Глава 5 (1/2)

Осаму Дазай — настоящая загадка. Что происходит в его голове? Наверное, Накахара никогда не поймет замыслов Осаму.

С момента откровений прошла только пара дней, но теперь Дазай кажется совершенно другим человеком. Раньше он был закрытым и странным, таким нелюдимым, а сейчас Осаму превратился в чудного парня с забавными привычками.

Друзья много общались, и Накахаре удалось отметить закономерность в поведении Дазая: когда Осаму говорит о чем-то с большим увлечением, он натягивает рукава кофты на ладони и начинает активно махать руками, словно рисуя в воздухе все, о чем говорит; еще он часто кусал губы, иногда кусал до крови. Понять, что Дазай переживает, не так уж и трудно, теперь его мысли как на ладони для Чуи. Дазай обожал чай, особенно травяной и цитрусовый. Оказывается, он вовсе не любит учебу, это скорее был способ меньше говорить с Накахарой. Теперь Осаму отдавал предпочтение лежанию на крыше и напеванию себе под нос строчек песни «still loving you».

***</p>

Лето, солнце. Знойная жара сжигала с самого утра. Выходные, уроков нет.

Приятно прятаться от шумных учеников в тихие местечки пансионата. Теперь Накахара понимал всю прелесть тайных лестниц и темных узких коридорчиков.

Прохладный ветер мягко обдувал кожу лица, рыжие локоны развивались от сильных порывов. Прекрасная картина. Умиротворенная. Только в душе этого спокойствия совсем не было.

С тех пор, как Накахара услышал от Осаму правду, в груди поселился страх. С каждой ночью он спал все меньше, синяки под глазами становились темнее и ярче. На уроках плохо получалось сконцентрироваться, а мысли уплывали куда-то вдаль. Хорошо, что учебная неделя подошла к концу, и теперь можно незаметно забраться на крышу пансионата вместе с Дазаем и спокойно обсудить все, что так волнует Накахару.

На ум все время приходил образ Кое. Обида и раздражение проникали в щели сознания. Собственная мать оставила Чую в таком месте совсем одного. Озаки легко поддавалась эмоциям, как бы этого не отрицала. Однако Накахара никогда не задумывался, что это однажды сыграет плохую шутку с его судьбой.

Вспоминался и Мори Огай. До последнего Чуя не верил в ужасы, о которых его предупреждали. Хотя рядом с Мори в груди завязывалось непонятное чувство, Накахара тогда определял его больше как волнение нежели дискомфорт.

И в итоге мысли снова приплывали к Осаму Дазаю. Странная фигура в жизни Накахары. Пожалуй, Чуе еще не доводилось встречать таких людей. Осаму был непонятным и странным, но в отличие от Мори вовсе не пугал. Дазай наоборот притягивал. Парни могли болтать часами, узнавать друг друга в новых гранях и сторонах.

Но сейчас мысли обоих парней занимал лишь побег. Теперь им было вовсе не до разговоров о музыке или учителях. Друзьям нужен был план. Четкий и проработанный.

Накахара резко обернулся. Осаму по прежнему лежал на горячей черепице и всматривался куда-то вверх, утопая в своих раздумьях.

— У тебя есть какие-нибудь предложения? — тяжело вздохнул Чуя.

— Примерно… никаких, — усмехнулся Дазай.

— До ближайшего города далеко?

— Понятия не имею. Но судя по тому, что мне удавалось слышать от одноклассников…ну-у, час-два.

— Какие у нас варианты с транспортом?

— Думаю, что пешком. По крайней мере рассчитывать нужно на это. Возможно, нам удастся словить попутку, но мало кто вообще ездит в этой глухомани.

— И самое главное. Как нам выбраться?

Дазай слегка приподнялся на локтях и внимательно уставился на Чую.

— Что бы тебе там ни казалось, Огай наблюдает. Он следит буквально за всем, что происходит в пансионате. Я понятия не имею, каким образом. Не знаю, почему он до сих пор не узнал, что я тебе все выложил. Будем считать, что нам крупно повезло. Поэтому, чем раньше ты сбежишь, тем лучше. Путь у тебя один — через забор, в лес, и молиться, чтобы твою пропажу обнаружили как можно позже. А с леса выберешься прямо к трассе. Там сориентируешься по указателям. Иди до ближайшего города.

Лицо Накахары исказилось и приняло возмущенное выражение: губы слегка припухли, а брови устремились к центру лба.

— Хватит говорить так, будто бегу только я!

— Боже, — Дазай закатил глаза. — Поверь, Чуя, рано или поздно, меня ждёт смерть. Огай уж позаботится о том, чтобы найти меня. Хватит цепляться за других. Так ты и себя угробишь, и никому в итоге лучше не сделаешь.

— Но…

Осаму тяжело вздохнул и продолжать не стал. Он смерил Накахару усталым взглядом, каким обычно одаривают надоедливого ребенка, и отвернулся в другую сторону.

