Избирательная честность (2/2)

— Мне не… — Чуя обрывает себя на полуслове. Отрицать всё и вся — его первое побуждение всегда, когда он находится рядом с Дазаем. Но, может быть, ему стоит послушаться собственного совета и озвучить правду хоть раз? Как там назвал это Дазай? «Избирательная честность»? Он хмурится: — То чувство, когда я использовал сестру Оэ Кацуо, чтобы заставить его остаться, оно мне действительно понравилось. Да.

Ухмылка, которую посылает ему Дазай, острее лезвия, но, благо, у того хватает совести торжествовать недолго: через миг он откидывается на спинку дивана.

— Наконец ты ведёшь себя осознанно — мне это нравится в мужчинах.

Этот маленький момент честности разбивается в щепки об отсутствие у Чуи подходящего настроения.

— Да чтоб ты подавился.

— Как красноречиво.

Дазай позволяет своей тупой ухмылке продержаться на лице ещё секунду, прежде чем меняет её на что-то менее раздражающее. Он тянется за бокалом к журнальному столику и в задумчивости делает пару глотков.

Чуя отбивает пальцами нервную дробь.

— Знаешь, я понимаю, что ты сделал, и даже понимаю почему ты это сделал. Но неужели всё, что мне теперь остаётся — это быть простаком, за счёт которого постоянно будут наживаться всякие отбросы? — потому что у человека есть такая вещь, как гордость. И какой бы бесполезной она не была, Чуя не обделён ею. Если он собирается продолжать лицедействовать в этом, как выразился Дазай, театре, он не хочет делать это вот так.

— Сегодня они думали, что могут водить тебя за нос, завтра ты будешь человеком, который даст им ссуду и спасет от полного разорения. Они будут вспоминать тебя долгие годы… — Дазай откидывается на подушки, прикрывая свой единственный глаз. — Твоя роль будет намного значительнее, чем эта.

***</p>

— Ты понимаешь, он знал, что случиться, еще несколько недель назад. Да… может быть, даже несколько месяцев! Он знает всё, что сейчас происходит, продумывает каждую мелочь!

Ширасэ что-то неразборчиво мычит в ответ, наполняя спортивную бутылку водой из кулера. Вид бы хотя бы сделал, что слушает! Вот Юан, по крайней мере, ухватилась за нить монолога:

— Что ты имеешь в виду?

Чуя потирает висок:

— Я говорю, что изначально наш расчёт был на то, что нам удастся перехитрить Дазая — это заведомо проигрышная партия. Я более чем уверен: он уже понял, что мы не собирались заключать с ним честную сделку и даже не думали о том, чтобы остаться здесь. Вероятно, он даже знает об этом разговоре.

— Как же так, но что нам тогда делать? — Юан задумывается, и между её бровями залегает тонкая морщинка.

Сбоку раздаётся оглушительный лязг. Ничего особенного — пара спаррингующих мафиози, облюбовавших тренировочную площадку рядом с ними, взяли оружие попрочнее. Чуя, которого этот звук вырвал из разговора, вновь обращается к своим друзьям, но делает голос тише:

— Вопрос в том, почему мы до сих пор живы. Нужно придумать план получше.

Ширасэ фыркает себе под нос. Чуя смотрит на него, ничего не понимая: парень ведёт себя странно с тех пор, как Чуя притащил ”Овец” в спортивный зал.

— Да что смешного?

— Так, ничего.

Юан прочищает горло:

— Без обид, но как мы должны это сделать? Из нас ты — единственный, кто общается с этим человеком.

— Я работаю над этим, — огрызается Чуя. По большому счёту Юан права: похоже, во всей мафии найдётся только один человек с ответами на волнующие их вопросы, и этот человек Осаму Дазай. Чтобы получить их, Чуя должен всего лишь разгадать его слабость. Легко звучит, да? Проще некуда! Так просто, что пиздец! Его грудь сжимается тяжелым вздохом.

— Что мешает нам взять и сбежать? — шепчет Ширасэ с нескрываемым раздражением.

— Что мешает? Ты хоть слово слушал из того, что я говорил?

— Босс узнает, что мы планируем, ещё до того, как мы попытаемся это осуществить, — резюмирует Юан.

— Понимаю, — Ширасэ более не выдерживает, — этот ваш Дазай супер умный и бла-бла-бла. Так и что же? Ты действительно думаешь, что ему будет не насрать, если какая-то горстка бесполезных людей покинет его организацию?

