Ландыши (2/2)

— Судя по тому, как ты говоришь, это был не тот, что на свету, — отвечает Чуя, слегка хмурясь.

— Верно, — Дазай смотрит на него через плечо. Его глаз кажется красным в теплом полуденном свете, и Чуя понимает, откуда пошло прозвище «красноглазый демон». Даже если сейчас Дазай не похож на демона. Он просто выглядит так, будто потерял веру. Пустым. — В отличие от большинства цветов, ландыш цветет в тени. Тьма заложена в его природе. Целью этого урока было объяснить, что мое место здесь. Это было грубо, но весьма полезно, — он отворачивается, бесстрастно пожимая плечами. — Некоторым существам лучше во тьме.

Моргая, Чуя смотрит, как тот уходит на кухню.

В кои-то веки он понимает, что хочет сказать Дазай. О, он прекрасно понимает, и это его бесит.

Сжимая руки в кулаки, Чуя вскакивает и идет следом.

— Правда? Ты говоришь, что это было грубо, а потом делаешь со мной то же самое? — Дазай останавливается с тарелкой в руке и смотрит в ответ. — Меня не волнует какой-то там чертов цветок, предпочитающий цвести в темноте. Разве я похож на цветок?

— Я имею в виду…

— О, заткнись, черт возьми! Люди — не цветы! У нас есть мозги. У нас есть выбор. Чертова свобода воли. И единственный, кто может решать, где тебе цвести — это ты сам! — Чуя хотел ткнуть пальцем Дазаю в грудь, но, вспомнив о просьбе «не трогать», в последний момент отклоняется и вместо этого тычет пальцем в воздух. — Некоторые существа рождаются во тьме — в этом ты прав, я согласен, но какой путь они выберут, зависит только от них самих.

Улыбка, появившаяся на губах Дазая, заставляет сердце Чуи бешено колотиться о грудную клетку.

— Если это правда, то почему ты сейчас здесь? Со мной?

Чуя едва сдерживает рычание.

Дазай делает шаг вперед.

— Почему ты стараешься хорошо выполнять свою работу, находясь здесь?

Потому что…

Потому что…

— Может, потому что у тебя не было выбора? — без зазрения совести спрашивает Дазай. — Потому что я тебе его не оставил?

Руки Чуи беззвучно трясутся от усилия, которое требуется, чтобы не сделать выпад вперед и не стереть это самодовольное выражение лица.

— Я никогда не утверждал, что сделал правильный выбор, — в конце концов выдавливает он. — Я совершал ужасные вещи, чтобы защитить тех, кого люблю, и я бы сделал это снова. Разница в том, что я принимаю этот выбор, а не говорю, что это заложено в моей природе.

Дазай приподнимает бровь.

— Неужели есть разница? Убиваешь, чтобы защитить друга, или потому что тебя так воспитали — не имеет значения. В конце концов, человек все равно мертв.

Чуя поджимает губы.

Верно, но…

Но где-то должна же быть грань?

И до сих пор Чуя был уверен, что еще не переступил ее и не собирался переступать.

— Можешь стереть это глупое выражение со своего лица, — наконец бормочет Чуя, поворачиваясь к раковине и включая кран. — Я все еще думаю, что твои слова — чушь собачья.

— Но…?

— Но, — рычит Чуя, едва не ударяя по крану, — это сложнее, чем просто «человек все равно мертв». Я уверен, что судебная система существует не только для того, чтобы наказывать людей, совершивших преступление.

Он готовится к очередным возражениям, но их нет.

— Справедливо, — говорит Дазай. — Итак, ты готов идти?

Верно. Чуя согласился быть его «тенью» несколькими минутами ранее. Почему-то он предполагал, что их маленькое недопонимание усложнит общение, но Дазай не выглядит обеспокоенным. Он выглядит довольным собой, играя с украденным из корзины персиком.

Возможно, будь они друзьями, между ними повисла бы неловкость. Но поскольку это не так, то можно просто отмахнуться.

— Я сначала переоденусь. — На нем свободные серые треники и простая белая рубашка. Они очень удобные, но не подходят для работы, особенно если ему придется проводить все свое время с Дазаем. Коё дала бы ему пощечину, если бы увидела в такой одежде.

