Последний снег (1/2)
Кружат снежинки в вальсе печальном,
Все так красиво было в начале.
Жизнь манила, улыбка искрилась,
Как же, Маринка, такое случилось,
Как же, Маринка, такое случилось…</right>
— «…Как потом приезжала милиция, И вопросы, и суд, клевета. Наяву это, думала, снится ли…» — доносилось из наушников. Поглощённая мелодией, играющей на полной громкости, и какими-то своими мыслями, она сидела в самом дальнем углу рейсового автобуса, всеми силами стараясь не привлекать к себе никакого внимания и остаться незамеченной до конца пути. Почти всё её лицо закрывал воротник тёплой куртки, шапка была натянута до бровей, а голова понуро опущена вниз. Все попытки парней разглядеть внешность девушки оканчивались неудачей. В отличие от женщины, сидящей рядом, по её осуждающему взгляду без слов было понятно: она узнала свою случайную попутчицу, и, наверное, в этот самый момент клянёт её последними словами. Она привыкла и уже не обращала на осуждение толпы никакого внимания. Ей плевать. Всё равно хуже, наверное, не бывает.
Только одно до сих пор не давало ей покоя: почему главной обвиняемой в этой истории с лёгкой руки общественности стала она? Ведь она тоже пострадала, став жертвой чудовищного стечения обстоятельств, да и потом, по делу она и вовсе проходит как свидетель. С другой стороны, на этот вопрос легко можно найти ответ. Тот, кто действительно виновен во всех бедах, мёртв, а тот, кто уже дважды признан виновным, этого явно не заслуживает.
Подольск — обычный провинциальный город с населением около трёхсот тысяч человек. Это, вроде, и немало, но в сравнении, например, с Москвой — крохотно. А если учесть, что мир и так тесен, то в Подольске и вовсе казалось, что все люди знакомы через одного, а главное его достоинство — это хоккейный клуб «Медведи», лидер МХЛ.
И трагедия, которая произошла в клубе не без её участия, слишком велика для маленького городка, и кто-то обязательно должен быть виноват. Пусть это будет она, для неё это ничего не меняет.
***</p>
Через сорок минут автобус прибыл в конечную точку пути — Москву. Выйдя из салона, она посмотрела по сторонам, глубоко вдыхая холодный воздух. Москва — столица огромной страны, пятнадцатимиллионный город, в её переулках можно запросто потеряться. Это не Подольск, где каждый знает, кто она такая — захваченные бесконечной суетой люди тебя даже не заметят, можно не скрываться. Москва видела тысячи таких, на её счету сотни исковерканных судеб. Можно смело открыть лицо. И, пройдя несколько шагов, девушка сняла шапку и расстегнула воротник.
Тёмно-русые волосы ниже плеч; зелёные глаза, которые раньше искрились озорным огоньком, теперь выглядели пустыми, но, несмотря на это, в ней без труда можно было узнать Марину Касаткину, капитана команды чирлидеров хоккейного клуба «Медведи».
В Москву Марина приехала не для развлечений. Сегодня будет поставлена точка. Точка, которая наконец положит конец тому ужасу, который продолжается уже пятнадцать месяцев, два дня и одиннадцать часов.
***</p>
Марина старалась прогнать из головы любые мысли о том, что ждёт её впереди. Слишком страшным девушке виделось ближайшее будущее, хотя вряд ли оно будет страшнее её недавнего прошлого.
Вот уже пятнадцать долгих месяцев она не могла спокойно ходить по улицам, потому что город, недолго думая, решил признать виновной именно её, и жизнь изменилась до неузнаваемости. Те, кого Касаткина считала своими друзьями, отныне предпочитают не замечать её в упор. Из группы поддержки ей пришлось окончательно уйти, да и сам клуб после той истории трещит по швам.
Поначалу многие думали, что даже бесстрашный Калинин вновь ударится в бега, сменит фамилию, имя и внешность, лишь бы только не быть связанным с «Медведями», но олигарх оказался «стойким оловянным солдатиком» и продолжает свято верить в светлое будущее своих любимых «Мишек», чего не скажешь обо всех остальных. С вероятностью в сто процентов можно было утверждать, что для всех участников этой истории это не пройдёт бесследно.
Она достала из кармана телефон, посмотрев на время, убедилась, что у неё ещё час в запасе, и решила идти не спеша, топча грязный, почти растаявший снег, как вдруг ей за шиворот упало что-то мокрое. Девушка подняла глаза и увидела, что с неба падали крупные хлопья снега. И вроде бы ничего удивительного в этом природном явлении нет — такое случается, в этих широтах идёт снег. Всё правильно, кроме одного: сегодня тридцатое марта. Какой-то слишком запоздалый снег.
Поздний снег так же нелеп и неуместен, как и позднее раскаяние. Какой от него теперь толк? Крупные снежинки падали и таяли в её волосах, словно посыпая её голову пеплом. Марина действительно считала себя виноватой, но не потому, что так думали в городе, а потому, что свято верила, что всё произошедшее — лишь итог её собственных поступков.