— И чтобы проверить свою гипотезу, ты готов провести остаток жизни в бегах? — голос Чуи полон скепсиса.

— Тогда почему сейчас никто не следит за нами? Я думаю, тут все были бы счастливы, если бы мы ушли. Ну только уж если… — Ширасэ обрывает себя и явно проглатывает пару ругательств. — Я правда сомневаюсь, что кто-нибудь попытается помешать нам уйти.

Чуя прищуривается:

— Что ты хотел сказать?

— Ничего существенного, — отнекивается парень, отводя взгляд.

— Нет уж, выкладывай!

— Ну уж нет. И что ты прицепился к словам? Я ничего не сказал, значит, ничего и не собирался!

После неудавшейся попытки выбить из него правду грозным взглядом Чуя решает плюнуть на это дело.

— Отлично. Может быть, местных аборигенов и не волнует, где ты там бегаешь и с кем, пока ничего вредного не делаешь. Но они вмиг засуетятся, когда ты сбежишь от них с важной информацией. Так что нет, я не думаю, что уйти отсюда так легко.

— И потому мы сидим здесь, не делая ровным счётом нихуя для того, чтобы выбраться. Спасибо, Чуя, отличная альтернатива!

— Ну, знаешь, я лучше посижу пока тут, чем следующие десять лет буду ходить и оглядываться, — перебивает Юан. — Ты хоть представляешь, на что способны эти люди, если ты их разозлишь?

— Естественно, — шепчет Ширасэ. — Поэтому, чёрт подери, я и хочу уйти как можно скорее!

Глаза Юан опасно сужаются:

— Ты что же думаешь, мы с Чуей всё это время просто так в мафии прохлаждаемся?

— Ха, как же, вы ещё жалуетесь постоянно, что избранный вами путь самурая полон дерьма, да так, что никто в здравом уме последовать вашему примеру не захочет.

— Ну тогда сам предложи что-нибудь дельное!

— Так а я что только что сделал?

— Это было дерьмовое предложение.

— Есть предложения получше?

— Ну, знаешь ли!.. Я стараюсь. Я сую свой нос в каждую щель, вынюхиваю информацию. Эта женщина, Коё, выжимает из меня все соки, но я пытаюсь, пытаюсь быть нам полезной. И Чуя тоже пытается. А ты только жалуешься и ноешь!

— Хватит! — Чуя почти повышает голос: нужно успокоить этих двоих, пока перепалка не переросла в крупную ссору. Ширасэ с Юан могут часами спорить из-за пустой ерунды, но это не делает их плохими товарищами: в минуту опасности они готовы убить друг за друга. И сейчас Чуе, как никогда, нужно, чтобы его друзья скорее «включили» серьёзные версии себя. — Ширасэ отчасти прав: прямо сейчас мы мало что можем сделать. Я знаю, что это расстраивает, тем более, что все мы здесь ради борьбы. Но Юан тоже права: любая ошибка здесь может стоить всего, что нам дорого! Так что лучше уж отсидеться в тени, чем кидаться на амбразуру, как конченые идиоты.

— Тогда я пошла отсиживаться… растягиваться и бегать! — объявляет Юан. — Мы, вообще-то тренироваться шли, а не твой скулёж слушать, — бросает она в Ширасэ с таким раздражением, что, кажется, ещё чуть-чуть и парень рискует получить по лицу. Но Юан просто кривит ему злобную рожицу.

Когда она уходит, Чуя переводит на Ширасэ сочувственный взгляд:

— День не задался?

Он смотрит, как парень перед ним пинает ногами пол, пряча напряжённые руки в карманах джоггеров.

— Думаешь?.. На самом деле я не тот, о ком тебе действительно стоит беспокоиться — Лука встал на тропу войны. Он так взбешён — это словами не описать!

— Лука?! Блять, ты серьезно?.. Он же только и делает, что взламывает квартиры, кутит там всю ночь напролёт и распространяет в массах всякую лживую чушь, — продолжает Чуя себе под нос. Он подхватывает с полки кулера свою бутылку и утягивает Ширасэ вглубь зала. Они и так заговорились, стоя на одном месте — сегодня, может, и не так много людей, но рано или поздно вода кому-то понадобится — нельзя, чтобы их услышали. — Кстати говоря, спасибо, что убрались в моей квартире. Это было очень круто с вашей стороны.