Перед шкафом Чуя думает выбрать рубашку, не сочетающуюся с шарфом Дазая. Но, чтобы не вызывать еще больше подозрений, он снова надевает рубашку винного цвета. Если честно, то это его любимая рубашка — конечно, из чисто эстетических соображений.

Перед уходом он кладет Кафку в уютное гнездышко из одеял на своей кровати. Возможно, он перегибает палку, ведь это всего лишь яйцо…

А ещё Чуя чувствует, как взглядом Дазай цепляется за его одежду, но решает проигнорировать это. Наконец они оба выходят из квартиры.

Офис находится всего этажом выше, так что путь не занимает много времени. Чуя хмурится, когда наверху его встречают темные стены.

— У тебя что, нет окон? — в таком современном и дорогом здании должны быть окна и чертов свет, разве нет?

Опустившись на свое место, Дазай усмехается.

— А ты точно защитишь меня, если кто-то попытается выстрелить через окно?

Чуя открывает и снова закрывает рот.

— Это самое высокое здание в городе. Откуда сюда стрелять?

Дазай улыбается, как гордый учитель. Однако электрический звук отвлекает Чую. Он смотрит, как стена становится прозрачной, открывая великолепный вид на горизонт Йокогамы.

— Всегда есть шанс, что кто-то пролетит на вертолете или самолете, — говорит Дазай за его спиной. — Люди изобретательны, когда действительно чего-то хотят, — должно быть, многие хотят, чтобы он умер. — По большей части я сижу в темноте, потому что это помогает сосредоточиться.

Очевидно, Дазай слишком серьезно воспринял слова Коё о цветах.

Осмотрев город, Чуя поворачивается к Дазаю и кладет руки на бедра.

— Ну ладно. Я готов.

— Я всегда первым делом спрашиваю Гин. Если что-то горит, то она первой узнает обо всем.

— Ты спрашиваешь ее по утрам?

Дазай пожимает плечами.

— Когда нужно знать, что происходит.

— Во сколько ты встаешь?

— Не знаю.

Чуя наклоняет голову.

— А?

Отведя взгляд, Дазай нажимает кнопку на телефоне.

— Я могу вздремнуть. Иногда.

— Ты… не спишь ночью?

— Сплю, но короткое время.

— Как такое вообще возможно?! — Не то чтобы у Чуи был идеальный режим сна, но он хотя был. А не та хрень, что вытворяет Дазай.

— Кокаин.

У Чуи пропадает дар речи.

— О.

— Гин, дорогая, ты мне нужна, — говорит Дазай в трубку, после чего кладет подбородок на сложенные руки. Вскоре Чуя слышит, как открывается дверь — только это не та дверь, через которую они вошли.

Гин подходит к столу и останавливается, держа несколько бумаг. Ее взгляд устремляются на Чую, но Дазай делает молчаливый жест рукой. Видимо, это означает, что Чуи в комнате нет, и Гин кладет на стол несколько толстых отчетов. Дазай отодвигает их в сторону, как бы говоря, что тот может смотреть, если хочет. Но Чуя решает для начала послушать.

Гин говорит, что на аукционе набрали несколько новых рекрутов и сегодня вечером доставят важный груз; недавно появилась группа бандитов с запада, которая доставляет проблемы с контрабандой, поэтому им нужно больше людей. Мисс Мацуда просит о личной встрече. Она говорит еще о тысяче других вещей. Честно говоря, трудно запомнить все. И последнее, но не менее важное: сгорел склад.

Слишком много информации за такое короткое время, и он не удивлен, что Дазай выглядит рассеянным. Чуя чувствует себя точно так же, а он слушает это в первый раз, а не в… тысячный.

Когда Гин заканчивает, Дазай вытягивает руки над головой, зевает и падает обратно в кресло.

— Альбатрос в порту?

— Да, — говорит Гин, — он прибыл туда полчаса назад.

— Хорошо. Он разберется с этими преступниками, — он прищуривается. — Мисс Мацуда, говоришь, звонила? Я и так слишком долго водил ее за нос. Устрой нам аудиенцию.

Дазай отдает еще несколько распоряжений, прежде чем отослать Гин. Дазай бросает взгляд в его сторону, и по какой-то причине заливается смехом.

— Со временем ты привыкнешь к этому. Обещаю.

— Твой секретарь только что перечислила тысячу вещей, и… — когда ты видел ее в последний раз?

— Два часа назад, — Дазай поднимает бровь.

