Последний суд (1/2)

Взгляните, там вон женщина идет.

Толпа ей вслед: «Пьянюга, чё застыла? ”

Никто ее шатаний не поймет:

Она вчера ребенка схоронила.

А там сидит старик в лохмотьях старых.

Толпа вторит: «Ты бомж, иди работай! ”

Им не понять: в глазах его усталых

Слепая и темнейшая дремота.

Там девочка, что вечно с телефоном.

Толпа свое: «Очнись! Ума ни грамма.»

И всем плевать, что год с сердечным стоном

Она всё ждет звонка пропавшей мамы.

Чтоб подлостей подобных избежать,

Не зная ситуаций — промолчите.

И прежде, чем кого-то осуждать,

Возьмите его жизнью проживите! .

</p>

Началось заседание. Марина слушала всё вполуха, ибо слышала всё это уже не в первый раз и, кажется, успела выучить наизусть. А судья между тем продолжал говорить:

— Дело слушается под председательством судьи Степанова с участием коллегии присяжных заседателей. Сторону обвинения представляет прокурор, младший советник юстиции Юрасова Екатерина Николаевна. Защиту подсудимого осуществляет адвокат Самойлова Яна Фёдоровна. Потерпевшим в данном процессе признан отец погибшего Смирнов Игорь Романович.

Судья — седой, но ещё не старик, с глубоким, но печальным взглядом. Волей собственного выбора или просто волей судьбы он облачён в мантию и назван третей властью нашей страны. Он уже много раз говорил всё это. Скольких он видел таких ребят, как Егор? Сколько девушек и парней вот так вот смотрели на него сквозь решётку? Сколько здесь сломалось судеб? Сколько он услышал вердиктов присяжных и провозгласил приговоров? И сколько из них действительно справедливы?

Мы никогда не узнаем, отчего поседели его волосы — просто от возраста или от того, что олицетворять закон очень трудно. Он делал это тысячу раз, но каждый раз боялся ошибиться. Не страшно оправдать преступника, страшно осудить невиновного.

Так почему же мы, обычные смертные люди, никогда не боялись этого? Мы все с необычайной лёгкостью провозгласили себя судьями, наделив властью. и теперь только и делаем, что судим других, не задумываясь о собственных грехах. Впрочем, можно не волноваться, обязательно найдутся те, кто сделает это за нас. Мы осуждаем, не вникая в ситуацию, не боясь обидеть; мы даже не задумываемся, сколько раз мы были неправы.

Мы обижаем, раним, «уничтожаем», считая себя умными и правыми, забывая, что ходим под Богом, и лишь Он наш судья. Но мы уже давно не боимся ни людского, ни Божеского, наивно полагая, что наказание следует за преступлением только у Достоевского. Наверное, поэтому Господь давно закрыл от нас лицо, но ещё не бросил.

***</p>

— Прошу пригласить в зал присяжных заседателей, — обратился судья к приставу. Тот в свою очередь молча кивнул и открыл одну из потайных дверей.

— Уважаемые присяжные, судья приглашает вас в зал, пройдёмте!

Из последней потайной двери тут же вышли двенадцать абсолютно разных человек, они не встречались до и не встретятся после, но сегодня им предстоит решить, виновен/не виновен.

Они уже не раз осуждали врагов и друзей, просто прохожих — все мы мастаки судить, мы ведь всё про всех знаем. Как говорится, «а судьи кто?» — чужие люди, просто случайные люди.

Каждый из них, входя в зал, так или иначе посмотрел на Егора, видимо, определяя, мог ли он вообще убить.

Щукин не смотрел на них. Ему было всё равно. Он просто смертельно устал, он хотел одного — чтобы всё закончилось, неважно как, просто закончилось. Парень смотрел в пол, изредка поднимая глаза. Он искал глазами мать и брата.

Мама — короткое слово из четырех букв. Мы обижаемся на её упрёки, не слушаем советы, мы уверены, что уже выросли и не нуждаемся в воспитании, всё решим и поймём сами!

Но когда целый город нарекает тебя убийцей, мать — единственная, кто будет с тобой и за тебя до последнего, и плевать, слышите, плевать, что кричит толпа — для матери ты всегда будешь невиновным. Жаль, что мы понимаем это лишь тогда, когда приходит беда.

Дима, заботливо державший за руку Елену Константиновну, не отрывал взгляда от старшего брата. В его глазах читалось:

«Держись, братуха, мы с тобой!»

За год бывшего вратаря «Медведей» стало не узнать. Дмитрий возмужал и стал по-настоящему взрослым, а как иначе? Он у матери остался один. Он перевёлся из Москвы в Подольск — конечно, уровень не тот, и сравнивать нечего, но не бросать же маму одну наедине с бедой.

Егор смотрел на Кисляка. Каждый раз ловя на себе взгляд друга, Андрей широко улыбался и подмигивал.

— «Ай да Кислый!» — думал Егор, его это просто поражало. В любой ситуации друг паясничал и острил. Это могло быть признаком отсутствия ума, но нет — Кислый был умён, и умел быть вполне серьёзным.

Такое поведение, скорее, доказывало его непримиримость, нежели низкий уровень IQ. Непримиримость с жизнью, с её несправедливостью; она пакостила ему, а он смеялся ей в лицо, никогда не опуская рук. Взять хотя бы эту историю с его второй женой.