— Да, э-э-э, — Ширасэ чешет затылок. На его лице снова появляется то странное выражение. — Это… наверное, меньшее, что мы могли сделать. Но знаешь, Лука, он действительно слетает с катушек, когда дело касается мафии.

— Это его проблемы. Портовая Мафия лишь песчинка в куче вещей, которые он ненавидит.

— Чуя, ты должен поговорить с ним, пока он не выкинул какую-нибудь глупость.

Чуя фыркает:

— Он на такое не способен.

— Я серьезно, чувак. Он вздумал в одиночку вытащить нас отсюда любой ценой. И когда я говорю «любой», я имею в виду «любой».

— И что именно этот идиот собирается сделать?

— Почему ты спрашиваешь меня?

— Очевидно, потому что ты что-то знаешь, иначе бы сейчас у нас не было этого разговора.

— Нет, я не знаю. Клянусь! — Ширасэ поднимает руки в защитном жесте. — Я правда нахожу, чем заняться, когда он начинает болтать. У меня уже нет сил его слушать. То есть, я имею в виду, мне здесь тоже не нравится, но Лука… Ты знаешь, временами он говорит такую ересь… Мне кажется, парень сошёл с ума.

Слова Ширасэ, которого все «Овцы» знают внимательным собеседником, должны что-то да значить.

— Думаю, я могу попытаться… — Чуя смолкает. Его взгляд скользит мимо ожидающего ответа товарища к спарринг-зоне, где только что появилась новая пара. Одна из вошедших — Гин. Второй человек…

Ширасэ выворачивает шею, чтоб посмотреть, от чего Чуя так резко заткнулся.

— Это?..

— Дазай, — завершает Чуя, в подтверждение обращая к другу растерянный взгляд.

— Чёрт, чувак. Ты был прав, когда говорил, что он знает всё.

У Чуи вырывается нервный смешок: он не понимает, почему так волнуется. За последнее время он виделся с Дазаем слишком долго и слишком часто, чтобы ощущать страх от его присутствия. Но… всё же странно быть рядом с ним и в то же время со своими друзьями; подсматривать за тем, как он тренируется… (Дазай спустился в спортзал, как простой смертный: без официоза и охраны. Даже извечный деловой костюм он сменил на просторные штаны и рубашку — только бинты остались на прежнем месте.)

— Думаю, у них обычная тренировка? Гин кого угодно может в клетку затащить, — тянет Чуя с сомнением. Он вздрагивает, когда получает в ответ недоверчивый взгляд. — Ну что?

— Да… так. Мы действительно шли сюда тренироваться, или это был лишь повод для разговора?

— Я действительно думал покачаться сегодня, да и спаррингов мы не устраивали уже тысячу лет. Но если мы правда собираемся что-то делать сегодня, начинать стоит с разминки.

Он уводит Ширасэ к беговым дорожкам, откуда не видно клетки — сегодня захотелось заниматься именно там. Ещё полчаса он изматывает себя нагрузками, не позволяя и думать о чём-либо, кроме ноющих мышц. Не его вина в том, что время от времени взгляд всё же скользит в ту сторону, где Дазай с Гин сошлись в поединке. (Удары такие плавные, точные: Дазай то ставит блок, то делает мах ножом — все они так легки и совершенны…) Очень важно знать боевой стиль своего врага.

Чёрт! Заметили ли окружающие, как он пялился? Чуя с досадой пинает свой тренажёр.

Его удачливость иссякает к моменту, когда он переходит к стенду для метания ножей. Чуя чувствует его присутствие, даже не оборачиваясь. Ещё не произнесено ни слова, но есть какое-то изменение в пространстве. Оно похоже на колебание воздуха или дыхание парящих над кожей губ… Игнорировать его становится невыносимо.

— Я как-то слышал, что меткость становится в разы лучше, если представлять на месте манекена человека, которого ненавидишь больше всего, — Чуя чувствует, как пальцы сами собой крепче сжимаются на рукояти. Он замирает с отведённой для замаха рукой, но не поворачивает головы. — У тебя хороший бросок. Чьё лицо ты представляешь?

Сбитое дыхание выравнивается только тогда, когда он отпускает нож. Тот пролетает сантиметрах в двадцати от мишени, застревая в оградительной сетке.

— Оно будет твоим, если ещё хоть раз снова так подкрадёшься ко мне, — отвечает Чуя и оборачивается. Он оказывается слишком близко к мужчине. Дазай явно сотню раз нарушил все его личные границы, пока стоял здесь и смотрел. Он сглатывает, но не отступает: нельзя, чтобы парень учуял кровь. — Чего ты хочешь?

