Глава 4 "Мораль и нравственность" (2/2)
— Поднимайся, — раздался над головой мягкий приказ.
Ноги сами разогнулись, спина превратилась в натянутую струну. Мори кивнул головой в сторону. Шаг за шагом тело двигалось вслед за Огаем.
— Какие новости в пансионате?
— Ничего особенного.
— Как Кейл? — продолжал Мори.
— Как обычно, работает.
— Приятно слышать.
— А Чуя?
Плечи Осаму дрогнули, Дазай сильно укусил язык. Мори опустил темный взгляд на подопечного и спросил уже более настойчиво:
-Что он говорил?
-Ничего такого, — Дазай сглотнул накопившуюся слюну.
Мори выгнул бровь, его взгляд стал острым и пронзительным. Осаму вздохнул:
-Переспрашивал…
— Что он переспрашивал, Дазай?
— Переспрашивал о… о моих словах…
— Осаму, — Мори терпеливо выдерживал тон, но было понятно, что отвечать лучше незамедлительно.
«Спрашивал, почему ты такая тварь», — пронеслось в мозгу.
-Спросил почему тебя нужно опасаться…
-И что ты ответил?
-Ни…чего.
Огай еще раз пристально посмотрел на Осаму, но возражать не стал. Он знал, что Дазай не сможет устоять перед этим взглядом. Сложно было не заметить, как напрягаются мышцы на его плечах, как по спине бегут мурашки, заставляя Осаму вздрогнуть.
***</p>
Неплохой день. Ничего не отвлекает от работы: за приоткрытым окном слегка колышется листва, тёплый ветер иногда мягко переворачивает желтоватые страницы учебника. Настоящая картина; так и хочется остановить время на этом моменте, чтобы все замерло навечно. Хочется навсегда запомнить эту приятную летнюю тишину.
Но сохранить покой Осаму было не дано.
Рыжая макушка просунулась в дверную щель. Старые кроссовки остались у входа. Половицы кряхтели под крохотными ступнями.
-Дазай? — тихо позвал Накахара.
В ответ тишина. Осаму продолжал равномерно листать учебник и что-то переписывать в тетрадь.
-Ты не хочешь поговорить? — продолжил напирать Накахара.
Дазай хотел, очень хотел. Но собственный организм противился. Молчание оставалось единственным спасением от бушующего океана в груди.
Чуя печально поджал губы, а после плюхнулся прямо на пол около стула Дазая. Рыжая голова легла на ногу Осаму. Изображать заинтересованность в учебнике становилось все сложнее. Мысли сами путались, панически перебирали варианты. Противоречия поселились в душе.
-Я правда запутался. Я ничего не понимаю, — напирал Накахара. -Что я вообще тут делаю?
-Думаю, что теперь ты тут живешь, — вздохнул Осаму.
-Но как же моя семья? Где они сейчас? Зачем они уехали?
Дазай стиснул язык между зубов. Сердце само рвалось рассказать. Мори убьет его. Взгляд невольно опустился на печальное лицо. От грусти в голубых глазах Чуи становилось еще более тошно. Голова вот вот взорвется.
— Хей, — Накахара аккуратно положил ладонь на лоб Дазая. — С тобой все нормально?
— Я…
Безнадежность, тупик.</p>
***</p>
— Что есть мораль?
— Мораль…может…нравственное сознание?
— Ты нравственный человек?
— Я не знаю.
Федор был странной персоной в жизни Дазая. Он всегда приходил неожиданно и быстро исчезал. Появления этого человека невозможно предугадать. Однако никто не чувствовал Осаму так, как это делал Достоевский. Он всегда знал, что сказать.
— Что мне делать? — отчаянно бормотал Дазай.
— Никто не даст тебе ответ на этот вопрос, — ровным тоном отвечал Федор.
— Это убивает.
— Скажи, какой ты человек?
Это сложный вопрос. Какой Осаму Дазай человек? Он и сам не знал, кто он и зачем существует. Забавно было наблюдать за сложными мыслями, путающимися в бесконечных тупиках и коридорах сложного мозга Дазая. Он не мог дать ответа, он просто не знал. Медленно его сознание начало накрывать понимание. Простой вопрос, волнующий человечество уже много веков: «В чем смысл моей жизни?»
— Успокойся, Дазай, — Мягкий голос друга возвращал на землю. — Никто не знает. Рано или поздно ты найдешь ответ на свой вопрос.
— Но…
…
— Но что мне сделать с Накахарой. Скажи, как мне поступить?
— Ты считаешь себя нравственным человеком? — спросил Федор.
— Едва ли.
-Тогда ты промолчишь и останешься играть отведенную Огаем роль.
В комнате почти слышен скрип зубов. Яркие коричневые брови сведены к центру лба.
Федор продолжил:
— Но если в тебе еще живут хоть какие-то чувства, ты поможешь ему. Я знаю, ты не сможешь стоять в стороне.