— И все это произошло за два часа?!

— Да, но ты видишь, чтобы мне пришлось что-то делать? Нет. Хитрость, Чуя, в том, чтобы на тебя работали компетентные люди, и тебе не приходилось тратить время на пустяки. Важно только что ты будешь делать, когда один из этих людей пропадет или будет недоступен. Если честно, это похоже на игру.

Чуя не говорит ему, что считать все это игрой — сплошное безумие. Но, очевидно, хладнокровная стратегия Дазая работает. Портовая мафия процветает. Возможно, у Дазая не все в порядке с головой, но его чертовски эффективный подход компенсирует это.

— Сначала я занимаюсь делами, не терпящими отлагательств. Затем — все остальное, — продолжает Дазай набирает текст на клавиатуре. — Сейчас у нас нет никаких срочных дел, так что позволь кое-что показать.

Чуя неуверенно подходит и смотрит через экран на высокого лысого мужчину в черном костюме.

— Это Оэ Кацуо. Он один из тех людей, с кем тебе придется иметь дело на следующей неделе. Ты будешь присутствовать там от моего имени.

Дазай показывает следующее фото с другим именем. Затем снова. И снова.

— А с ними что? — спрашивает Чуя.

— Вот именно. Что насчет них? Никогда не веди дела с людьми, не зная, в чем их слабость. Если ты знаешь, то у тебя есть преимущество, и ты можешь беззастенчиво использовать его. Все просто.

Чуя присел на край стола.

— Итак, каковы их слабые стороны?

Их взгляды пересекаются, когда Дазай ослепительно ухмыляется.

— У Оэ Кацуо есть сестра, обладающая способностью.

— И все? — Чуя приподнимает брови.

Способности довольно редки, но ни для кого не являются секретом.

— Последние несколько лет за ней наблюдали правоохранительные органы, потому что три года назад она убила своих одноклассников.

Чуя хмурится.

— О.

— С тех пор она живет под вымышленным именем. Кацуо любит притворяться, что занимается этим только ради денег. Однако у меня есть одна теория. Он точно знает, что мафия всегда будет добрее к обладателям способностей, чем когда-либо будет закон.

— Когда кто-то переступает черту, ты просто немного угрожаешь и все?

— Вопреки общепринятому мнению, угрозы — не самый эффективный способ заставить людей делать то, что ты хочешь, — говорит Дазай с невинной улыбкой. — Можно дать им несколько обещаний.

Чуя беззвучно фыркает. В этом есть смысл. Страх — это одно, но человеческая жадность, желание и жажда? Они бесконечны. Хотя, глядя на Дазая, Чуя не может не задаваться одним вопросом.

— В чем моя слабость?

Дазай наклоняет голову, его пальцы тихо постукивают по поверхности стола.

— Друзья, — прежде чем Чуя успевает ответить, он добавляет, — ты верен им до мозга костей, и, хотя это твоя слабость, она также делает тебя опасным. И уязвимым. Ты — обоюдоострый меч.

— Почему это делает меня опасным? — Чуя знает ответ, но хочет напомнить его Дазаю.

— Потому что малейшее прикосновение к ним заставит тебя либо взорваться, — говорит Дазай, делая неопределенный жест рукой, — либо взорваться, в результате чего все, что находится поблизости, пострадает.

Чуя никогда раньше не считал овец слабостью. Это означало бы, что любовь, дружба и семья тоже являются слабостью. Кто-то может смотреть на жизнь подобным образом, сводя на нет возможность кого-либо потерять. Но это, черт возьми, не выход.

Вспоминая свои поступки, Чуе нетрудно понять, к чему клонит Дазай: угроза позволить Ширасе гнить в тюрьме — вот и все, что потребовалось, чтобы заставить Чую заключить союз с той самой организацией, которую он поклялся однажды уничтожить. Один из «Овец». Один дорогой друг. Вот и все.

Дазай слегка наклоняется вперед. Похоже, он наслаждается этим разговором.

— Итак, Чуя. Какая у меня?

— Слабость? — спрашивает он на всякий случай.

Кивок.