Улыбка Дазая медленная, но опасная.

— Могу я просто посмотреть, как Чуя метает ножи? Он так хорош в этом. Должно быть, есть кто-то, кого он очень хочет видеть мёртвым.

Чуя бросает неуверенный взгляд в сторону, где в паре метров от них Ширасэ присматривается к копьям, а затем хватает ещё один нож.

— Если так сильно хочется, почему бы не стать мишенью добровольно? Знаешь, я бы не отказался от такого разнообразия.

— А ты забавный. Мне это нравится в мужчинах.

— А ты стоишь у меня на пути.

— Вообще-то я рядом с тобой стою, — теперь Дазай улыбается мирно и доброжелательно — трудно представить, что этот человек так умеет. — У тебя предостаточно места, чтобы делать всё, что захочешь.

— Твое присутствие мне мешает, — бормочет Чуя, тушуясь. — Пожалуйста, перестань меня отвлекать.

— Так Чуя думает, что я отвлекаю?

Рука, держащая нож, сжимает рукоять до дрожи. Несмотря на внешнюю скованность, Чуя сейчас очень близок к тому, чтобы нанести Дазаю пару режущих повыше ключицы.

— Ладно-ладно, — наконец уступает Дазай, делая шаг назад. — На самом деле я пришел сюда с другой целью.

После ещё одного более или менее сносного броска Чуя одаряет его безучастным взглядом.

— Ты искал меня?

— Да, — Дазай подкрепляет ответ энергичным кивком. — Я хотел узнать, согласится ли Чуя стать моим спарринг-партнёром сегодня?

Вот теперь на Чую действительно накатило оцепенение. Какой ещё, мать его, спарринг? Борьбу со своим телом и разумом Чуя только что безоговорочно проиграл.

— Ты хочешь, чтобы я согласился на поединок?.. — тупо переспрашивает он. — С тобой?

— Да, поединок межу тобой и мной.

— Но почему?

— Что, прости?

— Я имею в виду, ты ведь уже потренировался с Гин.

— Ах, так ты нас видел? Грубо с твоей стороны даже не поздороваться с собственным мужем!

Блядство! Ширасэ, который тихонечко замер у стойки с копьями, наверняка слышит каждое слово, а дазаевский поганый рот всё не затыкается! От осознания этого Чуе хочется похоронить себя здесь, прямо под гранулярным покрытием…

Но приходится довольствоваться тягостным вздохом.

— Заткнись. Я видел: вы были заняты.

— Я замолчу, когда получу ответ.

Что ж, тут варианта два: либо Чуя согласится, и половина ”Овец”, все, кто есть в зале, увидят их с боссом вместе; либо откажется и выставит себя трусом, который против Дазая слова не смеет сказать. Оидн вариант хуже другого — о каждом из них Чуя точно будет жалеть. Так что… он может сейчас выбрать тот, который действительно хочет. Это так глупо, но внутри всё трепещет от одной мысли, что он может сразиться с Дазаем, может принять его вызов.

Но прежде всего нужно выразить своё недовольство происходящим: Чуя выбрасывает ещё один нож. А затем ещё и ещё, но это действие не приносит необходимого успокоения.

Наконец он вздыхает и разворачивается к Дазаю. Тот выглядит таким же терпеливым, как и всегда, но стоит лишь на секунду взглянуть ему в глаза, как становится ясно: всё, что сейчас происходит, большая ошибка.

— Я согласен.

— Чудненько, — чуть ли не мурлычет Дазай. — Тогда идём.

Вот и всё. Чуя строит страдальческое лицо и плетётся за ним по залу. Шаг за шагом. У него возникает ощущение, что его ведут на казнь. Не потому что Дазай может убить его — это сделают «Овцы». Они ведь возненавидят его, когда увидят их с Дазаем вместе. Он пришёл на тренировку с друзьями, собирался провести время с ними, а теперь уходит с чужими человеком, который к тому же их злейший враг! Хотя все здесь знают давно, что Чуя работает с боссом, вместе ребята их видят впервые. И наверняка, то, что он делает, в их глазах предательство чистой воды.

Если Дазай и замечает его терзания, то никак их не комментирует.

— Слышал, ты на днях был здесь с Гин.