Огонь, пожар, пламя. Нерешительность сжигала. Никогда еще Осаму не ходил по такому тонкому краю. Имя Чуя Накахара крутилось в голове надоедливым зудом.
***</p>
— Хей, — Накахара аккуратно положил ладонь на лоб Дазая. — С тобой все нормально?
Осаму резко дернулся. Он сидел на все том же стуле в своей комнате. На его ногу облакачивался Чуя, обеспокоенно заглядывая в глаза Дазая.
Что произошло? Разве Осаму не сидел сейчас с Федором в их общей комнате и не рассуждал о нравственности и морали?
Мысли сплелись в огромный узел, реальности спутались. Воздух в комнате стал тяжелым и густым. Накахара прикладывал холодные ладони ко лбу Дазая.
— Я… — запнулся Осаму, — прости меня. Чуя…я…
Веки зудели, смотреть становилось сложно, но Дазай сдерживался изо всех сил. Кровь бурлила в его венах, сердце протестовало, а логика была разгромлена.
— Огай совсем не тот, кем притворяется. Он многих так разводил. Мори завербует тебя, заставит жить по своим правилам, выполнять его собственные прихоти. Он ужасный человек. Огай садист. Но в конце концов у тебя будет два исхода: ты либо останешься его слугой до конца своих дней, либо не успеешь и школу закончить: умрешь раньше.
Руки Дазая крепко сцепились на плечах Чуи, сжали с такой силой, что позже Накахара точно обнаружит на этих местах пару синяков. Но Осаму продолжал:
— Мори глава огромной преступной сети. Огай покровительствует любым терактам, преступлениям и насилию. И все это только ради удовольствия. Понимаешь?! Он от этого получает кайф! Твоя жизнь закончится на этом месте… прошу, Чуя… беги отсюда, беги скорее…- Дазай договаривал тихо, обессиленно.
Все вокруг застыло. Чуя безмолвно наблюдал за другом. На лице Осаму была смесь паники, ужаса и грусти. Только теперь взгляд Накахары зацепился за белоснежные бинты на теле Дазая, только сейчас перед взором стал грустный силуэт и слова: «Просто задумался». Все это время в голове Осаму проходила яростная борьба?
Тут же появилась фигура матери.
«Прошу, не верь этому мужчине. Он дьявол во плоти… Он… Запрет… Не отпустит никогда. Всю жизнь».
Пазл складывался. Напряжение в лице Кое, ее действия, отчаяние в глазах. Вот почему Озаки так спешила уехать. Но тем не менее она ставила своего сына здесь. Почему она так поступила? Почему она не забрала его с собой? ответ был один…
— Скажи, Дазай, — как зачарованный говорил Накахара, — почему мама не уехала со мной в тот день?
Отчаяние в глазах Осаму говорило само. Дазай вздохнул:
— Это было условием Мори.
— Условием…- прошептал Чуя, но тут он будто что-то вспомнил, его глаза открылись широко: — А как же преследование?
— Преследование?
— Да, Огай говорил, что за нами охотятся.
— За вами охотился сам Мори.
— Но почему… почему мы сюда приехали, прямо к нему.
Дазай только покачал головой:
— Может, твоя мать и правда ничего не знала.
— Ясно…
И тишина. Поглощающая, тяжелая и вязкая. Но так было только снаружи. В груди Накахары прошел настоящий шторм.
***</p>
— Ты поступил правильно, Осаму, — перед глазами снова предстала фигура Федора.
— Думаешь? Я не уверен.
— Ты поступил так, это был твой выбор. Так случилось и этого уже не изменить. Ты поступил в соответствии с нормами морали. Ты не искупил свои грехи, но стал чуть человечнее.
Дазай лишь вздохнул.
— Только бы это не было зря.
— Это уже не зря. Это все твои поступки к чему-то приведут. Будет этот исход положительным или отрицательным — мы не знаем. Когда мы что-то делаем, мы не должны опираться на будущее, ведь никогда не сможем предугадать, что произойдет в следующие пару секунд. Так существует для человека время. И пока мы люди, мы движемся по линии.
</p>
***</p>
— Хей, Дазай…
Осаму вновь будто проснулся ото сна. На него уставились два ярко голубых глаза.
— Ты слышишь меня, — продолжал трясти Дазая Накахара.
— Д.да
— Мы сбежим, слышишь.
Осаму непонимающе уставился на друга.
— Кто?
— Мы с тобой. Мы сбежим отсюда.
— Что? Нет. Беги, беги отсюда быстрее, один. Для меня все… все кончено. Я уже никогда не увижу света. Только не теперь. Он убьет меня как только узнает.
На лице Осаму проскользнула легкая усмешка. Но нельзя отрицать, что от слов Накахары в груди разлилось неожиданное тепло. Дазай был счастлив, он был рад своему решению. Он поступил правильно, и это наверняка.