылок опустилась рука в металлической перчатке. Аккуратно поглаживая её по голове, мастер пытался утешить и забрать хотя бы немного боли. Тирис захныкала — стыд перекрывало отчаяние и непреодолимое желание этого утешения.
— Прости меня, — сквозь слёзы пробормотала Тирис. — Мне так жаль, — истинное страдание было в её голосе, и к сжигающему стыду прибавилась удушающая вина — ей сколько вообще лет?!..
«Верь мне, дитя: ты заслуживаешь понимания, утешения и любви. Если ты не веришь себе, верь мне и им. Твоё существование не бесполезно. И ты не обязана постоянно доказывать своё право на него. Верь мне тогда, когда отчаяние заставляет тебя опускать руки. Мы все имеем право на то, чтобы остановиться и отдохнуть, и те, кто согласились стать для тебя таким местом, сделали это для тебя по своей воле. Я сделал это для тебя, потому что я захотел этого».
Тирис горько всхлипнула и осторожно подалась вперёд. Подрагивающими руками она обняла слугу Смерти, опустившегося к ней, прижимаясь к нему, и он не стал отталкивать её. Продолжил мягко и аккуратно, успокаивающе гладить её по голове, словно заботливый родитель позволяя найти в себе исцеляющее душу утешение.
— Спасибо, — когда слёзы высохли, тихо и хрипло прошептала Тирис, тем не менее не думая отпускать мастера.
Тот ничего не ответил, и между ними повисла тишина. Успокаивающее молчание, забирающее себе боль Тирис. Небольшую её часть — глубокому чёрному озеру высыхать предстоит ещё долго. Но теперь рядом появились те, кто помогут ему схлынуть быстрее. Тирис больше не была одна.