Не отводя взгляд от клетки, Чуя кивает:

— Да, она надрала мне задницу.

— Она это любит. В это трудно поверить, если не знать, но за милым лицом и кротким нравом сокрыта волчица.

— Поэтому ты сделал её своим секретарем?

Дазай мычит и как-будто погружается в свои мысли. Несколько метров до площадки они проходят в молчании.

— В том числе.

— Итак, — Чуя выразительно приподнимает бровь, — как ты хочешь, чтобы мы это сделали?

— Я думал о рукопашном бое, — Дазай заламывает вверх правую руку, растягивая плечо. — Можно бить, душить, кусаться, тыкать друг в друга всякой дрянью, что припас у себя в карманах. Как говорится, на войне все средства хороши…

— Что, даже способности? — интересуется Чуя, нарочито обстоятельно разогревая запястья.

— Если тебе нужно — конечно.

Что ж, надо признать, это была слабая провокация: ни за что Дазай не покажет свою способность здесь, на публике. Не может он так глупо раскрыться, когда строил вокруг себя крепость столько лет. Да и Чуя сильно сомневается, что сегодня возникнет такая необходимость.

— Это мы посмотрим, — говорит он будничным тоном.

— Тогда давай…

Ровно также, как Гин, Чуя не дожидается приглашения для атаки. Он не намерен терять более ни секунды, сразу направляя удар в челюсть. Будто зная, что это произойдёт, Дазай аккуратно отступает назад, отводя голову в сторону. И так снова и снова. Кажется, он танцует, столько легкости в его движениях. Чуя запоминает ритм и вместо того, чтобы гнаться за ним, изменяет свой: он метит кулаком в пространство, где должен сейчас появиться противник, но… на этот раз его блокируют: Дазай обхватывает запястье, так удобно появившееся рядом с его предплечьем, и наносит первый удар.

Чуя слышит, как выбитый из лёгких воздух с шипением проходит сквозь его стиснутые зубы. Это… больно. Да. Но боль — это всего лишь реакция организма — сигнал о том, что ты делаешь что-то неправильно. Боль обостряет чувства, заставляет подумать дважды перед следующим ходом. В конце концов она делает тебя сильнее.

Чуя распрямляется и отводит руку будто для удара, но вместо этого пинает Дазая в живот. Мощь толчка отбрасывает того на пару метров. Сумасшедшая ухмылка пляшет на его губах, когда он подходит к распластавшейся на матах туше.

— И это ты называешь ударом? — тянет он, пряча руки в карманах спортивных штанов. — Больше походит на массаж.

На ехидное замечание Дазай только лишь улыбается. Приподнявшись на локтях он стреляет в возвышающегося над ним Чую вызывающим взглядом:

— Если Чуя так хочет массаж, ему стоит лишь попросить об этом. Говорят, что у меня талантливые руки.

— Вставай, — рычит Чуя, не обращая внимания на дерьмо, вылетающее из его рта, — и на самом деле сделай ими что-нибудь полезное!

— Массаж полезен, особенно для… — Дазай поднялся и снова начинает кружить, пытаясь пнуть Чую по коленям. Неудачно. — …для таких напряженных людей, как ты!

Чуя громко смеется, меняет позу, отставляя ногу для разворота. Через секунду она же взмывает вверх, чтобы встретиться с ничего не подозревающей челюстью. Слышен треск. То ли разрываемой кожи, то ли лопнувших швов кроссовок — Чуе некогда разбираться. Дазай, кажется, дезориентирован. Он отшатывается назад, по-рыбьи хватая ртом воздух, и не готов отражать удары. Чуя бросается на него, целясь в каждое открытое место. Кросс по щеке и апперкот в подбородок. Наконец Дазай падает, пропустив удар по болевой точке в бедре. Чуя придавливает его к настилу, хватая за горло. Правая рука лезет в карман, где был спрятан нож… Так недалеко и до убийства.

Но этого не случится, конечно. Острое лезвие опасно блестит, в миллиметре от бинтованной шеи. Близко. Но Чуя не пустит кровь, даже если Дазай сейчас из кожи вылезет, чтобы сподвигнуть его на это. Он прижат к земле; бледное лицо раскрашено синяками; губы потрескались и окровавлены. Сейчас Дазай на волосок от того, чтобы лишиться жизни на глазах у своих подчиненных, своих врагов… И почему, чёрт возьми, он выглядит таким довольным? Его единственный глаз с жадностью ловит любые изменения в Чуе, стоящем над ним на коленях, и источает тепло… Чёрт! Это самый настоящий живой кошмар в форме самого красивого человека, которого Чуе кого-либо приходилось бить!