Если бы она тогда не стала изменять Егору с Андреем, если бы они со Щукиным не расстались, если бы она не стала нарочно встречаться со Смирновым, то всего этого можно было бы избежать.
Однако слишком много «если», а всем давно известно, что история не терпит сослагательного наклонения, и её раскаяние бессмысленно — даже если она упадёт на колени и будет рыдать и рвать на себе волосы, ничего уже не изменится.
Нет, конечно, сначала было очень больно. Марина даже не могла представить, что душевная боль может быть такой сильной. Она застилала глаза, отнимала силы. Первое время она даже по собственной квартире передвигалась, держась за стену.
Потом стало легче, просто стало пусто. Люди говорят, что время лечит — оно не лечит, оно укрывает раны, словно засыпая белым пушистым снегом, невинным и чистым, постепенно и неторопливо пряча их от нас где-то в глубине. Со временем мы начинаем сами верить в этот обман, привыкая… Боль не исчезает и не забывается, она остаётся с нами навсегда, мы просто привыкаем к ней и перестаём обращать внимание на её присутствие.
Чем больше человека «лечит» время, тем холоднее становится его душа, просто на место боли приходит пустота — такой уж время лекарь, ничего не поделать.
В любом случае, теперь ей всё равно, что говорят и думают другие. Она, может, и виновата, но, видит Бог, она точно этого не хотела — если он, конечно, вообще есть. Впрочем, сегодня всё будет зависеть не от Бога, а от двенадцати абсолютно чужих друг другу людей, связанных на несколько часов одной миссией.
В кармане куртки раздался настойчивый звон. Касаткина выдернула из уха наушник и достала гаджет. «Самойлова» — горела надпись на дисплее. Марина нажала кнопку и приняла вызов.
— Касаткина, я надеюсь, ты помнишь, какой сегодня день? — начала она, не соизволив даже поздороваться, хотя Марина не могла не отметить, что Яна была одной из немногих, кто был на её стороне.
— Скоро буду, уже подхожу, — ответила она и быстро отсоединилась. Любые другие слова были просто излишни.
Девушка вставила наушник обратно в ухо: «Свою жизнь подлецу ты доверила, и никто не сказал, что нельзя», — она горько ухмыльнулась, услышав слова песни — слишком точно они звучали в данной ситуации.
Подняв голову, она зачем-то ещё раз посмотрела на летящий снег. Он был таким крупным и быстрым, будто торопился, торопился продлить свой век, понимая, что зима вот-вот утратит свои права. Он был чистым, белым и невинным, будто бы давая шанс потерянным в лабиринтах интриг грешникам раскаяться и всё исправить. Жаль, что это не всем помогает.
Снежинки, кружа в быстром танце, падали на землю и тут же умирали на чёрном асфальте. Их время закончилось, ничего не исправить. С серого неба летел последний снег… Завтра придёт весна.
Марина дошла до точки назначения. Аккуратно поднявшись по скользким мраморным ступенькам, она потянула на себя ручку двери и вошла внутрь высотного здания, а затем исчезла в его коридорах. Вслед за ней закрылась тяжёлая массивная дверь, рядом с которой висела железная табличка с золотыми буквами:
«Верховный Суд Российской Федерации».
***</p>
Бесконечные путаные коридоры здания Верховного Суда чем-то напоминали хитросплетение человеческих судеб. Всю жизнь ты бродишь в подобных коридорах, что-то ищешь, убегаешь, спешишь, блуждаешь наощупь в поисках выхода, в отчаянии опускаешь руки и навсегда остаёшься на одном из поворотов… Так или иначе, но ты дойдёшь до конца, а там тебя либо осудят, либо оправдают. Таков закон.
Девушка открыла очередную тяжёлую дверь, и сразу же зажмурилась, яркий неестественный свет в сочетании с глянцевыми белыми стенами больно ударил по глазам.
Глянцевые стены белого цвета очень походили на мрамор. Горели яркие лампы, но свет от них был очень холодным. Возле камеры, где должен будет находиться подсудимый, скучали два толстых дяденьки с автоматами наперевес. Изредка зевая, конвойные всем своим видом демонстрировали своё откровенное безразличие к происходящему. Впрочем, наверное, только в самом начале службы здесь они с интересом слушали дела, сопереживали тем, кто находился у них на прицеле, а может, даже делали ставки, какой приговор будет вынесен сегодня, обвинительный или оправдательный. Однако когда что-то происходит в твоей жизни постоянно, ты со временем теряешь к этому интерес, да и потом, невозможно жить и переживать за каждого, кто предстал перед судом — невольно приходится обрастать корочкой безразличия, ну или искать себе другую работу. А стены? Сколько видели эти стены клятв, слёз, молитв, обмороков и лживых показаний… Только они знают, сколько было осуждено невиновных и сколько оправдано грешников.
От всех этих мыслей становилось дурно. Обстановка весьма давила на мозг.