Ну, разве это не вопрос всех вопросов? Чуя даже не был бы здесь, если бы знал, в чем ахиллесова пята Дазая Осаму. Он смотрит на босса мафии: его волосы немного прилизаны на макушке с несколькими торчащими тут и там прядями; один глаз яркий, но какой-то усталый; кожа бледная от слишком малого количества часов на солнце. Так много чертовых слоев. Может быть, его слабость — это тело, и поэтому он все время старается его прикрыть. Но это было бы слишком просто для такого человека, как он. Возможно, дело в его способности — а может, у него ее нет, и в этом суть. Возможно, у него тоже есть родственник, которого он пытается защитить. А может быть, — кто-то совершенно другой.

Чуя мог бы потратить недели в попытках угадать, но это — все равно что смотреть на поверхность бездонного озера и пытаться найти землю.

Невозможно.

— Давай пропустим ту часть, где я пытаюсь угадать, — предлагает Чуя с улыбкой.

— Какой упрямый, — бормочет Дазай. Затем вздыхает и откидывается в кресле, его взгляд почему-то все еще прикован к лицу Чуи. — Как насчет другой сделки?

Может быть, слабость Дазая — азартные игры? Это, разумеется, объясняет все его сделки.

— Какой на этот раз?

— Когда ты узнаешь ответ на вопрос, я расскажу…

— Расскажешь что?

Дазай не успевает ответить, поскольку его обрывает телефонный звонок.

На линии снова Гин.

— Босс, произошел инцидент. Шоукичи Саэгуса вернулся. Выглядит не очень хорошо…

— Я буду там. — Вздыхая, Дазай поднимается на ноги. — Пойдем.

— Кто этот парень? — спрашивает Чуя, выходя за Дазаем из кабинета.

— Слышал когда-нибудь о «Посохе Епископа»?

— Об этих религиозных фанатиках?

— Да, о них. В последнее время они создают много шума, поэтому я подослал одного из наших. Похоже, он облажался

Чуя впервые в лазарете, но его внимание привлекает лежащий на одной из последних коек человек. Вокруг него, тихо переговариваясь, столпились люди, а в воздухе воняло дезинфицирующим средством.

Чуя так сосредоточен на этих людях, что почти пропускает два знакомых лица, стоящих в нескольких футах от него. Почти. Но не пропускает. Он пересекается взглядами с Лукой и Ширасе. Они четко видят Дазая и Чую в сочетающихся костюмах, расхаживающих здесь, как будто это в порядке вещей. Все они видят друг друга, но никто не делает первого шага.

Они остаются на месте. Чуя идет рядом с Дазаем, пробираясь сквозь толпу, которая немедленно расступается при виде босса.Чуя сглатывает, все еще видя тень презрения на лице Луки.

Что они здесь делают? Они ранены? Что-то случилось?

Чуя собирается повернуться, когда чувствует легкое прикосновение пальцев Дазая к своей спине, после чего его взгляд падает на мужчину на кровати, и у него кровь стынет в жилах.

— Его нашли пятнадцать минут назад на нашей территории, — говорит мужчина с челкой и в лабораторном халате, вероятно, доктор. — Похоже, его какое-то время пытали, прежде чем распять, а затем оставили умирать.

Проглотив ком в горле, Чуя смотрит в сторону. Дазай с непроницаемым выражением лица делает шаг вперед и прикладывает кончик указательного пальца к руке мужчины, грязной от крови, пота и бог знает чего еще.

— Шоукичи-кун? — шепчет он.

Тот приоткрывает опухшие глаза и качает головой:

— Босс… Я не… Я не сказал им… ничего… — затем выражение его лица искажается. — Больно… все болит…

Губы Дазая изгибаются в легкой улыбке.

— Ты проделал хорошую работу, Шоукичи-кун. — Затем он бросает на доктора красноречивый взгляд.

— Босс. — это Коё. Чуя даже не заметил ее присутствия. — Хотя бы выясни, что ему известно.

— Покончи с ним, — говорит Дазай, как будто не слышал ни единого слова.

Доктор кивает и вводит что-то в капельницу, подключенную к Шоукичи. Это занимает несколько секунд, но в конце концов его дыхание успокаивается, пока грудь не поднимается в последний раз.

Чуя и раньше видел, как умирали люди, хотя обычно чуть более милосердно.

Этот парень выглядит молодым.

Слишком молодым, чтобы пройти через что-то столь ужасное. С каждым вдохом его сердце все больше сжимается. Чуя, наконец, оборачивается, надеясь найти своих друзей. Но они уже вышли из лазарета.