— Давай, Чуя, — мягко бормочет тот, — ты же хочешь поцеловать меня.

Что?! Глаза Чуи распахиваются; хватка на шее ослабевает.

Ублюдок пинает его в бедро и меняет их местами в мгновение ока. Нож вылетает из рук. Теперь обе они неудобно прижаты к мату над головой. Дазай нависает над ним, не давая пошевелиться: ноги переплетены так, что не согнуть. На губах светится хищническая ухмылка.

Вот и всё? Теперь Чуе всю жизнь придётся терпеть его сардонические замечания и насмешки…

Но вместо этого Дазай поднимает взгляд вверх, цокая языком:

— Полегче, мальчики. Просто дружеская перепалка, — Чуя моргает: он даже не заметил, что некоторые мафиози выхватили оружие и направили на него. Наверное, из-за ножа? Глаз Дазая снова возвращается вниз, чтобы окинуть его внимательным взглядом.

— Не правда ли?

— Конечно, — ворчит Чуя, пыхтя от натуги, — если тебе от этого станет легче!

На большее зубоскальство решительности не хватает: Дазай так близко, что можно почувствовать трепет его дыхания на своей коже, запах одеколона, нотки сандала и кедра, которые теперь ассоциируются с кабинетом, панорамными окнами и видом на горизонт. Всё это вперемешку с потом создаёт пьянящий водоворот запахов, который вытягивает из Чуи остатки контроля, внушая отдаться на волю бессознательного. Дазай осматривает его требовательно, с таким желанием, что Чуе в пору обеспокоиться тем, останется ли цела его одежда в течение следующих минут. Но сердце уже отбивает бешеный ритм, пульс шумит в ушах, мешая мысли. Это полная, безоговорочная капитуля…

— Спокойно, Чуя. Когда-нибудь я научу тебя не идти на поводу у эмоций, и тогда… ты станешь непобедимым.

От тона, которым это было сказано, у Чуи пересыхает во рту. Усилием воли он заставляет себя взглотнуть и расслабляется. Продолжать бороться с хваткой Дазая бесполезно — очевидно, что под бинтами есть мышцы. Вместо этого он весь становится мягким и податливым.

— Правда? — бормочет он, чувствуя, как большим пальцем Дазай гладит кожу его запястья и волны дрожи расходятся от этого места по всему телу. — Ты научишь меня?

Глаз Дазая осторожно сужается, но он наконец ослабляет хватку.

— Если захочешь.

— Да, — Чуя дышит глубоко и размеренно, пытаясь уловить ритм подъёмов и падений дазаевской широкой груди, — я хочу.

Как только последнее слово слетает с губ, он весь приходит в движение. (К чести Дазая надо сказать, что тот готовился, действительно готовился к чему-то подобному: что Чуя расцарапает ему лицо, толкнёт в грудь или плюнет — не к тому, что он так вероломно пнёт его по яичкам!) Когда удаётся спихнуть Дазая с себя, Чуя сам почти кривится от фантомной боли в промежности, однако это не мешает ему перекатиться на бок, подняться и встряхнуть пустослова за волосы.

— Ну? Как твоё самообладание? — лелейно бормочет он, наклоняясь к самому уху. — Может, самому не помешает взять пару уроков?

Чуя не даёт никаких поблажек: его хват на затылке должен жалить и рвать. Но каким-то немыслимым образом у Дазая хватает сил на короткий смешок.

— Может быть… может, они нужны нам обоим.

Чуя качает головой и разжимает пальцы — придурок оседает на пол мятым мешком. Для себя при этом Чуя отмечает три вещи.

Во-первых, он мог же, мог (!) воспользоваться Смутной печалью для того, чтобы раздавить Дазая ещё в самом начале, но почему-то не сделал этого даже когда тот прижал его к полу спиной. Даже мысли такой не возникло!

Во-вторых, ему понравилось чувствовать себя прижатым. Да, это трудно признать, в это трудно поверить, но отпустить себя и лишиться контроля может быть здорово. То ли виной тому ситуация, то ли же сам Дазай, но Чуя не может больше игнорировать факты.

Ну и последнее: «Овцы». Они были здесь и наблюдали за ходом схватки. Они видели это — видели всё.