Неожиданно Дазай слегка вздрогнул. Его оголенного плеча коснулась теплая бархатная щека, дыхание Накахары щекотало кожу. Было в этом прикосновении что-то электрическое и притягивающее. Оно заставляло затаить дыхание, полностью погрузиться в мир ощущений.

А сможет ли сам Осаму отпустить его, когда придет время?

Дазай аккуратно повернул голову, сталкиваясь с прозрачным голубым взглядом. Таким детским и наивным. Ребяческая обида блестела на глазах мокрым слоем. Так и хотелось схватить Чую и закрыть от всего мира, лишь бы сохранить его невинность и красоту. Чем дольше Осаму смотрел, тем сильнее его затягивала простота, открытость Накахары. Оторваться было трудно, почти невозможно; пересилив себя, Дазай спустился взглядом ниже, к острому подбородку и тонкой шее. Прозрачная кожа Чуи напоминала дорогой фарфор. Она тонкой бледной оболочкой обтягивала изящные ключицы. Еще чуть ниже слегка просвечивались пастельно-зеленые сосуды. Они танцевали, переплетались на плечах и создавали по-настоящему благородный мрамор на теле.

— Дазай… — тихо позвал Накахара, — пожалуйста… — в голосе звучала отчаянность, — не бросай меня. Я не хочу оставлять тебя тут.

Рука сама потянулась к мягким медным локонам. Осаму аккуратно заправил выбившуюся прядь на ухо.

— Знаешь, — хрипло говорил Дазай, — я давно смирился со своей судьбой, — Осаму закашлялся, но вскоре продолжил: — Я сломан, Чуя. Сломанная игрушка, которая не подлежит восстановлению. Но вот ты, — Дазай даже приподнялся на локте, — совсем другое дело. Ты еще новый, такой наивный. Ты не достоин своего будущего в пансионате. Кроме того… я сам еще не разобрался, что к чему, но… ты почему-то дорог Мори. Он не станет действовать опрометчиво.

Бесит, как же бесит. Так и хочется вмазать этому депрессивному герою. Чуя уверен, в глубине себя Осаму хочет сбежать. Просто он немного упрямый осел. Дазай, точно так, как и Накахара, желает скрыться от Мори и жить спокойной жизнью подростка.

***</p>

Тревога и беспокойство выедают жизнь.

Слизкие бетонные ступени встречали Накахару уже которую ночь подряд. Серая лестница неизменно шла вниз и в конце концов тонула под темными волнами бескрайнего океана.

Чуя перепробовал множество ходов и путей. Но каждый раз у его сна была одна и та же концовка: Накахара падал, поскальзывался, или его мышцы охватывало судорогой — он тонул. Теперь надолго в его память врезалось ощущение холодных струй, пробивающихся через ноздри в легкие. В мозг крепко вбилось чувство жжения от соли, растворенной в воде.

Накахара пробовал плыть, пока были силы, пробовал просто отсиживаться на своем бетонном островке — ничего не помогало. Чуя захлебывался и просыпался.

Но сегодня океан был удивительно спокоен. Обычно высокие и буйные волны сейчас совсем маленькие и редкие, словно темные воды Атлантики превратились в зеркальное озеро.

На плечо легла маленькая ладонь. От нее по всему организму расплылось приятное чувство спокойствия. Тело стало таким легким и воздушным, словно с сердца сняли чугунные наручники.

Чуя не спешил оборачиваться. Интуиция подсказывала, что, как только он посмотрит за спину — все пропадет. Так он и сидел в одном положении. Долго сидел. В голове впервые за последнее время разливалась приятная пустота. Накахара не думал ни о чем. Его не беспокоили воспоминания, не кололи мысли о непонятном будущем.

Тучи на горизонте стали медленно расходиться, а солнце поднималось все выше. Яркие лучи приятно падали на кожу, согревали. Так можно было просидеть вечность, но острый звук будильника неприятно порезал слух.

Пальцы млеют от усталости, а к горлу подступает тошнота. Мысли разбредаются по уголкам сознания, никак не образуют ровную цепь. Глаза с трудом отрываются, саднят от яркого цвета. Словно в тумане, Чуя собирается и «выползает» на коридор.

Зрение совсем не слушается, а голова не работает. Передвигать ногами тяжело, концентрация теряется в толпе учеников.

Неожиданно над головой раздался недовольный кашель, Накахара резко отпрянул. Перед ним стоял Мори Огай. В глазах мужчины читалось возмущение, а его губы были демонстративно поджаты.

— Чуя?

Паника, паника, паника. «Нужно поздороваться», — губы задрожали, словно их свела судорога. К горлу подступал непонятный ком эмоций, и как бы Накахара не силился, сказать ничего так и не получалось. Так он и стоял, распахнув глаза и бешено уставившись на Огая.